Храбрая Соня (рассказ)

Шел третий месяц нашего пребывания на ремонте в Марселе. Танкер «Илим» стоял с разобранной машиной ,весь в пятнах сурика ,часть палубных механизмов и лееров срезана, везде тянулись шланги и кабели, громоздились разнообразные ящики и железяки. В общем, нормальный ремонтный пейзаж - безжизненная железная коробка, которой еще не скоро предстояло превратиться в блистающий свежей краской пароход, гордо рассекающий океанскую волну.

Однако на этой неуютной коробке обитал наш экипаж. По укоренившейся советской привычке «Судоимпорт» (для экономии валюты) такие вещи практиковал постоянно , в то время как ремонтировавшиеся суда других стран просто сдавали их под контроль завода и моряки спокойно жили в гостинице завода.

Как ни странно, это нас, привыкших к спартанским условиям, вполне устраивало, потому что к скромной сумме в валюте «капавшей» ежедневно, - прибавлялись весьма серьезные (для нас) денежки «на пропитание» ,которые начислялись после постановки камбуза на ремонт. Тогда мы переходили на паек из разных каш (от мешков с крупой ломилась провизионка ), чая и консервов, закупаемых вскладчину в ближайших магазинах. Иногда, подключив плиту к береговой сети, варили супы и борщ, угощая и французов.

Весь экипаж во время ремонта тоже работал на палубе и в машине, нес стояночную вахту, свободные от вахт иногда группами выходили в город - в одиночку ходить даже по территории завода запрещалось. Группа обычно состояла из 5 человек, под руководством старшего из командного состава. К тому времени экипаж много раз уже ходил в увольнение, оправился от первого шока от непривычного изобилия супермаркетов, вполне освоился в незнакомом городе - «миллионнике». Люди нормально ориентировались по карте-схеме города и спокойно могли найти дорогу обратно из любого района. Учитывая полное отсутствие знания французского языка это было совсем неплохо, ибо найти дорогу классическим военным «путем опроса населения» не представлялось возможным даже в далекой перспективе. К тому же французы не особо разбирались и в английском.

На судне нам в работе помогал переводчик фирмы ASMP Жорж Шестакофф, худощавый мужчина лет за шестьдесят, потомок русских эмигрантов первой волны, поражавший нас классическим литературным русским языком и старорежимными оборотами. Был он всегда вежлив, корректен, но дистанцию держал умело, не скатываясь в панибратство, даже пропустив пару рюмочек в кают-компании.

В принципе, на пароходе царил «сухой закон», очень убедительно поддерживаемый прикомандированным контрразведчиком, маскировавшимся под четвертого штурмана- ярым противником всяческих возлияний.

Однако переговоры с руководством фирмы проходили «по-европейски», и предусмотренные этикетом пару рюмок пить начальству все - же приходилось.

Моя вахта у трапа была « 4 через 4»,ночью приходилось стоять «собачью вахту», ту самую, когда перед рассветом очень хочется спать, и мерещится всякая всячина. Чем мне нравилась ночь -можно было развлекаться, расстреливая гайками из припрятанной в шлюпке рогатки здоровенных портовых крыс, нагло шнырявших вокруг. Иногда между ними и такими же здоровенными котами возникали битвы ,сопровождаемые дикими душераздирающими воплями и писком. Побежденные шли в пищу победителям, в связи с чем необходимость уборки поля ночных битв отсутствовала.

Однажды, сразу после обеда, когда все разошлись по каютам и кубрикам на «адмиральский час», а французские рабочие засели в бытовке за кофе с круассанами, на трапе появилось прелестное видение, в виде чрезвычайно симпатичной девушки лет семнадцати. При виде эдакой неземной красоты я сразу потерял дар речи, что называется «впал в состояние когнитивного диссонанса» и просто застыл на трапе, не зная, что и сказать.

Красотка, стройная голубоглазая блондинка, весьма довольная произведенным эффектом, пропела серебристым голоском - «Бонжу-у-ур месье!». Затем, видя мое состояние, ворчливо сказала по-русски с легким акцентом: «Меня Соня зовут, я к дедушке пришла, он у вас переводчик».

Я, заикаясь от волнения, по телефону позвал переводчика, тот быстро пришел, ловко лавируя между железным хламом на палубе.

Между ним и Соней завязался оживленный разговор по-французски. Потом они прошли к капитану. Так в нашей размеренной корабельной жизни появилась красивая девушка Соня ,как лучик света в этом ремонтном хламе и разрухе.

