ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ КАК СОЗДАТЕЛЬ И ВОССОЗДАТЕЛЬ РУССКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ" (часть вторая)

Как бы ни формулировалась специфика русской культуры, и как бы ни обращалась она в некое чаемое будущее, на самом деле она выражает самую подлинную суть русского бытия, уже сложившуюся и ярко выразившуюся в его самобытных исторических формах. И самая суть, сердце и ядро русской культуры – это преображение человека. Принцип духовного преображения человека, всегда лежащий в основе самобытной цивилизации Русского мира, многообразен в своих проявлениях, охватывая все многообразие жизни. Но наиболее ярко и доступно для понимания всех, он выразился в великой русской литературе. Как писал еще в свое время В.В. Розанов, «западным людям русская литература открыла эру нового нравственного миропорядка», Запад «преклонился вовсе не перед художеством русских писателей, довольно неуловимым в переводе, но перед новым нравственным миропорядком, какой открывался просто картинами русской жизни и характерами русских людей… мне пришлось… услышать рассказ о том необыкновенном и исцеляющем действии, какое русская литература производит на иностранцев, на американцев, немцев, англичан “в несчастии”, в “ломке жизни”, в “крушившейся судьбе”»[1]. Это «необыкновенное исцеляющее действие» – не что иное, как духовное преображение человека, внесенное в мировую литературу вековым опытом русского народа.

Устремленность к преображению человека очень глубоко вошла русское сознание, выработав особый тип мировоззрения. «Ядро» этого мировоззрения заключено в одной главной и ключевой мысли, которую хорошо выразил современный воронежский философ В.В. Варава: «нельзя, не умертвив совести, радоваться просто жизни как таковой. Суть человека в том и заключается, что он может и должен радоваться преображенной жизни. Непреображенная жизнь вызывает скорбь и тоску и взывает к изменению и исправлению»[2]. В апостасийной же цивилизации, порожденной Западом, это духовное преображение жизни подменено комфортным обустройством материальных условий жизни. Для культуры Запада «архетипическим» являлся принцип самореализации человека, т.е. развертывания им своих «сущностных сил» с целью «покорения мира». Этот принцип, как видим, изначально является «пост-христианским», порожденным культом смертного ego. Поэтому в рамках такой культуры христианское понимание смысла жизни неизбежно уходит на второй план, а затем и вообще исчезает, поскольку в «код культуры» оно не вошло. Русь, в отличие от Запада, создала культуру, «код» которой – принцип преображения человека – является изначально христианским; а главное – он сохраняется даже и в формах светской культуры (например, даже советской)! В этом смысле совершенно точно парадоксальное утверждение А.Л. Казина о том, что «в России вообще не произошел процесс обмирщения (секуляризации) культуры. Вопреки всем колебаниям и смещениям русский народ до сих пор таит в своем сверхсознании идеал Святой Руси, т.е. образ России как церкви, в отличие от образа страны как банковской корпорации (Америка)»[3].

Для культурного сознания Запада «архетипическим» сюжетом является «Фауст» – сюжет приобретения могущества за счет компромисса с силами зла. И действительно, таким был путь этой цивилизации. Для культурного русского сознания «архетипическим» сюжетом является Пушкинский «Пророк» – сюжет преображения человека, достигаемого через духовное «второе рождение» и покаяние. Сам Пушкин как личность воплотил в своей судьбе нелегкий путь самоизменения и духовного преображения. Как пишет B.C. Непомнящий, здесь «перед нами опыт преодоления человеческой драмы не путем изменения внешних условий, но силой любви; опыт свободы, достигаемой не переделкой мира, а переключением внимания со своего «я» на «ты»; опыт обретения полноты «я» путем самоотречения»[4]. И таков же путь русской цивилизации в ее прошлом, настоящем и будущем.

Наиболее вдумчивыми исследователями давно отмечена та сущностная особенность русской культуры, что она имеет «собирательный» характер, усваивая и затем органически воспроизводя «на более высокой ступени различные элементы культур других народов»[5]. Как это стало возможным, на основе чего? Именно на основе способности к преображению культур, которая и создает этот новый синтез – поразительную русскую «всечеловечность».

