ТРОЦКОГО НЕ ЖАЛКО, А ИСТОРИЮ - ДА

Я изначально не люблю ни Троцкого, ни вообще революцию, ни вообще революции – и сериалы наши тоже не люблю. Посему задавать мне вопрос – понравился ли мне фильм? – бессмысленно. Вот кабы двумя годами раньше спросили – а стоит ли его снимать…
Но нас же не спрашивают. Им же надо бюджет осваивать. Тем более – к такой дате.

Те, кто приложил руку, говорили, что хотели показать «яркую, кровавую и сексуальную» фигуру, а исторической точности сознательно не придерживались.
Что ж – тут не обманули.
Именно из-за декларированной «сексуальности» я выбрал именно «Троцкого», а не шедший в то же время по другому каналу сериал про другого вождя. Тоже восемь серий – но не так игриво, хотя главный герой монахом тоже не был. А Троцкий – так тот и с Фрейдом пообщаться сподобился.
В какой-то мере и начинается фильм по-фрейдистски эротично. Бронепоезд Троцкого горячим чёрным червём вгрызается в снежную толщу России. В поезде едет и Лариса Рейснер. Самыми откровенными секундами, бывшими в анонсе, при показе пожертвовали. Даже сам анонс подкорректировали. Но в Сети можно первозданный вариант. А в отредактированном ролике провокативные слова Рейснер наложены на кадры кокаинистской вечеринки времён европейской эмиграции главного героя. Наркота «безопаснее» секса? Ну-ну. А чего испугались? «Матильдой» ушибленные? Так ведь не Государь император в кадре, «волны возмущений» не будет. Троцкий и Рейснер – те не испугались бы.

Рейснер читает попутчику стихи Гумилёва. Логично. Если Рейснер – то Гумилёва. И это уже было. В «Оптимистической трагедии», пьесе из советской хрестоматии, шедшей во всех театрах, кроме кукольных.
«Комиссар. Тех, кто, «бунт на борту обнаружив, из-за пояса рвёт пистолет, так что золото сыплется с кружев, с розоватых брабантских манжет». Так?
Командир (задетый). Очень любопытно, что вы наизусть знаете Гумилёва…»
А чего удивляться?
Знаем же, с кого Комиссара писали.
Логично и предсказуемо.
Большинство биографических фильмов – тоже предсказуемы. Строятся по нехитрой схеме – иллюстрируют хронологию чьей-то жизни. События не всегда идут в строгой очерёдности – как и в этой ленте. Америку не открыли – но всё же позанятнее вышло. И иные «находки» есть – как, например, постоянные беседы Троцкого с призраками. Обвинительными галлюцинациями являются ему то Фрейд, то Ленин, то родной отец. Правда, и эти находки давно найдены. Герой хуциевского «Мне двадцать лет» встречается с давно погибшим отцом, а из недавнего можно вспомнить байопик «Жизнь и смерть Питера Селлерса» (Селлерса и его призраков играл Джеффри Раш, чуть ранее ставший Троцким в «Фриде»). С точки зрения кинематографии, монтажа – тоже ест попытки уйти от телевизионного среднего уровня. Но всё равно в основе – старая схема. И очень наглядная – интервьюирующий старого Троцкого фальшивый журналист (и будущий убийца) начинает каждую серию: «Поговорим о Брестском мире», «Поговорим о Щастном».
А вот самый интересный момент оказался упущенным. Когда произошёл перелом в Троцком? Когда в безжалостном адепте мировой революции, давившем всех своим бронепоездом, шевельнулось что-то человеческое – и он сделать попытку пожалеть? Пожалеть голодающее Поволжье, арестованных профессоров, того же Гумилёва и Блока (поэтов спасти, увы, не успел). Тогда, когда ему на триумфальный митинг еле-еле собрали полтора десятка запуганных до полного безразличия местных жителей? Тут могли бы и чётче, выпуклее сделать.
Ну а про не внутреннюю, а внешнюю, всем явную историю уже говорилось – «сознательно не придерживались», «допускали вольности».
Троцкий и Скалон едут в Брест-Литовск в одном купе. В действительности Троцкий присоединился к мирным переговорам уже после самоубийства генерала. Но киношный Скалон эффектно стреляет себе в висок на глазах у главного героя. Перед этим наводил ствол на него – не смог. И в том самом купе – тоже не смог.
Не у одного Скалона не вышло прикончить многосерийного пламенного революционера. Не получилось это у дореволюционных провокаторов, не получилось у послереволюционных кронштадтских матросов. А получилось только у … самого Троцкого. В финальной сцене он, уже зная, что проникший к нему в дом журналист фальшив, сознательно злит собеседника, провоцирует, лупит по нему тростью – как будто дразнит ту самую змею, о которой говорил раньше, – и тот в конце концов хватается за висящий на стене ледоруб. Сам ускорил неизбежное. Сам помог выполнить сталинское задание. Хотя реальный Меркадер принёс ледоруб под плащом и ударил сидящего Троцкого сзади.
Да и с датой тут напутали. То есть – «допустили вольность». Не 21 августа дело было, а 20. Раненый Троцкий прожил ещё сутки. Допустим, фактическое самоубийство киношного Троцкого – такой вот сценарный ход. Но дату-то зачем менять?
Тем более, что даты у Троцкого – очень правильные. Родился 26 октября (в двадцатом веке оно стало 7 ноября). Да, к своему дню рождения революцию подгадал. Вернее – подтянул. Это тоже можно было ярче подать. Ну а покинул наш мир 21 августа. Именно в этот день – в 1991 году – перестала существовать советская власть. Всё сходится. Отождествлял себя с революцией – и доотождествлялся.

