Варлам Шаламов: "Колыму же я никогда не забуду"

Опубликовано 18.01.2017
Варлам Шаламов: "Колыму же я никогда не забуду"
35 лет назад, 17 января 1982 года в стенах казённого интерната скончался Варлам Шаламов, создатель одного из лучших литературных циклов об узниках сталинского ГУЛАГа, одним из которых он был и сам. Знаменитые «Колымские рассказы» Шаламова писались как раз там, на Колыме, тайком. И также тайком переправлялись на «Большую землю» храброй женщиной-доктором.

  • Еще пару тому лет назад я разместил в своем блоге пост об известнейшем поэте Урала - Борисе Ручьеве, отбывавшего заключение в лагерях ГУЛАГа на Полюсе Холода. Но с Оймяконом связана также судьба известного писателя Варлама Тихоновича Шаламова, где поэт «дробил каменья не гневным ямбом, а кайлом» с незатухающей верой в торжество правды.

Шаламов оказался в наших краях потому, что «запомнил из русской истории последних лет не то, что в ней следовало запомнить».



В своих воспоминаниях Варлам Тихонович не раз повторял: «Колыму же я никогда не забуду». А «Синяя тетрадь», сделавшая его знаменитым, родилась в Оймяконе. «Колымские рассказы», «Колымские тетради», «Левый берег» - по существу документальные произведения. Все они целиком и каждое в отдельности есть страстное повествование о разрушении человека, о превращении его в думающее только о еде животное.



Эти шедевры Варлам Тихонович писал на «обороте старых рецептурных книг, на полосках оберточной бумаги, на каких-то кульках». Он не раз уточняет в своих записях: «Я работал фельдшером близ Оймякона в Куйдусуне, на полюсе холода, и писал день и ночь на самодельных тетрадях». Через скупые строки о себе, мы узнаем, что автор, как фельдшер, оказался на высоте. Трудолюбие и знания помогли ему улучшить санитарное состояние в бараках, особенно был эффективным его метод уничтожения вшей путем прожарки в бензиновых баках.



Но все же северный край превратил его жизнь в осколки, он же сделал его своим летописцем. Даже Томторская школа была воспета Шаламовым (Томтор и по сегодняшний день называется II–м Борогонским наслегом Оймяконского улуса - прим. авт.). Стихотворение так и называется «Школа в Барагоне».



ШКОЛА В БАРАГОНЕ

Из лиственниц жестких и голых, блистательных мерзлых кустов

Выходим к бревенчатой школе окошками на восток.

Внутри – застекленные двери, уроков идет тишина.

Слышны лишь скрипящие перья, и тишина слышна.

Мы сядем за школьную парту, тетрадки ребят развернем,

Вот это, наверное, – нарта, а это – высотный дом.

Дома городские рисуют, масштабы по-детски дают,

И даже у самых разумных - заметно влияние юрт.

Они уточняют задачу, на конус строенья свели.

Жилье – это юрта, значит, да здравствует реализм!

И дверь этой стройки высотной до крыши, как в юрте, дошла.

Художник, взволнованный, потный, лежит поперек стола.

Так мы рисовали когда-то таинственный эвкалипт,

С детьми капитана Гранта входили в морской залив...

Вертится новешенький глобус, пробирки в штативе блестят...

Ребята, глядящие в оба, учительница ребят...

Классный журнал для отметок, бумаги целая десть...

Школа как школа. И в этом - самое чудо и есть.

Томтор в начале 50-х годов - это всего несколько юрт. И, к счастью, была одна избушка, представляющая собой почтовое отделение. Этот домик и был «светом в окошке» и «лучиком надежды» для заключенного Шаламова. «Милое почтовое отделение» не раз упоминается в произведениях поэта, где Шаламов «столько писем отправил и столько писем получил».


Находясь в Томторе, В. Шаламов переписывался с Борисом Пастернаком, который отправлял в дальнее якутское село рукописи своего бессмертного творения «Доктор Живаго». Именно за это произведение будет присвоено Б. Пастернаку звание лауреата Нобелевской премии.



Небольшое якутское село не раз упоминается в произведениях Шаламова. Так, в рассказе «Яков Овсеевич Заводник», писатель передал историю, где по дороге в Борогон чуть не был потерян чемодан с бесценным сокровищем – письмами Пастернака. Случайные попутчики, приехавшие только что с материка, вместе со своими вещами прихватили и чемодан Шаламова. Взяли случайно или не случайно, но Шаламов пустился в погоню. И можно себе представить его счастье, когда он вновь взял в руки заветное письмо Бориса Пастернака.

«Барагон» не раз упоминается и в другом рассказе В. Шаламова – «Рива-Роччи». В нем рассказывается об истории, происшедшей жарким летом 1953 года, когда, работая фельдшером на участке Барагон, Шаламов услышал долгожданную весть об амнистии, которая к сожалению касалась только в основном рецидивистов-уголовников. По Магадану и по всем трассовским поселкам Колымы бродили убийцы, воры, насильники. Шаламов пишет о том, что «барагонских» блатарей отправили до реки Алдан (до Хандыги) на машине, дальше – на пароходе до Якутска.

