ПОГРЕБЕНИЕ ВОЖДЯ

В тот первый ноябрьский день, проснувшись от надоедного звонка будильника, предусмотрительно поставленного мамой далеко от постели, обнаружил я рядом с подушкой записку: «Спустись с поэтических высот. Не опоздай в школу. Сходи в Овощной за картошкой. Принеси из подвала дрова и уголь. Мама». Начать я решил с неизбежного. Оделся и отправился в школу. Первым в расписании значился урок истории. Учитель – в прошлом отважный и могучий фронтовик-разведчик (вся грудь в орденах и медалях), боксёр-тяжеловес, а теперь судья, выходивший в ринг весь в белом, в класс вошёл чернее чёрного:

- Дети!!! – Произнёс незабвенный Виктор Степанович. Произнёс, набычился и вновь исторгнул из себя: - Дети!!! По решению Съезда нашей родной Коммунистической партии товарищ Ленин Владимир Ильич со вчерашнего дня остался в Мавзолее опять один. – Виктор Степанович вдохнул глубоко-глубоко и шумно. И столь же шумно выдохнул, словно кашалот, всплывший на поверхность после глубокого нырка, только фонтан не выпустил. И продолжил: – А товарища Сталина Иосифа Висарьёныча, моего Верховного Главнокомандующего, погребли у Кремлёвской Стены с целью исправления ошибок культа его личности. – Сказал. Воссел на жалобно скрипнувший под его могучим телом стул, и вызвал меня к доске: - Мальчик! Расскажи что-нибудь из древнеримской истории. - Я пересказывал, как помнится, вычитанное у Светония в его «Жизни 12 цезарей», а учитель, окончательно посвинцовев лицом, кажется, не очень-то и слушал моё повествование о временах императора Веспасиана и его налоге на отхожие места. Только переспросил: «Говоришь, деньги не пахнут?» И поставил «пятёрку» за сразившую его глубину моих познаний.

После школы я пошёл в магазин за картошкой. Шёл не торопко туда и обратно, всячески оттягивая поход за дровами и углём. Надобно сказать, что подо всей нашей краснокирпичной нововозведённой «хрущобой» располагался подвал, разбитый на отсеки. А они, в свою очередь, разгорожены на чуланы. Каждому по чулану. Жильцы хранили там разную хурду-мурду, которую выкинуть жаль, а держать в квартире обременительно. А ещё там сберегались дрова и уголь для титана. Газ в квартире использовался только для готовки, потому, как сжиженный из емкости во дворе. Потому в совмещённом санузле высилась эмалированная колонка. А под ней чугунная топка. Накладывай дрова, поджигай, а когда разгорится, подбрасывай брикеты бурого угля. Раскочегарится титан – принимай ванну, стой под душем, заливай горячую воду в стиральную машину – все тридцать три удовольствия! Спасибо партии и советскому правительству за неустанную заботу о нуждах трудясися!

Я и пошёл. Надо заметить, хождение в подвал - занятие препротивное. Прежде всего, подвал регулярно затапливался канализационными водами. Жилички в простоте душевной нет-нет да упустят в унитаз тряпки для мытья полов вместе с грязной водой. Ещё одна беда – бомбажные баллоны с домашними соленостями. Испортившееся содержимое: огурцы, помидоры, и прочие патиссоны также выливалось в унитаз. В результате – засор, затопление, вонища несусветная и донельзя грубые чистильщики засоров из Водоканала, хорошо поставленными голосами извергающие на весь двор всё, что они думают об «энтих интелиххентах». Во-вторых, кто-то регулярно выкручивал в подвале лампочки. Кто?! Жили в подъезде люди сплошь положительно характеризуемые в правоохранительных органах . Разве только в одной квартире обитала дамочка, которую за глаза звали Весёлой Вдовой. Но не она же! И не её же визитёры, опять-таки вполне приличные с виду, и даже иногда в шляпах? Не говоря уже о Профессоре! Вечерами он возносился к себе на пятый этаж, на бегу распевая: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Преобразить пространство и простор. Нам разум дал стальные руки крылья. И вместо сердца пламенный мотор». Утром же, в прискок, через две ступеньки поспешал он в институт, где профессорствовал на кафедре Истории КПСС. Прискакивая, также громко напевал: «Вихри враждебные веют над нами. Чёрные силы нас злобно гнетут. В бой роковой мы вступили с врагами…» .

