Психология российского бунта, жизнь на обочине и кукловоды для интеллигенции

Максим Михайлович Титов. Родился 16 июня 1980 года в г Кирове. В 2000 году окончил Кировское художественное училище им. Рылова. В 2007 году — УФ РАЖВиЗ по классу живописи. Участник городских, областных, международных выставок. Дипломант выставки “Молодость России 2010" г. Москва.

Максим Титов стал известен благодаря своим остро- социальным работам «Миля и Геля (сука-любовь)», «Кукловоды», «Пермский фарш», серии картин «Жизнь на обочине». Работа «Битва за Москву», представленная на выставке «Арт-Пермь- 2014», имела большой успех. Во всех смыслах. Искусствоведы ставили галочки в своих блокнотах, публика фотографировалась на фоне батальной сцены, а представители уполномоченных органов искали признаки экстремизма

“Битва за Москву” Максима Титова

Веселкова: Я хотела оттолкнуться от вашей картины «Битва за Москву», премьерный показ которой состоялся на выставке «Арт-Пермь-2014». На мой взгляд, это центровая работа во всех смыслах. Раньше нас удивлял Гельман, а сейчас удивили Вы. Я увидела, что Пермский край все-таки может создавать собственные смыслы без варягов.

Ваша картина — заявка на главное художественное событие года Пермского края. Картину называют пророческой, потому что она предвосхитила события на киевском Майдане. Как возник этот грандиозный замысел?

Титов: Замысел возник спонтанно. Я был на академической даче имени Репина, где я постоянно работаю. Это Тверская область, Вышний Волочек. Это легендарное место, где многие художники прошли свое становление. Например, первый вариант картины «Бурлаки на Волге» Ильи Репина возник именно там. Туда съезжаются художники со всей России. На дачу я еду через Москву, где живут мои друзья, тоже художники. Мы встречаемся, обмениваемся мнениями. И в какой-то момент, мы, не сговариваясь, начали говорить об одном и том же: в России растет агрессия к лицам с Кавказа, которые «все заполонили». От друзей я узнал, что в Тверской области была стычка чеченцев с местными, были глобальные разборки, была стрельба. Приехали ребята из Питера, 30 боксеров, ОМОН подтянули, все это сделали тайно. Все об этом знают, говорят, но официально об этом никто не сообщает. В обществе есть напряжение, все это осознают. Ребята-художники из Чечни, которые приезжали на академичку, тоже говорили об этой проблеме. Хорошие ребята. Мы подружились. Один из них, его зовут Артур, приехал первый раз. Он думал, что его здесь камнями забьют. А встретили нормально.

Моя картина родилась на фоне этих тревожных ожиданий. Это не конкретное событие. Это обобщение, возможный сценарий. Это мое предчувствие беды. Откуда типажи? Батальные сцены для меня делали наши пермские рукопашники. Мы выезжали на природу. Все это я снимал на видео. Ребята из Чечни мне тоже позировали. Так работа и появилась. Кстати, премьера этой картины должна была пройти в Москве, на Всероссийской художественной выставке “Россия XII” ̈. Но худсовет не пропустил.

Веселкова: То есть первоисточник замысла — наши российские конфликты на национальной почве. Но с Евромайданом картина в любом случае резонирует. В вашей картине я увидела что-то жёсткое, неуправляемое…энергию бунта.

Титов: Русский бунт «бессмысленный и беспощадный». Не дай Бог увидеть русский бунт. Я бы не хотел этого увидеть.

Воробьев: Я думаю, мы увидим его в ближайшие годы. Деньги кончатся, и нечего будет кушать. И народ проснется. Признаки уже есть. В Перми недавно появилась ячейка черносотенного движения «Союз русского народа». Помните, как они появились в начале XX века? Тогда тоже Россия стояла на пороге кризиса, через несколько лет грянула война, потом революция. Черносотенцы появляются, как «всадники апокалипсиса», всегда перед концом определённого периода.

Веселкова: Я знаю, что один высокопоставленный чиновник дал задание своему подчиненному проверить, опасна ли картина «Битва за Москву». Не разжигает ли она межнациональную рознь. Вас не обвиняли в экстремизме?

Титов: Что-то краем уха я слышал, но напрямую мне этого не говорили. Наоборот многие, кто помогали мне, те же рукопашники, которые позировали, ребята из федерации кикбоксинга — все они отзываются положительно, а от власти пока никаких вопросов не поступало.