Да, кино – это кино, искусство, вымысел, фантазия, а не документ, не протокол, не стенограмма. «История – это гвоздь, на который я вешаю свои сюжеты». Автору этих строк удавалось создать вполне качественное развлечение, на звание серьёзного историка он и не претендовал. Но показанный к юбилею важнейшего – какой знак ни поставь – исторического события сериал – он же не только развлечение? Хотя главного героя, признаются создатели, подавали как харизматичного рокера в кожанке.
Что к этому событию, к революции привело? Что двигало этими бунтарями? Неудовлетворённое либидо? Непомерное тщеславие? Зависть? Глупость? Или и впрямь какие-то идеалы? Сто лет прошло – а все ответы не найдены. Поиск тоже важен – но когда он сопровождается явными расхождениями с непреложными фактами – в результат заранее не веришь.
Искусство искусством, но… Как понять – где «сценарные задумки», а где просто небрежность? Где сознательная вольность – а где сознательная фальсификация?
А я не все нестыковки и «ляпы» назвал. Уже молчу про подчас абсолютное портретное несоответствие исторических персон их экранным воплощениям, про то, что не весь современный маникюр убрали, про топорно сработанные якобы исторические газеты. Неужто бюджета не хватило?


Я журналист - и халтурка с газетами меня особенно удручает.
Найдите десять отличий.

Это руки крестьянки времён гражданской войны?
Снова вспомню купе с Троцким и Скалоном. С Хабенским и Безруковым. В первый раз Хабенский стал Троцким в «Есенине».

С тех пор Хабенский и Безруков играли вместе в «Иронии судьбы – 2», в «Адмирале». Там партнёршей Хабенского была ещё и Боярская, которой здесь нет – но есть её муж, как раз Меркадера играет. Так что его взмах ледорубом можно расценить как воздаяние.
Ещё про семейственность. Забавно, что жену Троцкого играет актриса, которая в действительности является супругой актёра, играющего Ленина. Верно говорили – у большевичков женщины общие.
А Гармаш повторяется. Начальник тюрьмы объясняет юному смутьяну, что никакой свободы давать народу нельзя. У меня было стойкое дежа вю – но я быстро вспомнил, что года два назад он играл милиционера, который вот так же сидел напротив молодого Довлатова и вот так же втолковывал, что «дай нам свободу – мы друг друга переубиваем». Ничего не меняется.
Я уже говорил – на Троцкого и прочую красную братию мне наплевать. Предлагаю ещё на сто лет о нём забыть. Я бы и за кино о нём не переживал, но… Это всё-таки история, наша история. Не нравится мне, когда её вот так… произвольно. То ли к дате, то ли ради прибыли. И не в одном же «Троцком» историю переформатируют. А видишь, что в продюсерах тот, кто не первое десятилетие является символом дурновкусия…
Я когда-то, ещё в середине девяностых писал, что журналистикой не может заниматься всякий. Буквы знать – этого ещё недостаточно. Вот и кино – историческое – не всем за него браться позволительно. За хохмачество всякое – ещё ладно. Но не за историю.

Михаил ГУРЕВИЧ