Соня училась на факультете славистики в университете соседнего города Экс-ан-Прованс. Учитывая русские корни, учеба ей давалось легко, тем более, что она часто бывала в Сочи у родственников во время круизов. Мы охотно с ней делились книгами из судовой библиотеки, крутили кинофильмы. И даже суровые пароходные поварихи, поначалу неприветливо ее принявшие, вскоре с ней сдружились. Она забегала к нам где-то раз в неделю, всегда простенько, но с чисто французской элегантностью одетая, с минимумом макияжа на симпатичном личике. Разумеется, капитан и старпом сразу отметили резко возросший уровень дисциплины среди экипажа, непривычную вежливость и сокращение числа ненормативной лексики в общении. Да и моряки как-то стали чище одеваться, некогда замызганные робы приобрели вполне себе приличный вид.

Как-то так получалось, что когда она приходила - я нес вахту у трапа. Меня она уважительно именовала «мсье доктор» или «мсье СтанИслав», иногда мы с ней болтали о разных сторонах жизни в России. Она очень удивлялась, как это мы живем в такой дали, как Владивосток, где полно тигров и очень холодно. Мне нравилось ее пугать ужасами камчатской зимы (до «Илима» я служил на ледоколе две навигации), Соня удивленно таращила свои красивые глазки и внимала с открытым ротиком моим байкам о шестиметровых камчатских сугробах, медведях, гуляющих на улицах Петропавловска и свирепых штормах, сдувающих собак вместе с будками
Надо сказать, что ее дедушка предупредил нас, что «Софи-большая авантюристка и проказница». Мы к этому отнеслись весьма благосклонно, учитывая то обстоятельство, что половина из нас были такими же авантюристами - благоразумные люди в море на военных судах не ходят.

Однажды Соня подошла ко мне и, заговорщицки оглянувшись, предложила мне провести ее в арабский квартал во время нашего ближайшего увольнения.

Надо сказать, что арабский квартал в старом центре Марселя представлял собой настоящее африканское гетто, куда белым людям (особенно французам) появляться было смертельно опасно. Исключением были только русские-нам было абсолютно по фигу у кого покупать, тем более, что у арабов можно было поторговаться-у французов цены были гораздо выше и фиксированные. Да и авторитет Советского Союза среди мусульманского мира был тогда высок.
Многие арабы вполне прилично разумели по-русски (учились у нас) и с ними было интересно просто поболтать «за жизнь», попить кофе по-мароккански и отведать знаменитого марсельского буйабеса.

В увольнение мне надо было по графику идти старшим группы на следующий день, в группу были назначены два матроса из палубной команды (раньше ходивших со мной на ледоколе) и пожилая камбузница с дневальной. Посещение арабского квартала в наши ближайшие планы ,в общем-то входило-нам как раз выдали очередную получку и в карманах приятно похрустывали новенькие франки ,предвещавшие неплохой досуг.

Тем более, что мы уже договорились с марокканцем Ахмадом купить в его лавке пару ковров с приличной скидкой и посидеть в уютном кафе на углу рю-Каннебьер и Вьё-Пор за чашечкой кофе со свежими круассанами. Ну, и пропустить «по махонькой», вдали от всевидящего ока контрразведки. Да и ребята в группе были проверенные, не проболтаются.

Не очень хотелось вмешивать в наши планы Соню, но чертовка так убедительно просила, так мило щебетала, что пришлось, скрепя сердце согласиться. Условились, что Соня оденется попроще, возьмет платье у дневальной ,немного схожей с ней по фигуре.

На следующий день, получив стандартный инструктаж, пошли в город. Сразу за воротами порта начинался бурный Марсель, с его потоками машин и людей, громадами многоэтажек, вперемешку со старинными средневековыми зданиями. На автобусе доехали до центра, сошли на остановке возле арабского квартала, немного подождали. Тут из подъехавшего розового маленького «Рено-Тальбо» выпорхнула Соня, облаченная в несуразное платье «в горошек».

Мы прямо покатились со смеху-ну точно наша ,русская, из деревни! Соня ненадолго надулась, однако быстро отошла и посмеялась вместе с нами.

Мы быстро прошли пару улиц, и наша группа втянулась в мрачный арабский квартал. Он был застроен еще средневековыми зданиями, с узенькими улочками, с желобком для стока воды посередине. Амбре тоже было соответствующее. Наверху сушилось белье, кругом толпились разноцветные арабы и негры в живописных одеяниях-бурнусах, «джелаба», чалмах по углам торчали группки криминального вида личностей, мрачно нас смотрящих. Однако впереди уже прошел слушок, что это появились русские и ситуация как-то незаметно разрядилась.