Основой преображения человека и культуры является образ Христа, совершенно по-новому определяющий все бытие человека. Высшим образом и онтологической основой самой возможности такого преображения является Воскресение Христово, открывшее нам путь к безсмертию. Именно этим определяется и высший смысл любой культуры. И.А. Есаулов предложил очень смелый и при этом очень точный термин «пасхальность» для русской словесности и культуры в целом. «Для адекватного описания русской словесности, – пишет этот автор, – сама оппозиция народного и церковного, светского и духовного, художественного и учительного может быть верно понята, если мы задумаемся над тем общим знаменателем, который конституирует единство русской культуры в ее разнообразных проявлениях. По-видимому, именно пасхальность… является искомым важнейшим конституирующим фактором для отечественной культуры. Границу между светским и духовным следует понимать не только как разделяющую, но и соединяющую эти сферы в единстве отечественной национальной культуры как таковой: именно в последнем случае только и можно говорить о русской православной культуре»[6]. А значит, пасхальность является высшим преображающим устремлением нашей культуры.

Принцип пасхальности сформировал тот особый этос подлинно русского творчества, о котором так много написано вдумчивыми исследователями. Так, Б.В. Асафьев отмечал на примере живописи: «понятие этос я не мыслю в узком смысле нравоучения или лицемерной морали. Этическое, как нечто постоянно проявляющее себя во всех направлениях русской живописи… значит всегда одно: живопись – серьезное, ответственное перед народом и общественным сознанием дело, совестливое и целомудренное… Только тогда оно оправдано. Иначе деятельность эта – едва ли не постыдная! Характерно… подозрительное отношение, которое испытывал к себе В.В. Верещагин за свое, казавшееся «деляческим», постоянное хлопотливое радение о продуктивной работе, и обратный случай – религиозно-этическое… «умаление» самим художником (Ге) ценности художественного»[7].

Именно такой этос только и может возродить христианскую культуру – да и вообще культуру в подлинном смысле этого слова! – в нынешнюю эпоху ее тотального разрушения цивилизацией потребления. Поэтому без русской традиции теперь уже никому не обойтись.

Ныне среди культурологов весьма популярна схема, предложенная Ю. Лотманом, в которой русская «бинарная» культура в качестве якобы более «примитивной» противопоставлена западной «тернарной» в качестве якобы более «развитой». Очевидно, это умозаключение сделано на основе того факта, что три больше двух – глубокомыслие здесь, что и говорить, потрясающее… Но подлинный смысл отличия русской «бинарности» от «тернарности» Запада имеет самое фундаментальное значение. Смысл этого отличия, как его определяет современный православный философ, состоит в следующем: «В отличие от Запада, русская духовность делит мир не на три (рай – мир – ад), а на два (рай – ад), а все земное как бы растянуто между божественным и бесовским» и «по этой причине всегда имеет некоего “темного спутника” в виде мозаичной, невыстроенной, пренебрегаемой поверхности повседневного существования, служащего как бы гарантом земного неблагополучия России, ее нежелания и неспособности удобно устроиться на земле (“странниче­ство”). “Евангелие процветания” по-русски звучит неприлично»[8].