Веселкова: Вам самому стихия бунта близка? Вы когда-нибудь участвовали в митингах, протестах?

Титов: Нет, никогда. Меня спросили однажды: «Почему ты не ходишь на митинги (тогда нарастала волна против Гельмана)?». Я ответил: «Ребята, я художник. Я стараюсь работать, писать и именно так выражать свои позицию и эмоции». Я не вижу себя на митингах. Каждый должен заниматься своим делом.

Воробьев: Вы вспомнили про Гельмана. Поэтому логично поговорить о Вашей второй по известности картине, где изображены два целующихся дедушки, похожие на Гельмана и Мильграма. Расскажите, пожалуйста, историю создания этой работы.

“Миля и Геля ( Сука-любовь )” Максима Титова

Титов: История простая. Татьяна Нечеухина предложила поучаствовать в «Арт-Перми-2012» в проекте «Оливье». Честно говоря, я всегда избегал участия в «Арт-Перми», считая эту площадку несерьезной. А мне говорят: не участвуешь, а критикуешь. Лучше покажи, что можешь. И я согласился. Сюжет лежал на ладони. Это был разгар «антикультурных» митингов. Люди стояли на улице с плакатами, мерзли, грелись водкой. Я наблюдал. Кстати, я отношусь к культурной революции не так отрицательно, как многие мои коллеги. Гельман взбудоражил Пермь, это положительный момент. Многие начали работать, я сам начал усиленно работать. Писать и писать. Картина «Миля и Геля (сука-любовь)», о которой мы говорим, появилась на этой волне. Я вспомнил известные поцелуи: исторический снимок лобызания Брежнева и Хонеккера, работу «Целующиеся милиционеры» арт-группы «Синие носы». И я подумал: Мильграм и Гельман вместе шикарно бы смотрелись. Хотел картину сначала назвать просто «Миля и Геля», но народ из культуры посоветовал добавить «Сука -любовь». А мне первое название больше нравится, оно милее звучит.

Веселкова: Картину купили? Где она? «Миля и Геля» не заинтересовались?

Титов: Она в моей мастерской до сих пор хранится. Кто-то подумал, что это заказ неких лиц, оппозиционеров. Хотел бы я посмотреть на этих заказчиков.

Веселкова: Ваши картины выделяются на фоне салонной живописи, на фоне маков и горных пейзажей. У вас есть серия «На обочине», картины «Пермский фарш», «Кукловоды». Это сатира на существующий порядок вещей. Вас задевает социальная несправедливость?

Титов: Некоторые говорят: зачем делать то, что омрачает жизнь? Жизнь и так плохая, нужно писать прекрасные вещи. Но с таким подходом не появились бы картины «Апофеоз войны», «Панихида» Василия Верещагина. Глядя на них, ты осознаешь весь ужас войны. Жизнь- это не женский роман, хотя я, кстати, согласен на жизнь, подобную романам.

“Жизнь на обочине. Южные гости” Максима Титова

Воробьев: На одной из картин из серии «На обочине» изображена цыганская семья. Картина выполнена как раз в тонах верещагинских полотен, цветные, но и чуть-чуть блеклые. Что Вы хотели этим сказать?

Титов: Этих людей в их ярких одеждах я увидел весной. Заговорил с ними. Они согласились мне позировать. И я уловил детали, на которые редко обращаешь внимание: из-под пуховиков выглядывают костюмы с народным орнаментом. Мне показалось это интересно. Кстати это молдавские цыгане. Их называют «люли». Они гастролируют по России и этим зарабатывают. Некоторые путают их с таджиками, но это не таджики.

Воробьев: Роман Юшков, наш главный пермский националист, сказал бы сейчас, что на картинах надо изображать гостей из стран Средней Азии, Кавказа, которые требуют рабочие места, выгоняют с лесопилок хозяев и т.д. А Вы с симпатией относитесь к «понаехавшим», вас они не раздражают.

Титов: Серия о гастарбайтерах намечалась, мне хотелось, например, написать строителей Москвы, подобно мастерам советского периода. Вдохновляюсь темой, когда выхожу на улицу и вижу: все дворники — приезжие. Глядя на них, я вспоминаю, как сам, будучи студентом, работал дворником и сторожем, кстати, хороший приработок был.

“Жизнь на обочине” Максима Титова

Воробьев: Вот еще картина из серии «На обочине», где двое «москвичей» — дедушка с бабушкой — лежат с собачкой на фоне рекламы “Кока-колы”. А пермских нищих не хотите так изобразить?

