"Канитель". Павел Рыков

Ясен пень, не зря нас называли суючками. Не было места в нашей большой квартире и большом сарае, куда мы с двоюродным братом Славкой не сунули свои носы. Самая первая потребность человека – насытится. Мы неостановимо росли и есть готовы были даже только казавшееся съедобным. О прочих фундаментальных потребностях пока не задумывались - не по возрасту. Но стремление выведывать, знать, видеть, слышать, осязать, обонять захлёстывало и только росло вместе с нами. А потому – исследовали всё, что попадается на глаза. Были, однако, и безусловно запретные зоны. Во-первых, фронтовые награды родителей. Смотреть можно, но только если мама по нашим тянучим-липучим просьбам открывала заветный ящик и награды извлекались на свет божий. Эх, как хороша вишнёвого цвета эмаль ордена Красной Звезды! А медали с портретом товарища Сталина? В порядке особого расположения мама позволяла накрыть медаль листком бумаги и, водя карандашом, проявить любимый и дорогой профиль вождя.

Ещё один полный и безоговорочный запрет касался оружия. Двустволка отца хранилась безо всяких сейфов в разобранном состоянии в кобуре, за шкафом. В особой укладке – снаряженные патроны, запасы дымного пороха и дроби, войлочные да картонные пыжи. Эх! Собрать бы ружьё, повзводить, переламывая, и пощёлкать. Но! Оружие!!! Как говорил дворовый друг и ровесник Серёжка: «Полный Атас, если отец узнает». Для него атасом было стояние в углу коленями на горохе. Отец у Серёжки слыл тем ещё педагогом.

Однажды Славка поманил меня тихонько. Родителей дома не было. Дед на службе – он никогда не говорил «на работе». Бабушка Соня погрузилась в кухонные заботы, окутанная несказанным запахом пекущихся в духовке пирогов.. Мы почему-то на цыпочках пошли в большую комнату и Славка забрался бочком в простенок между печкой- голландкой и стеной. А за печкой, оказывается, был ещё один простенок, в сущности, щель размером с половину «николаевского» кирпича. И вот оттуда Славка извлёк нечто, завёрнутое в кусок чистого сурового полотна старинной выделки.

- Смотри, - сказал Славка драматичнейшим шёпотом.

Смотреть было на что! Перед нами лежал клубок металлических, ослепительно блистающих - не знаю, как сказать, чего… Нити – не нити, витушки…нет,… пружинки…. Нет, не знаю – слов таких не водилось в наших глупых головах.

- Теперь смотри! - Славка выпростал одну витушку из клубка, зажал пальцами рук оба конца и потянул. Витушка-пружинка стала растягиваться, растягиваться и превратилась в долгую, серебряную, тончайшую нить.

- Ух, ты! – только и смог восхищённо воскликнуть я. - А мне можно?

Через несколько минут мы распустили несколько спиралек, и взапуски понеслись друг за другом вкруг большого круглого стола. На бегу нити, словно серебряные лучики, парили в воздухе.. Восторженные клики и беготня достигли бабушкиных ушей. И она явилась. Несмотря на спину, изрядно искривлённую сколиозом, было в ней нечто такое, что заставляло сразу же вспоминать, что она не просто баба Соня, но София Аполлоновна. Улавливаете разницу? Мы–то её улавливали, хотя бы по тому, как к ней относились мои родители, дед и соседи, которые по особо важным случаям просили их рассудить. Наше буйство пресеклось одномоментно.

- Кто взял? – Спросила бабушка.

- Я! – Честно признался Славка. – Он знал, что его сильно ругать не будут. На стене комнаты, где мы бесились, висел в дорогой резной рамке портрет Славкиного отца – моего дяди. В ноябре 1943 года пришла похоронка и письмо командира батареи. Он описывал, как погиб и где похоронен друг Павлуша у хутора Милый под Киевом. Славкина мать, спустя какое-то время, оставила детей свёкру и свекрови на попечение и ушла устраивать свою дальнейшую жизнь. Оттого-то Славке многое сходило с рук.

- А это от чего и для чего? – спросил я, указывая на моток.

- Это… Это… - Бабушка явно подыскивала слова. - Это канитель. .. Мне для вышивки.

Она и впрямь вышивала на пяльцах нитками «Мулине» наволочки для подушек-думок, явна перебирая с нитками красного цвета. Забрав у нас тряпицу с клубком странных витушек, столь непохожих на нитки для вышивания, она куда-то её заныкала. Мы со Славкой погадали-погадали о происхождении клубка и забыли. Мама в ответ на мои расспросы отвечала уклончиво. Папа пообещал всыпать по первое число, если мы не прекратим шарить по квартире. На том историю можно бы и закончить.

Прошло много-много лет. Умер Сталин. За ним – дед. Долго жила бабушка София Аполлоновна, но и она ушла в мир иной. В её оградку положили следом папу. Нелепо погиб Славка… А про загадочную канитель из-за печки я давно позабыл. А если бы и вспомнил – расспрашивать уже некого. Однако, в конце семидесятых годов добрался я до семейных тайн, которые тщательно скрывали, оберегая нас. Как известно: во многом знании – многие печали. А тут выяснилось: скрывать, по тогдашним лютым временам, было что. Прежде всего, череду предков – военных моряков, дослужившихся до адмиральских эполет. А ещё - бабушкины братья- офицеры, воевавшие под началом атамана Дутова. И её же родня из древнего рода яицких казаков, ушедшая в Персию с белым атаманом Толстовым… И дедовы братья, покинувшие Крым вместе с Врангелем… И брат деда – адмирал, георгиевский кавалер, бессудно расстрелянный в Петропавловской крепости. И ещё один дедов брат, утопленный вместе с другими «врагами народа» на барже в Финском заливе… Бабушка, дед и отец не верили, что Зло исчезло само собой. Они не сомневались: Зло всего лишь выпало в осадок, словно муть, грязным илом на дно. До поры, до времени. А канитель из-за печки? Она-то здесь причём? Разглядывая старые фотографии и рисунки, бывая в музеях, нашел её на… адмиральских эполетах. Вспомнили? Густые впечатляющие висюльки по краям эполет? На их изготовление и шла канитель. Остатки эполет мы и ратребушили вместе с братом.

Зачем дед и бабушка тайно хранили эти серебряные лучики – единственное, что оставалось от навек утраченного славного прошлого? Неужели только затем, чтобы бабушка вплела блестящую канитель в густо-красный узор своей вышивки, над которой корпела молча, думая о чём-то своём, пока пальцы ещё слушались старую женщину?

Павел Рыков (г.Оренбург)