«В пути продуктов оказалось недостаточно. Менять что-либо у жителей никто не мог, ибо имущества не было, не было и жителей, которые могли бы продать что-то съестное. Блатари, захватившие пароход и командование (капитана и штурмана) на своем общем собрании вынесли решение, использовать на мясо фраеров, соседей по пароходу. Блатарей было гораздо больше, чем фраеров.

Фраеров резали, варили в пароходном котле, Постепенно, но по прибытии зарезали всех. Остались, кажется или капитан, или штурман. …Я хорошо знаю подробности этой истории, потому что из Барагона в этом этапе уезжал товарищ Новикова – Блумштейн…»



Далее Шаламов повествует о том, что после опустошительной амнистии «лагерь не закрывался, оказывается, увеличивался и рос. Нашему Барагону отводилось новое помещение, новая зона, где возводились бараки, а стало быть и вахта, и караульные вышки, и изолятор и площадка для разводов на работу. Уже на фронтоне арки лагерных ворот был прибит официально принятый лозунг: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства».



Хотя Барагону было далеко до Магадана, Сусумана, Усть-Неры, за несколько дней были разбиты клумбы, посажены цветы. Рассказ дает представление о лагерной зоне в Томторе в начале 50-х годов.

О жизни писателя в лагере узнаем и через его письма к Пастернаку. Однообразный пейзаж: тайга, снега, мороз, лагерные бараки, вышки с часовыми… Писать здесь было равносильно подвигу, ибо все это было рискованно и вызывало подозрение у лагерного начальства.



Но, тем не менее, нашлась мужественная женщина, врач Е.А. Мамучашвили, которая доставила две тетрадки колымских стихов Шаламова Галине Игнатьевне Гудзь. И она с помощью дочери композитора А.Д. Кастальского Наталии Александровны Кастальской встретилась с Борисом Пастернаком и передала ему эти тетради.

В больнице для заключенных, 1948 год: Второй справа в верхнем ряду – В.Т.Шаламов, в то время старший фельдшер хирургического отделения центральной больницы для заключенных и сам заключенный. В нижнем ряду вторая слева – хирург-ординатор вольнонаемная Е.А. Мамучашвили.


Впоследствии стихи эти вошли в «Колымские тетради» как и стихи из «Синей тетради». Часть этих стихов была опубликована в 5 сборниках, выпущенных издательством «Советский писатель».

Из девятнадцати лет, проведенных на Севере, Шаламов «4 года не держал в руках книги, газеты», ибо условия жизни на Колыме исключали вовсе возможность писать и хранить рассказы и стихи. Лагерь для Шаламова – отрицательный опыт для человека. Это убеждение он пронес через себя, потому каждое его слово бьет по сердцу и совести читателя.



Школьный музей ведет переписку с музеем Б.Пастернака, переписывался со вдовой писателя Шаламова Ириной Сиротинской и с сыном Б. Пастернака Евгением Пастернаком, принимал активное участие на международной конференции, посвященной 100-летию В.Шаламова (Москва,18-19 июня 2007 г. ).



Теплые слова признательности, искренние объятья бывших узников лагерей, музейных работников, историков – разве может быть лучше благодарность за многолетний бескорыстный труд?!

На закрытии работы конференции были возложены цветы на могиле Шаламова и посажена маленькая лиственница, которую основатель и руководитель музея Мария Поликарповна Боярова, привезла с собой в Москву из Оймякона. Ведь Варлам Тихонович всегда по-особому относился к нашей северной лиственнице:


«...она может напомнить о превратностях судьбы, о верности и твердости, о душевной стойкости, о муках физических, нравственных, ничем не отличающихся от мук 37 года, с бешеной северной природой, ненавидящей человека, смертельной опасностью весеннего половодья и зимних мыслей…»

Шаламов мечтал о том, чтобы северная лиственница росла в Москве: «Люди Москвы будут трогать руками эту шершавую неприхотливую жесткую ветку, будут глядеть на её ослепительно зелёную хвою, её возрождение, воскрешение, будут вдыхать её запах - не как память о прошлом, но как новую жизнь».


Пост подготовлен на основе материалов,
собранных литературно-краеведческим музеем Томторской СОШ
Оймяконского района (руководитель Боярова М.П.)
Использованы также иллюстрации Данцига Балдаева.

Источник: http://sachaja.livejournal.com/593345.html?media
Поделиться в соцсетях
Оценить

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

ЧИТАТЬ ЕЩЕ

ЧИТАТЬ РОМАН
Популярные статьи
Наши друзья
Авторы
Владимир Хомяков
г. Сасово, Рязанская обл.
Роман Котов
Санкт-Петербург
Наверх