Анатолий Евсеенко
Суздаль

Среди мертворождённых книг

И пагубного знания

Вдруг материк Любви возник

Священного Писания.

Я видел страшный звездопад, —

Ах, лучше не видать бы:

Женат уже епископат,

Дворцы у них, усадьбы…

Я вглядываюсь в молодые лица

На пополненье прибывших ребят, —

Их крови предстоит ещё пролиться

За Славянск, будто бы за Сталинград.

Ах, ты конь ты мой педальный:

Две ноги, два колеса —

Увези меня в лес дальний,

На рыбацкие плеса.

Там нет любви, где властвует расчёт:

Любовь безхитростна и безкорыстна.

В ответ на зло в очах её мелькнёт,

Как тень голубки, укоризна.

Оловянных солдатиков рать

Погибает на картах сражений:

Это мой полководческий гений

Их послал за страну умирать,

Чтоб жила-была Родина-мать.

Я на пажити утра веду

Золотого коня в поводу,

В брызгах солнца и в каплях росы

Он лоснится расцветом красы.

В душе моей звонят колокола,

Часы пасхальные не умолкают, —

Земные, неотложные дела

Не увлекают и не отвлекают.

Город поёт о деревне,

Как о потерянном рае:

В каждом дворе и харчевне

Плачет гармошка, играя

Это самый мой страшный сон,

Точно разум зашёл за ум:

Мы без боя сдали Херсон

И оставили наш Изюм.

Над Одессой чёрные шары.

В Доме Профсоюзов от жары

Лопаются стёкла и глаза

У людей, которые не «за

Интеграцию в евросодом»

Мы надели чёрные рубашки,

Целовали православный крест,

И поникли девушки-ромашки

От Иванова до горних мест.

Белый и красный террор до сих пор

Жадно смакуют витии,

А, между тем, настоящий террор

Русских изводит в России.