Меня всегда поражала у арабов вот эта способность к мгновенному распространению вестей, видимо пришедшая из далекого кочевого пустынного прошлого.

А вот и лавка Ахмада, по-восточному пестрая, увешанная разнообразными коврами, заставленная кальянами, резными масками, и прочими экзотическими колониальными товарами. Сам Ахмад приветливо улыбаясь, скалил белоснежные зубы. Поздоровался со всеми за руку, пригласил попить чайку. Мы, разумеется, отказались-однако ритуал был соблюден и сразу приступили в делу. Смотрели ковры, щупали, приценивались. Правда, Соня просто удивленно смотрела по сторонами ничем не интересовалась. Оно и понятно—на кой черт ей эти безвкусные арабские поделки.

Неожиданно в лавку зашел горбоносый смуглый человек в чалме и, довольно неприязненно на нас посмотрев, что-то проговорил Ахмаду по-арабски. Ахмад, внезапно насупился, и, показав на Соню, сказал: «А вот она не русская, француженка!»

В лавке на секунду воцарилась настороженная тишина, которая тут же была нарушена отборным матом, произносимым нежным девичьим голоском. Мы не поверили своим ушам - наша «скромница Софи» крыла матом несчастного араба, в выражениях, более присущих знаменитым одесским биндюжникам. Причем многие выражения были даже нам, вполне искушенным в таких вещах, совершенно незнакомы.

Лицо Ахмада сразу посветлело, он разразился задорным смехом, мы все его дружно и с облегчением поддержали. Пару минут лавка аж сотрясалась от хохота. Потом мы, забрав у Ахмада ковры (с гигантской скидкой за доставленное удовольствие) направились к выходу из квартала. Надо сказать, что Ахмад был выпускником московского ИДН имени П.Лумумбы, филологом по образованию и некие новые русские выражения весьма обогатили его словарный запас.

Однако приключения на этом не кончились. Внезапно по кварталу пронесся какой-то крик с часто повторяющимся словом «Али» и народ кинулся куда-то. Соня быстро нам перевела: «Кого-то из арабов по имени Али убили полицейские на рю-Каннебьер».

Сразу стало ясно - надо побыстрее уносить ноги, и мы, построившись «свиньей» выставив вперед ковры, стали быстро пробиваться к выходу из квартала, благо до него было метров двести. Ахмад бежал впереди нас, что-то приговаривая на ходу своим соплеменникам. Мы (по наущению умницы Сони )кричали «аттан, иси матло рюсс». Помогало.

Мы выскочили на перекресток и быстро перебежали на другую сторону улицы, за нами сразу сомкнулось голубое кольцо «ажанов» с дубинками, тут же на подкрепление прибыли и развернулись во вторую цепь жандармы в черной форме, шлемах и со щитами. Быстро подъехали и автобусы с решетками, куда «ажаны» сноровисто запихивали наиболее буйных. Мы с удивлением смотрели на доселе неведомый нам разгул французской демократии.

Дело заворачивалось серьезное, и нашей группе там явно было не место. Соню мы усадили в ее машину, девчонку всю трясло. Однако она быстро отошла и даже заулыбалась - как же, такое приключение- будет что рассказать подружкам. Условились, что деду она не скажет ни слова, иначе капитан мне голову оторвет, да и «контрик» по своей части этому активно посодействует. Буду потом безвылазно бороздить льды Охотского моря вместо жарких тропиков Индийского океана.

До конца увольнения осталось еще четыре часа, и мы решили планов не менять. Зашли в кафе приняли по «дринку» мартини, посидели за кофе со свежей выпечкой. Послушали хорошую, добротную французскую музыку. Играл на аккордеоне пожилой, подтянутый мужчина с усами щеточкой, пела хорошенькая маленькая девочка.

Уже на пути домой договорились, что никому об этом не расскажем-слишком дорого это приключение будет всем стоить, надо сказать, что все это слово впоследствии сдержали.
Из-за волнений в арабском квартале нам две недели не давали увольнений.

Через пару дней проказница Соня, как ни в чем не бывало, снова заглянула к нам на судно. Этакое невинное создание, ангелочек с крылышками. Я пригласил ее в амбулаторию на пару вопросов.

-Соня, радость ты наша, скажи пожалуйста, ты где научилась так материться?

-Ах, месье док – невинно похлопала ресничками Соня – у наших родственников в Сочи (она смешно произносила это слово, с ударением на последней букве) во дворе была хорошая компания мальчиков. Они меня и научили.