Московская Русь создала цивилизацию, в максимальной степени воплощавшую в историческом бытии принципы жизни христианского народа. Помимо Св. Церкви, этому способствовали и два особых социальных института – монархия и крестьянская община. Первая приобрела своеобразный иконический характер по отношению к божественному миропорядку, где Царь – Помазанник Божий, и «дело Царево» есть поэтому и дело Божье – дело защиты и укрепления Православного Царства, дело защиты самой Истины. Понимание свободы, воспитывавшееся русским государством – свободы как жертвенного служения высшим ценностям и святыням, не щадя живота своего, – максимально близко христианскому пониманию Свободы как таковой; в то время как европейское понимание свободы как индивидуалистического произвола – по сути, прямо противоположно ему. Община, в свою очередь, не давала развиваться индивидуализму и накопительству, приучала жить не по «интересам», а по совести. Оба института сами по себе не являются специфически христианскими и православными, но в силу указанных своих воспитательных особенностей именно они из всех цивилизационных форм, созданных человечеством, в максимальной степени являются естественными предпосылками православного содержания социально-исторической жизни. Православное Царство было уникальной цивилизационной формой, способствовавшей воцерковлению всех сторон социального бытия и его разрушение является катастрофой эсхатологического масштаба. Именно благодаря изначальному экклезиоцентрическому, а не этноцентрическому принципу создания Православного Царства, оно и стало могучей многонациональной империей. И по этой же причине для подлинно русского человека никогда не существовало той проблемы «борьбы за свободу», которой так всегда был озабочен западный человек – ego-поклонник, ибо русская свобода духа – всеобъемлюща. Как справедливо писал Н.М. Зернов, «в Московской Руси верили не в людскую справедливость, а в Божественное покровительство… Не имело никакого значения, обладал ли народ политическими и экономическими свободами; будучи все христианами, люди могли слышать глас Божий и поступать согласно Его заповедям»[9]. И именно поэтому, как пишет уже современный автор, хотя «монархический строй правления предпочтителен в России, но Россия выдерживает любые формы правления. Почему? Потому что Удерживающий живет в сердцах большинства, это Дух Святой, борющий бесов»[10].

В свою очередь, светская русская культура приобрела особую непреходящую ценность благодаря тому, что органически соединила в себе преемственность с общеевропейской культурой и критическую рефлексию над ней. Обретя творческую самостоятельность позже всех культур христианского мира, русская культура с самого начала определялась, с одной стороны, как синтез мировых культурных традиций, а с другой, как путь к преодолению духовного кризиса западной цивилизации. Благодаря этому в ХХ веке она стала самой влиятельной среди мировых культур и продолжает оставаться таковой в настоящее время, поскольку несет в себе христианский мирообъемлющий смысл, противостоящий современной нигилистической «пост-культуре» глобализированного «общества потребления».

Специфика русской православного понимания мировой Истории по сравнению с инославной всегда заключалась в самом пристальном осмыслении темы конца Истории, в то время как последние в первую очередь были озабочены путями земного максимально комфортного устроения человечества – целью, принципиально бессмысленной со строго библейской точки зрения на саму сущность Истории, которую неуклонно исповедует одно лишь Православие. И хотя эта идея «устроения рая на земле» уже давно наглядно продемонстрировала не только свой утопизм, но и откровенно антихристианский характер, западные авторы, считающие себя христианскими, упорно ее воспроизводят, хотя бы и в весьма завуалированных формах. Это странное упорство отнюдь не удивительно в силу чисто духовных причин, о которых будет сказано далее. Здесь же стоит привести лишь в качестве примера формулировку официальной католической историософской доктрины из книги Патрика де Лобье «Эсхатология»: «Чаяние цивилизации любви, высказанное Иоанном-Павлом II, не противоречит катехизису, в котором говорится о невозможности «исторической победы» милленаристского толка, потому что… наступление этой цивилизации нисколько не исключает апостасии (отступления от веры) и последнего испытания верных, о которых говорил Христос в связи с концом времен… «Цивилизация любви»… не должна пониматься собственно милленаристским образом, но это будет некий исторический период, характеризующийся великим сиянием христианского учения, связанным с примирением всех детей Авраама, которое предрекал апостол Павел в по­слании к Римлянам. За этой эпохой мира наступят беспримерные испытания для христиан»[11].

Как видим, здесь речь идет об экуменическом «примирением всех детей Авраама», т.е. кощунственном объединении христиан с нехристианами в одну лжецерковь как главном признаке «цивилизации любви». Тем самым, ясно, что речь идет о создании лжецеркви Антихриста. И тех, кто в нее войдет, отнюдь не ждут «беспримерные испытания», но наоборот, лишь всяческие поощрения в последние времена. И «любовь», о которой здесь идет речь, это отнюдь не любовь ко Христу и его истинной Церкви, но к собственной гордыне, всегда желающей комфортнее устроиться в этом мире и именно поэтому стремящейся ко всяческой «толерантности» со всеми.

