"Последняя ступень (Исповедь вашего современника)". Владимир Солоухин. Часть шестая

Опубликовано 28.01.2017
"Последняя ступень (Исповедь вашего современника)". Владимир Солоухин. Часть шестая

Редакция сайта "Литературно-Исторический Клуб РусичЪ" продолждает публикацию романа Владимира Солоухина "Последняя ступень". Это очень важная вещь для мировоззрения русского человека, дающая хорошее представление о том, что произошло с нашим народом и нашей страной в 1917г., а так же помогающая разобраться в дне сегодняшнем. В большей степени она предназначена, все-таки, вниманию бывших русских людей, любящими называть себя советскими. Подобные вещи нужно читать, изучать, покамест у нас есть такая возможность, покамест они не попали под запрет. Ведь день сегодняшний напрямую произрастает из дня вчерашнего. Главные страхи упырей как раз и связаны с тем, чтобы не произошло возрождение русского самосознания у нашего народа. Помогай нам Господи снова стать русскими!

Председатель ВЦИКа Свердлов, главнокомандующий армии, второе лицо в государстве Троцкий. Председатели ЧК, последовательно, Урицкий, Дзержинский, Менжинский. Ну, представьте себе: все три основных государственных рычага власти и подавления — ЦК, ЧК и армия — находятся в нерусских руках. Кто же, выходит, захватил власть в стране? А там идут Зиновьев, Каменев, Луначарский, Литвинов (Финкельштейн), Землячка, Володарский, Войков, Мехлис, Ягода, Косиор, Гамарник, Каганович… Я не могу упомнить всех. Надо просто взять списки руководителей тех времен и внимательно их рассмотреть. Были, правда, и люди вроде Дзержинского, Сталина, Микояна. Но и не русские же, с другой стороны! У поляка Дзержинского были основания не любить Россию и все русское, в том числе и русских людей. Вы думаете, случайно ЧК с первого дня образования возглавляли только нерусские люди? Где-нибудь мог найти себе место и русачок-дурачок, вроде того же Калинина. Но ЧК? Нет! Это дело они передоверить другим не могли и занимались им самолично.

И все эти Розы Люксембурги, Карлы Либкнехты, Клары Цеткины, которые пытались одновременно захватить власть в Германии, Бела Кун, который должен был взять власть в Венгрии… Но там их всех успели скрутить, покидали в пролеты лестниц, а Бела Кун успел убежать к нам.

Знало ли ваше поколение, что ЧК первых лет революции, вся ЧК, кроме, может, рядовых часовых, состояла не из русских людей? Все! Понимаете, для чего это было сделано?

До сих пор ходит еще в ЦДЛ одна старуха, бывшая чекистка.[17] Как напьется, так и хвалится, что особенно любила расстреливать молодых русских девушек — гимназисток и чуть постарше, особенно красивых. Лично уводила в подвал (хотя, как следователь, могла бы этого и не делать) и лично стреляла. Сам слушал ее. Пьяная, слюни текут из беззубого рта, хвалится: «Помню, красавица девка, коса до пояса. Поставила ее к стенке. Она мне плюнула в лицо, а я ей прямо в рот из нагана…»

Так вот эта старуха хвастается, что собственноручно застрелила 83 (восемьдесят три!) русских молодых красивых женщины.[18]

Стреляли без суда и следствия. Не надо было никакого преступления, чтобы быть пущенным в расход. Русский, университетское образование (не говоря уже о дворянском происхождении) — и разговор окончен. Крупный деятель тех времен Лацис учил своих подчиненных: «Не ищите доказательств того, что подсудимый словом или делом выступил против советской власти. Первым вопросом должно быть, к какому классу он принадлежит. Это должно решить вопрос о его судьбе. Нам нужно не наказание, а уничтожение».

Это не только в Москве на Лубянке. Но во всех городах, губернских и даже уездных. Мы теперь содрогаемся — инквизиция. Инквизиция сожгла за все время своего существования несколько тысяч человек. Да ведь это одно какое-нибудь Иваново-Вознесенское отделение ЧК!

А что творилось на Украине? Там все было отдано в руки молодому злобствующему Блюмкину. Это тот самый Блюмкин, у которого произошел известный инцидент с Мандельштамом.

— Какой инцидент?

— Конечно, ваше поколение не знало… Происходила в Москве пирушка, так сказать, победителей. Это только население сидело на голодном пайке, на вобле и на пшенной каше. А они пировали. Лариса Рейснер, сука, жила в особняке, держала слуг и купалась в шампанском. Значит, происходит очередной шабаш. Целый день убивали, убивали, убивали, надо же разрядиться. На шабаше присутствовал крупный чекист Блюмкин. Там же оказался поэт Мандельштам (кстати, спросим в скобках: каким образом оказался прогрессивный поэт в компании с чекистами? Наверное, Блок, Гумилев, Есенин не могли бы туда попасть?). Говорю — пир победителей. Пьяный Блюмкин расхвастался, вытащил пачку пустых ордеров на расстрел, заранее подписанных Дзержинским, и начал ими размахивать. «Вот здесь вся русская культура. Вот список…» И начал тут же из списка наугад заполнять ордера. Мандельштам будто бы не вытерпел, отнял у него ордера, разорвал и пожаловался Дзержинскому. Факт исторический.