Титов: У меня есть картина «Степаныч». Там тоже солнечное яркое освещение, и человек сидит с гармошкой. Это наш пермский дедушка-баянист. Он играет то на Сибирской, то на Ленина. На «Белых ночах» он все время сидел. Одна дама на выставке сказала: «Он же не Степаныч!» А мне это название понравилось

“Один вечер в Москве” Максима Титова

Воробьев: Вот еще одна Ваша картина в тему. На Красной площади, на фоне храма Василия Блаженного, лежит какая-то непонятная фигура, то-ли он пьяный, то ли он умер. И никого вокруг нет. Картина называется «Один вечер в Москве». У меня возникла ассоциация с сочинской олимпиадой. На днях я просматривал журнал «The Economist» . Тема номера — «Россия и Олимпийские игры». Ничего более жесткого я давно не читал. Журнал пишет: 75% дохода в России — от нефти и газа, инфраструктура рушится, количество бедных увеличивается, а в это время Путин делает Олимпиаду. И там обложка очень интересная: танцует Путин в костюме фигуриста. В это время девушка в костюме с надписью «Россия» падает под лед. Вы, мне кажется, в своей картине угадали: вот он — красный красивый Кремль, светящийся, а в это время рушатся судьбы путинского народа.

Титов: Ну да. На фоне открыточного Кремля такой непонятной формы человек. Это было в 2010 году, когда в первый раз приехал на академичку. Я этого человека действительно видел на Васильевском спуске. Меня зацепило. Я быстро, на одном дыхании написал эту картину.

Веселкова: А вы не хотите сатиру на тему Олимпиады написать?

Титов: Ощущение от Олимпиады не очень радостное. Знакомые уехали туда волонтёрами. Звонят, говорят, это — треш. Что-то не оплатили, обещали одно, а сделали другое. Меня тоже звали поболеть за сборную, а я не хочу, не ощущаю духа патриотизма. Но тема спорта меня интересует. Забегая вперед, скажу, что я буду делать серию работ, посвященных спорту, но спорту не российскому, а легендам советского спорта, таким, как Александр Карелин. Вот тут меня берет гордость за Россию, за таких людей

“Кукловоды” Максима Титова

Воробьев: Пойдем дальше. Вот картина «Кукловоды». Она про российскую творческую интеллигенцию, которая ведется на уловки Кремля. Кремль подсовывает каждую неделю новый скандал, чтобы интеллигенты его обсуждали, а в это время катастрофически падает курс рубля, кончаются деньги. А у Кремля одна повестка дня: то геи, то «Дождь» закрывают. И так целый год, такая непрерывная бомбардировка театром, а интеллигенция, как кошечка за бумажкой, за этим бегает.

Титов: Да, Вы все правильно поняли. Кукловоды — темные личности, а в зале люди держат маски, которые лишены рта, но есть глазницы. Обезличенная масса, которая смотрит спектакль.

Воробьев: Писатель Дмитрий Быков сравнивает русскую историю с театром, где пьеса постоянно повторяется, но актеры разные. Стандартные пьесы, а мы все кругами ходим и ходим.

Веселкова: Вы пишите свое время, но ничего от этого не меняется. Может ли искусство вообще что-то изменить в пьесе бытия?

“Кукловоды” Максима Титова

Титов: Да, ничего не меняется, но я свою цитату внес. Когда я работаю на академической даче художников, в конце потока на просмотр приезжает комиссия из профессоров, некоторым за 70, интересно их мнение. Помню, как они отреагировали на моих «Кукловодов». Для них это был шок. Один заслуженный художник просто вышел из мастерской . Москвичи такое искусство отвергают. В столице — другая конъюнктура. Там пишут полководцев и казаков. Один мой коллега пишет картину «Суворов» уже семь лет. Он восхищается историей, о современности даже слышать не хочет. Он избегает этих моментов. А мне хочется это делать, и я делаю.

Веселкова: Вспоминается китайский современный художник Ай Вей-Вей. Он не просто талантливый художник, но и гражданин. Он критикует власть открыто, смело. Его мастерские разрушают, а он все равно работает и приобретает все большую популярность. У меня прямой к вам вопрос: если возникнут такие жесткие условия, как у Ай Вей-Вея, Вы будете продолжать писать, или будете как-то по другому действовать? Где заканчивается художник и начинается гражданин.