Православное понимание будущего хода Истории всячески надеется на возрождение христианской цивилизации. Однако такое возрождение не может быть связано с какими-либо фарисейскими «примирениями», но скорее, прямо наоборот – с самой напряженной и бескомпромиссной борьбой за распространение Благой Вести в мире и укреплением государственности самих православных народов, без которой они остаются беззащитными перед соблазнами и прямой агрессией антихристианской цивилизации, созданной Западом, а также нехристианских народов. Именно в этом вопросе о возможности существования христианской цивилизации прямо и буквально являются пророческими слова Спасителя: «Не мните, яко приидох воврещи мир на замлю: не приидох воврещи мир, но мечь» (Мф. 10. 34). И цивилизации всегда созидались только мечом – как мечом духовным (образцовыми личностями и культурой), так и физическим (мощью Государства). И для православных христиан как их прошлое, так и их будущее – это отнюдь не фарисейское толерантное «примирение», но всегда самая напряженнейшая борьба во враждебном мире.

Как показывает опыт истории, к русской цивилизации люди иных регионов мира приобщаются через любовь к великим достижениям русской культуры. Но в условиях кризиса западных конфессий все чаще наблюдаются случаи обращения напрямую к Православию многих людей, ищущих подлинное Христианство. Особенно важно в этом отношении само православное богослужение, самым точным образом открывающее ищущим людям и дух, и вероучительную суть Христианства. Современный немецкий богослов Фэри фон Лилиенфельд отмечает: «мы сталкиваемся с важным, явно выраженным культурным различием между миром восточных и западных церквей. В восточных церквах литургический порядок ежедневных молитв… и порядок молитв в евхаристии (божественной литургии) – в сущности, “догма, исполняемая пением”. Это значит, богословский, догматический язык служит поклонению Богу… сильнее связан со всем бытием верующего, по-другому им используется и понимается»[12]. В православном богослужении господствует дух покаяния и смирения (подлинный дух христианской жизни), а не «дух» душевного гедонизма и самоуспокоения, как в молениях западных конфессий. И в этом люди сразу же угадывают подлинность.

Естественно, что восстановление традиционных структур личности и социальности чрезвычайно трудно («ломать – не строить»), оно может происходить лишь локально и постепенно. Это и есть Постмодерн – не в привычном «игровом», но в самом серьезном и буквальном смысле слова: как исчерпание и самоотрицание Модерна. В условиях подлинного Постмодерна все, что берет начало в так называемом «проекте Просвещения» и основанные на императиве эмансипации «посюстороннего» ego-индивида, оказываются глубоким анахронизмом. А «прогрессивным» оказываются как раз все, ранее называвшиеся консервативными и «фундаменталистским» – ведь только это содержит жизнеспособный проект будущего. И именно цивилизационный опыт России стал четким прообразом того, что будет происходить в мире ХХI века. Здесь был самый стремительный и даже катастрофический по своим формам и последствиям Модерн, – но и самый творческий из всех не-западных «модернов». Здесь же Модерн пришел к своему самому острому кризису, поставившему огромную страну на грань вымирания. Здесь опыт Запада раньше всего был подвергнут тонкому и глубокому критическому осмыслению в русской философии, первой доказавшей неизбежность его конца и становления в будущем новой цивилизации.

Русская цивилизация, ее народ, культура и государство были созданы Православной Церковью, подвигом веры наших великих предков, когда-то устоявших на самом краю гибели. Современная русская цивилизация на всем пространстве Русского мира ныне жива, жизнеспособна и непрерывно растет и возрождается исключительно благодаря тем крупицам духовного опыта и благодатной помощи, которые распространяются в народе от тех, кто хотя бы пытается продолжать этот подвиг веры. Если бы таких людей не было, Русь уже давно была бы поглощена болотом «цивилизации потребления» и ушла бы в историческое небытие. Ныне словно повторяются времена святого Сергия Радонежского и снова, как и тогда, понемногу свершается чудо возрождения и преображения народа. Современная русская цивилизация с самого начала несет в себе всю полноту исторического опыта ХХ века. Поэтому она изначально включена в главную историческую задачу века XXI-го – преодоление «антропологической катастрофы» безбожного Модерна и глобального хаоса «постмодерна» на основе возрождения православной Традиции, которая будет жизнеспособной после близкого краха глобальной «цивилизации потребления». Именно этим она и будет привлекательна для людей всего мира – но лишь в том случае, если сумеет ярко и мудро свидетельствовать о себе, преодолевая пропасти непонимания на основе принципа братства.