- Вот ведь поганцы! Нашли чему девчонку учить - подумал я. Но вслух сказал - А ты молодец, Соня! Вела себя храбро и всех нас здорово выручила. Сейчас расскажи, что там было с полицией, а то по телевизору не все понятно было…

-Там один арабский мальчишка, Али, накурился анаши и ехал на мотоцикле по встречной полосе. Несколько машин из-за него столкнулись, два человека погибло. Полицейские за ним гнались, а потом стали стрелять по мотоциклу. Ну и убили случайно. А арабы сразу и поднялись – мол, опять французы арабов убивают. Так что полиция с жандармами еле загнали их обратно, много арабов тогда арестовали. Даже жандармам поверх голов стрелять пришлось.

-А ты деду не проболталась?

-Так я же слово дала. Молчу пока.

- Вот именно-пока. Ладно, потом расскажешь, когда мы уйдем… То-то дедушка порадуется…

Ремонт потихоньку заканчивался, все шло четко по графику, предусмотренному контрактом. Закончили работу в машинном отделении, осталось только затолкать обратно гребной вал и одеть на него винт. А пока нас загнали в док и стали пескоструйными аппаратами сдирать старую краску с корпуса и надстроек. Над судном повисли тучи мелкой песчаной пыли, все ходили в масках и старались наружу поменьше вылезать. Палуба стала напоминать пустыню с барханами на месте кнехтов и лебедок, песок скрипел на зубах и даже проникал в каюты. Прямо как при песчаной буре, что мы пережили у берегов Эритреи в Красном море.

Все это удовольствие длилось почти неделю и уже изрядно поднадоело. Потом корпус и надстройки покрыли грунтовкой и стали красить хорошей голландской краской. Судно постепенно приобретало достойный океанскому пароходу вид. Весь экипаж был в работе, в город тоже никого не выпускали. Да и Соня давно не приходила - оно и понятно, чего элегантной французской девчонке в такой суете делать.

Однако дедушка Жорж как-то странно стал на меня поглядывать, чувствовалось, что он что-то хотел мне сказать, но не решался. Помог случай-однажды он поранил ладонь, спускаясь в трюм со старшим механиком. Зашел ко мне в амбулаторию, ранку я ему обработал, перевязал, и тут он заговорил:

-Мсье доктор, я вижу, вы серьезный человек, да и Софи мне про вас хорошо отзывалась. И вы не коммунист.

Тут я сразу насторожился. Да, водился за мной такой грешок - не было у меня никакого желания вступать в стройные ряды КПСС (что серьезно осложнило мне последующую флотскую жизнь), однако при чем тут Жорж?

-Да вы не беспокойтесь - улыбнулся он - не собираюсь я вас никуда вербовать. Просьба у меня к вам. Я ведь родился в Севастополе, у Графской пристани, на борту крейсера «Адмирал Корнилов», мама была сестрой милосердия, а папа - мичманом на миноносце «Жаркий». Мы тогда ушли вместе с флотом в Бизерту. Ну, дальнейшую судьбу нашу вы знаете, в истории флота вроде разбираетесь… Мама перед смертью просила меня отвезти ее медальон в Бизерту, к месту стоянки «Корнилова», и там его опустить в воду. Я ее просьбу выполнил. Сейчас прошу вас, когда будете в Севастополе – мой медальон тоже опустите в воду у Графской пристани, в знак того, что душа моя остается в России. И свечку поставьте в Морском соборе, хоть вы и атеисты - но очень прошу! И он подал мне старинный серебряный медальон на потемневшей цепочке. Внутри был белокурый локон.

-Знаете, Софи-моя внучка от первого брака, она русская по духу и не раз была в России. Остальные внуки - уже французы и им это безразлично.

Честно говоря, я был ошарашен столь необычной и достаточно опасной по тем временам просьбой, однако дал слово все это сделать. Тем более, что нам предстоял заход в Севастополь для пополнения экипажа и подготовки на боевую службу в Индийском океане.

На следующий день нам поставили гребной вал и винт и вывели из сухого дока. Провернули машину, начали швартовные испытания. Пароход сиял новенькой краской, на камбуз поставили новое оборудование, поменяли мебель в каютах и кубриках… Пора в море! В воздухе повисло нетерпеливое ожидание - скорее домой! Перестали радовать увольнения, и замок Иф уже не так красиво смотрелся.

За два дня до отхода на борт вместе с дедушкой пришла и Соня, в красивом платье, стильном макияже, в аромате духов, непривычно взрослая, сразу превратившись из девчонки-сорванца в красивую, знающую себе цену молодую девушку. Наш молодняк сразу воспрянул духом, штурманцы «забили копытами» вокруг чудного видения. Даже бородатый боцман Валера сверкал в ее сторону цыганскими карими глазами.