Титов: Отвечу. Иногда я хожу на тренировки по боксу, где у меня друзья. Они создают обучающие программы для школ, чтобы дети занимались спортом, а тренеры — устроены. С детьми-сиротами занимаются. Бесплатно. И у меня возникает мысль: нужно поднимать образование, начинать со школ. Сам я, конечно, не преподавал никогда, но чувствую, что надо менять отношение детей к истории, к своей стране. Вырабатывать внутреннее уважение и внутреннюю силу.

Веселкова: А это не тот квасной патриотизм, который сейчас нам навязывается?

Титов: Я говорю не о навязывании патриотизма, а о любви и уважении к себе и к тому месту, где ты живешь. Моя мастерская находится на первом этаже. Я вижу, как люди выбрасывают из окон мусор, девочки пьют пиво, курят. А возьмем тот же Кавказ. У них такого не увидишь. Там есть четкое понимание, уважение к родителям, к старшим, к своему народу, которое у нас размыто. Как с этим бороться, я точно не знаю. Но я знаю людей, которые пытаются что-то поменять.

Веселкова: А вас не обвиняют в конъюнктуре?

“Пермский фарш” Максима Титова

Титов: Конечно, обвиняют. Но и Репина обвиняли в том, что он конъюнктурщик, физиолог. А мне кажется, что хороший художник просто изображает свое время. Вспомню слова известного искусствоведа, идеолога передвижничества Владимира Стасова, друга Ильи Репина: «Мне свое время интересно». Например, в «Пермском фарше» я выразил то, что происходило в момент «культурной революции» в Перми. Все сносилось, перемалывалось, а взамен производилось, что-то непонятное, из чего можно лепить пельмени и продавать народу. Но вот варяги ушли. Должно было то-то поменяться. На нынешней «Арт-Перми» я увидел работы из запасников галереи, это волшебные вещи. Но это самая малость. Для остального просто нет места. Хотя у наших соседей в Кирове есть замечательный музей Васнецовых. Там — Суриков, Архипов. А у нас — всего по минимуму.

Веселкова: Максим, я слышала, что некоторые модные буржуазные галеристы , которые тоже выставлялись на «Арт-Перми», были недовольны, что к ним никто не ходил, а у Вас все время толпился народ. Как Вы к этому относитесь?

Титов: Даже если такое и есть, то я из-за этого никак не страдаю. Я самовыражаюсь, я доволен. И если есть отклик — это прекрасно

Веселкова: А в Перми у Вас есть союзники, которые так же работают?

Титов: Есть. В Академии искусттва и культуры мне очень понравилось несколько дипломных работ. Ирина Толмачева сделала очень интересную работу: больничная палата, что-то типа ракового корпуса, капельница, часы, свет, маленькая девочка смотрит в окно, за которым зима … очень трогательная вещь. Реально вышибает слезу. Надеюсь, и дальше она будет делать подобные вещи.

“Жизнь на обочине. Люся” Максима Титова

Воробьев, Как Вам удается зарабатывать, на что Вы живете? Ваша «Люся» из серии «Жизнь на обочине» понятно чем зарабатывает, а Вы?

Титов: У меня есть кое-какие заказы. Была серия «Лица», их покупали.

Воробьев: А заказы отличаются по тональности от тех картин, которые Вы нам показали?

Титов: Я разносторонние вещи делаю, я съездил в Италию, например, прожил там месяц, сделал итальянскую серию работ.

Воробьев: По заказу Вы пишите в стиле Шилова, а для себя –на социальные темы…..

Титов: Не, нет, в духе Шилова не пишу. Шиловские портреты у меня просто не получатся — это же надо быть Шиловым или Глазуновку закончить, именно московскую. Надо уметь высидеть и написать. Я конечно смогу это сделать, но… Даже на заказ пытаюсь сделать какую-то творческую работу, если она нравится человеку, он ее купит. Через себя не могу переступить.

Воробьев: С Глазуновым у Вас, кстати, есть общее. Что-то неуловимое есть. У него как бы более духовный взгляд, а у Вас реальность прорывается.

Веселкова: Да, есть связь с Глазуновым. Глазуновская соборность у Максима претерпевает эволюцию, она разрушена.

Титов: Я не думал об этом. Я приземленный человек. Я некий копиист жизни. Но если художник работает и занимается своим делом, бьет в одну точку, все равно находится отклик. Надо гнуть свою линию. Думать о своем пути, работать и не врать себе.