Этот путь труден и героичен, но ведь таков путь создания любой новой культуры: «Создание принципиально новой по своим нравственным установкам культуры есть не акт, а процесс. Вначале возникают единичные случаи прорыва нового интимного в старое публичное, затем этих случаев ста­новится все больше, и, наконец, полностью меняется публичное. Сегодня можно предположить, что подлинная компактная христианская культура явится миру в лице русской национальной культуры двадцать первого века. Это и будет... вселенская проповедь»[13] (В.Н. Тростников). Однако русская культура и цивилизация более всех других уже привыкла именно к такому подвижническому пути созидания, без каких-либо внешних опор. Как точно отметил С.С. Аверинцев, «в тех обстоятельствах, в которых русская культура по большей части должна была жить и находить себя», самыми мощными и плодотворными оказывались «типы творчества… удаленные от институций и корпора­ций, обязанные своим существованием лишь неутомимому энтузиазму личности и личным, некорпоративным отношениям… Но зато это независимость совсем особого рода, редкая во всем мире. Вяч. Иванов, который знал и любил Запад, обращался к Западу со словами:

В нас заложена алчба

Вам неведомой свободы...»[14].

В 1948 году известный богослов архиепископ Нафанаил (Львов) в выступлении «Об ответственности за Православие» говорил: «Религиозный элемент в понятии Русь – Святая Русь, и вообще русский, надо нам особенно осознать в наше время… Если бы это понятие было бы только национальным, быть может, мы не имели бы права воспитывать новые поколения рус­скими… Для чего держаться за русскость, когда на наших глазах весь мир с такой быстротой превращается в одно внутренне целое..? Но если мы вспомним о религиозном значении нашей народности, нашей государственности, о том, что мы в течение веков были главными хранителями, за­щитниками и призваны быть распространителями Православия, тогда мы поймем, что наша русскость является ценностью, от которой мы не можем отказаться… с какими бы неудобствами это ни было бы связано»[15]. Но, глядя именно с такой высшей точки зрения, увы, очень часто приходится видеть, что никакой большой разницы, а тем более «пропасти» между большинством нынешних русских людей и людьми Запада, давно уже нет – всех одинаково поглотило одно и то же гибельное болото безбожной «потребительской цивилизации». Но означает ли это, что Русь утратила свое высшее призвание а мире? Нет, нисколько! Оно остается раз и навсегда, и если еще есть хотя бы совсем небольшое число подлинно русских православных людей, знающих это призвание и отдающих силы ему, Святая Русь существует и оправдывает свое бытие.

Итак, не нужно считать проценты «подлинно русских» и православных в нашем народе – достаточно и того, что они есть, они не исчезли даже в самые гибельные годы ХХ века, а ныне их становится все больше и больше. Мы знаем из пророчеств великих святых, что в будущем «будет воздвигнута Русь новая – по старому образцу; крепкая своей верою» (св. Иоанн Кронштадский). Поэтому дело не в количестве, а в качестве. Все дело в том, насколько мудро и ясно мы можем свидетельствовать об истинной вере народам земли, не взирая на все свои собственные грехи, слабости и нерадения. Об этом нужно думать всегда, не дожидаясь более «благоприятных» времен, но приближая их своими делами.

Святая Русь и созданная ею цивилизация, сколь бы ни была последняя несовершенна перед лицом недостижимого христианского идеала, а затем еще и разрушена целой серией безбожных социальных «экспериментов», – тем не менее, даже и в таком состоянии она остается последней крепостью, стоящей на пути апостасии міра сего – крепостью, ограждающей истинную Церковь Христову от уничтожения ее многочисленными врагами.

Виталий Даренский (Луганск)