До боли, до боли щемящий
Пронзительно долгий гудок,
И вот пароход уходящий
Где пОднятый был на флагшток
В армяке с открытым воротом,
С обнаженной головой,
Медленно проходит городом
Дядя Влас — старик седой.
Нам, пережившим морок репрессивный
Со стороны машины подавленья,
Что глушит всякий правдолюбный голос,
Нам, милый друг, имеет смысл с тобою
Вернулся солдат, а ему полсела,
пока он шагал, рассказало,
что сына от немца жена прижила –
ни много ни мало.
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Скажу я по долгу, скажу я по праву,
Да ведает русский народ:
Я видел России величье и славу,
Державного солнца восход.
То ли пешими, то ли конными,
То ли чадами на руках –
Мы прошли пред твоими иконами
Сквозь столетия, сквозь века.
Репрессиям подвергнуты стихи
А это значит - мысли человека.
Слова нас будят, словно петухи,
Привыкшие под утро кукарекать.
На троне – Алексей Михайлович Тишайший:
покой в его душе – и на Руси покой.
И православный свет стремиться будет дальше,
чтоб правил государь державною рукой.
Они уходят в ночь, в пургу –
Они не боятся ни боли, ни смерти,
Они идут навстречу врагу,
Грудью ломая и шторм, и ветер.
Всё говорит нам о кончине света.
Где раболепство, там Христос гоним.
Но фарисеи Нового Завета
Приходят в Церковь, чтоб служили им.
Тебе — но голос музы темной
Коснется ль уха твоего?
Поймешь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
В лермонтовских местах на Кавказе мне в своё время довелось побывать трижды. Особенно запомнился Пятигорск, столь мастерски описанный в повести «Княжна Мери». Не забываются и поющая восьмиколонная Эолова арфа, расположенная «на крутой скале», и грот, где во время грозы встречались Печорин и Вера. А у подножия Машука застыл ограждённый цепями обелиск с бронзовым бюстом великого поэта, убитого 15 (27) июля 1841 года здесь на дуэли, «на пятнадцати шагах», отставным майором Мартыновым.
Глотая новостные сливки,
Присядьте, чтобы не упасть:
Об обязательной прививке
Твердит заботливая власть.
В земле, где женился мой дед,
Над Вислою мутной и томной
Есть город. Увы, в нем уж нет
Ни мест, ни людей мне знакомых
Рано утром, на закате лета,
Сразу после Яблочного Спаса,
Умирала бабка Лизавета,
Верная подруга деда Власа.
Всякому королю для власти и прочего дела
Богом на жизнь даны два одинаковых тела
Одно, как у всех справа, для талеров и гобелена.
Другое же тело у них всегда расположено слева.
Когда-то гордый и надменный,
Теперь с цыганкой я в раю,
И вот — прошу ее смиренно:
«Спляши, цыганка, жизнь мою».
Опять в бистро за чашкой кофе
Услышу я в который раз
О добровольческой Голгофе
Твой увлекательный рассказ.