"НЕПРОДАЖНОЕ". Павел Рыков

Это было…

Когда это было? Летом 1959 года пятеро пятнадцатилетних подростков, в числе которых был и я, в сопровождении двух взрослых шли на шлюпке под вёслами вниз по казачьей реке, по Уралу. Шлюпка настоящая, военно-морская. Ял – четвёрка. Те, кто не видел, пусть найдёт картинку и оценит. А те, кто видел, да сиживал на вёслах, да грёб с отвалкой, тому и говорить не надо - сам всё знает. Следует сказать, то была не прогулка, но поход с вполне определённой целью. Мы искали следы первого казачьего поселения на Яике – Голубого городка. Это сейчас слова: «казак», «казачий» - никого не заставляют вздрагивать. В те поры словосочетание «Оренбургский казак» рифмовалось только со словом «ВРАГ». И никак иначе.

Мы шли по Уралу и в прибрежных станицах, насильственно переименованных соввластью в деревни, у тамошней ребятни выменивали разного рода исторические реликвии, которые теперь принято величать на иностранный манер артефактами. Делалось это по поручению областного краеведческого музея, центровым экспонатом которого было Красное Знамя ВЦИК, вручённое пролетариям Оренбурга за уничтожение казачества, как сословия, в том числе и физически. Было у нас и ещё одно совершенно секретное поручение: найти, выменять, выцыганить, в крайнем случае, купить настоящую казачью форму, сшитую до революции. Спрашивали, искали, но, не тут-то было.

В Нижнеозёрной нам указали на сельского пожарного, который интересуется стариной. Он, и правда, стариной интересовался. Особенно старинными медными монетами. Вполне возможно теми, которые любил разбрасывать в народ Емелька Пугачёв, взявший крепость Нижнеозёрную приступом, повесивший коменданта Харлова, а его красавицу-жену насильно взявший в полюбовницы. Монеты те пожарный стёсывал напильником, стружку настаивал на воде и пил ту воду в целебных, как он утверждал, целях «от желудка». Он и пообещал направить к нам друга, у которого «форма точно есть».

Мы долго ждали друга на берегу, над обрывом. В сумерках подошёл сухонький дедок. Ничего «казачьего» в его внешности не было: ни тебе лихо закрученных усов, ни лохматой папахи набекрень, ни казачьих штанов с синими широкими лампасами. Так себе – колхозник и колхозник, жизнью траченный. И лицо обыкновенное. Только глаза со зрачками, похожими на кованые гвозди, по самую шляпку вбитые. Оглядел нас:

- Что хочите-желаите?

- Говорят, у вас есть настоящая казачья форма. – Начал переговоры наш руководитель.

- Говорят.

- А нельзя ли её у вас забрать для музея?

- Нельзя.

- Да мы купим. – сказал второй взрослый участник похода. – И полез, было, в карман…

- В этой форме, сынки мои милые, - начал он, обращаясь не ко взрослым, а к нам, - я с четырнадцатого по восемнадцатый год против германца... Да и потом… За неё, за её сохранение, меня могли либо к стенке, либо на сибирские посиделки отправить… Однако, сберёг. Вот буду помирать, прикажу меня в ней в гроб положить. Вы уж простите, если что не так сказал. - Поклонился учтиво и пошёл, припадая немного на правую ногу.

Когда вижу с столице на Арбате вывешенный для продажи иноземцам офицерский китель с орденскими планками, вспоминаю глаза оренбургского казака и зрачки, словно кованые гвозди, вбитые по самую щляпку.

Павел Рыков (г.Оренбург)