Соня, почувствовав себя «королевой бала», вела себя соответственно- с царственным величием позволяла за собой ухаживать, расточала белозубые улыбки, весело отшучивалась от многочисленных, порой грубоватых комплиментов. Дед следил за ней гордой улыбкой, поглаживая седой ус.

Соня побывала у наших дам на камбузе, пощебетали там о своем, о девичьем. Надо сказать, что Соня серьезно консультировала наших пароходных женщин по части косметики и прочих женских штучек, о которых советские дамы того времени просто не имели понятия. Те, в ответ, давали ей кулинарные рецепты русской кухни и даже научили варить флотский борщ.

Я сидел у себя в амбулатории, заполняя санитарные документы на отход, когда чудное видение соизволило посетить и меня. Амбулатория сразу заполнилась тонким ароматом духов и стала как-то светлее. Мы с Соней немножко поболтали, вспомнив наши похождения в арабском квартале, потом решили обменяться сувенирами. Она подарила мне книжку избранных стихов русских поэтов (со штампом факультета славистики университета Экса), я в ответ дал свой любимый томик Александра Грина. На обложке была изображена Ассоль и алые паруса на горизонте.

На прощание Соня неожиданно чмокнула меня в щеку и со смехом убежала. Я растерянно стер помаду со щеки, и посмотрел в иллюминатор на пирс – юная проказница Соня уже садилась в свой «Рено». Остался лишь легкий аромат духов и чувство потери чего-то важного.

На следующий день была назначена церемония приемки судна от фирмы и банкет по случаю отхода. По этому случаю в столовой и кают – компании на столах присутствовало сухое вино. Была торжественная речь мсье Анри Логотю - главного инженера фирмы ASMP,представителей «Судоимпорта» и субподрядчиков. Все прошло торжественно, правда, пришлось потом «перебравших» наших представителей под белые крылья вести до машин, французы разъехались раньше, по-европейски чуть-чуть «на взводе». Жорж на прощание пожал мне руку и заговорщицки подмигнул.

Утром «Илим», пройдя таможенные и портовые формальности, выходил в море. На мостике был капитан и ходовая вахта в парадной форме. Свободные от вахты моряки стояли у бортов, вглядываясь в проплывающие мимо строения порта и стоящие у причалов суда. Было грустно - уже привыкли за полгода к Франции, да и знали, что вряд ли больше сюда попадем-слишком уж далеко наш родной Владивосток.

И вот, неожиданно, на краю последнего заводского причала, мы увидели черный «Порше» переводчика и розовый, маленький «Рено», возле которых стояли старик и стройная девушка, прощально машущие нам руками.

Моряки, столпившиеся на правом шкафуте, радостно заорали и тоже замахали руками, с камбуза высунулись поварихи с белыми косынками в руках. Прощание получилось что надо!

Постепенно удалялся берег, белопенная кильватерная дорожка постепенно удлинялась, и вот уже скрылись из виду две фигурки на пирсе. Танкер, выйдя из порта, дал средний ход и берега Франции стали уходить вдаль, вот уже исчезли башни замка Иф, и только сияющая на солнце фигура Божьей матери на шпиле базилики Норт-дам-де-ля-Гард, покровительницы моряков, еще долго виднелась на горизонте.

Все! Прощай ma belle France… Впереди нас ждало еще полгода боевой службы в Красном море и Индийском океане, песчаные бури Аравийского моря, землетрясение в Дарданеллах и прочие прелести бродячей морской жизни.

P.S. Прошло много лет, забылось многое, но в памяти навсегда остались замок Иф, башни форта Сен-Жан, любимый нами портовый кабачок «Ле Навигатёр»,каштаны на рю - Каннебьер. И две маленькие фигурки на пирсе, прощально машущие руками - старого Жоржа и юной, озорной красавицы Сони, русских людей во Франции… Свое обещание Жоржу я выполнил - его медальон лежит на дне у Графской пристани Севастополя.

А подарок Сони -книжка со штампом "Universite D" Aix.Fakulte des Lettres.Institut Slave" стоит на моей книжной полке, я иногда достаю его и читаю стихи. Я давно уже не хожу в море,из того экипажа тоже мало кто служит на флоте,бородатый боцман Валера давно уже капитан с седой бородкой клинышком. И только старина "Илим" продолжает службу на Тихоокеанском флоте под командой капитана В.В.Яшина...(на фото СМТ "Илим" ,2007г.)