Я взял мешок, фонарь «Вжик-вжик», свечной огарок, надел резиновые сапоги на всякий случай, и отправился в подвал. При входе справа на стене выключатель. Я завжикал клавишей фонарика, лампочка засветилась; Так и есть – выключатель разбит, провода торчат. В недавние времена такое непременно бы назвали вредительством и… Но теперь, когда перегибы заклеймены, и весь советский народ по команде крутанули в сторону ленинских норм партийной жизни… Нет-нет! Ни слова о вредительстве! И я пошел к своему чулану, даже не вжикая фонариком. Вдруг !!! О, это «вдруг» ! До дрожи! До скрежета зубовного! До обливного холода вдоль спины! До волос, зашевелившихся на макушке! Нога моя в полной темноте наткнулась на что-то абсолютно непредвиденное, чего не должно было быть на пути, нечто тряпичное, мягкое. А под тряпичным… От неожиданности я выронил фонарик. Вытащил из кармана свечной огарок и спички. Чирк, чирк, проклятые спички ломаются одна за другой, не хотят зажигаться. И огарок я уронил из трясущейся руки. Тьма тьмущая обступила меня. Жуть! Ясно: предо мною чей-то труп. Ведь в подвал за теплом и уютом, случалось, забирались бродяги. Я нагнулся и стал ощупывать земляной пол подвала, влажный и скверно припахивающий после очередного потопа . Мне повезло. Я нащупал подле правой ноги пластмассовый корпус вжикалки. Схватил, завжикал, загорелась лампочка. Навёл луч на то, что лежало предо мной. «Слава Богу!» - как говаривала в подобных случаях богомольная моя бабушка. Обошлось без мёртвого тела! Я наяривал динамомашинку фонаря, разглядывая ветхое лоскутное одеяло деревенской выделки. А под одеялом… Под одеялом лежали книги. Много книг.! Все тринадцать томов собрания сочинений Сталина в обложке цвета загустевшей бычьей крови. А дальше какие-то биографии и монографии, ещё жёлтая брошюрка, повествующая о вопросах неведомого мне языкознания. Под нею Краткий курс истории ВКП(б) в обложке болотного цвета. Тут же - учебник по истории партии для студентов и ещё много-много книг, сваленных на пол подвала, пропитанный канализационными потопами. У меня рука устала выжимать свет из фонаря – так много выброшено было книг Вождя, о Вожде, для тех, кто посмел бы неосторожно вдруг усомниться в величии Вождя. Я был воспитан в благоговейном отношении к книгам. А тут… Одну маленькую, любовно изданную книгу я взял себе. «Сталин о Ленине» - так она называется. Мало того, что она безжалостно выброшена, портрет Вождя из книги изъят. Но в канализационную жижу она не угодила.

Я принёс домой дрова с брикетами. Разжёг титан и начал вчитываться в такие простые и ясные, с виду, слова человека, про которого с высочайшей партийной трибуны поведали леденящие душу подробности. Смыслы прочитанного не вполне доходили до моего юного ещё разума. Многое я оценил в полной мере лишь много-много лет спустя.

Вечером я рассказал родителям об обнаруженном погребении книг Вождя. Кто мог решиться на такое? Перебрали всех соседей вдоль и поперёк! Ясно, Весёлая Вдова и другие здесь не причём. Папа предположил: это дело рук певуна и скакуна с пятого этажа. Ему, после выноса Вождя из Мавзолея, пришлось, «страха иудейска ради» избавляться от улик своего истового участия в обеспечении на академическом уровне Культа Того, кого решительно и единогласно оплёвали товарищи по партии! Через неделю, однако, во время очередного похода в чулан, книг я уже не обнаружил. То ли, владелец пересилил первый страх, вернув накопленное на домашние стеллажи. То ли, запрятал в чулан и потом долго жёг в титане. То ли, вынес книги в несколько приёмов в мусоровоз, извещавший жильцов дома о своём прибытии гулким постукиванием по боку контейнера. Книга же « СТАЛИН О ЛЕНИНЕ» на моей книжной полке с первого ноября шестьдесят первого года. Иногда я её перечитываю. Чтение занимательное.

Кстати, профессор с тех пор не скакал по лестнице и песен не пел. А вскоре взял и помер.

Павел Рыков (г.Оренбург)