Блюмкин получил нагоняй, но не за то, что пачками, без суда и следствия расстреливал русскую культуру, а за то, что расхвастался не к месту. Впрочем, какой там нагоняй — посмеялись, наверное, в конце концов. Так вот, этому-то Блюмкину отдали на растерзание всю Украину, и в первую очередь Киев.

Короленко сидел в Полтаве. Тихий городок. Вишни, ставочки, гуси на улице. Знает или нет ваше поколение, что существуют письма Короленко к Луначарскому?[19]

Мы сейчас спрашиваем иногда сами себя, как отнеслись бы к революции и к послереволюционным событиям такие подпиливатели и размыватели России, как Герцен, Чернышевский, Чехов? Не знаем. Вероятно, ужаснулись бы. Нет, знаем. Потому что Короленко успел увидеть и отреагировать. Тоже ведь — царский ссыльный. Борец. Демократ. Достаньте где-нибудь эти письма. Кровь и слезы. Он просит Луначарского остановить террор, прекратить пролитие крови. Какая наивность, какая святая простота. Он пишет, что тюрьмы забиты и что люди исчезают, а родным говорят: «Увезли в Харьков» (Харьков был тогда главным городом Украины). «Но все уже знают, — пишет Короленко, — что значит «увезли в Харьков».

Там шесть писем. Целая книга. И где же все это происходит? В Миргороде. В маленьком тихом городке. Что же происходило в самом Харькове? Что происходило в Астрахани, Саратове, в Ростове-на-Дону, Казани, Нижнем Новгороде? Что же происходило, можете вы себе представить, в Петербурге и в Москве?

Мы упомянули про Белу Куна. Герой венгерской революции. Есть книга о нем в серии «Жизнь замечательных людей». Но отчего-то там ничего не написано, что на его совести более семидесяти тысяч русских солдат и офицеров — только в одном Крыму. Правда, орудовал он вместе с Землячкой. Как только врангелевская армия ушла из Крыма, Бела Кун и Землячка оказались там с особой миссией. Многие русские офицеры из любви к России, к родной земле не захотели уезжать за границу. Будь что будет, остались на родине. Вышло предписание крымских революционных властей: «Всем офицерам зарегистрироваться на предмет их трудоустройства». Русские доверчивые дурачки обрадовались, толпами пошли регистрироваться. Их всех собрали и расстреляли. Около семидесяти тысяч. Сразу. Можете себе представить картину? А сделали это Землячка и Бела Кун.

Но, конечно, высшим актом бесчеловечности, жестокости, кровожадности было убийство царской семьи. Об этом кровавом событии написано много книг. Известно, что через неделю после убийства Екатеринбург заняла русская армия. Полковнику Соколову было поручено произвести расследование злодеяния. Существует его подробный отчет (по горячим следам), занимающий объемистый том. Есть воспоминания Жильяра, учителя французского языка, который находился вместе с царской семьей почти до последних дней. Есть множество и других книг, воспроизводящих событие в мельчайших подробностях. Сейчас принято все сваливать на местную парторганизацию, на какого-то Белобородова, не то Беловодова. Будто бы при приближении русской армии местная партийная организация своей властью, не спросясь центра (было, де, некогда), решила ликвидировать царскую семью, боясь ее освобождения Колчаком. Это все вздор. Во-первых, ее могли бы из Екатеринбурга увезти в любой другой город России. Но вообще-то, когда семью перевезли из Тобольска в Екатеринбург и поселили в доме Ипатьева, назвав этот дом «Домом особого назначения», ее судьба уже была решена. Заметьте, все у них было «особого назначения». Лагерь особого назначения, дом особого назначения, части особого назначения, то есть ЧОНы, карательные латышские отряды. Но всегда за этим словом скрывалось только одно — смерть, кровь, противозаконие, без суда и следствия массовые убийства.

В Екатеринбург из центра были посланы с тайной миссией два отъявленных мерзавца — Юровский и Войков. Им-то и было поручено подготовить, а в удобный момент и осуществить ликвидацию царской семьи. Инструктировал Юровского лично Яков Михайлович Свердлов.[20] Случайно ли, что и город Екатеринбург называется теперь именем этого кровавого палача? Юровский сменил в доме особого назначения всю охрану (еще бы, до его приезда царь с этими солдатами играл в шашки) и поставил свою, конечно, латышей. И в ночь с шестнадцатого на семнадцатое июля 1918 года совершилось кровавое злодеяние.[21]

вернуться

17

В 1976 году еще ходила.

вернуться

18

Почему молодых и красивых? Вспомним Н. Я. Мандельштам: «возраст тоже принимался во внимание». Потому что молодые и красивые русские девушки нарожали бы красивых русских людей. Шло истребление «биоматериала».

вернуться

19

Теперь эти письма опубликованы.

вернуться

20

В книге Л. Троцкого «Дневники и письма», изданной в 1986 году в издательстве «Эрмитаж» есть место, воспроизводящее разговор со Свердловым (Троцкий возвратился из какой-то поездки):

— Да, а царь где?

— Расстреляли, конечно.

— А семья где?

— И семья с ним,

— Все?

— Все. А что?

— А кто решал?

— Мы здесь решили. Ильич считал, что нельзя оставлять им живого знамени. (Позднейшее примечание автора.)

вернуться

21

Кстати, участвовал в расстреле рядовым убийцей пленный венгр Имре Надь, впоследствии государственный деятель ВНР, расстрелянный после событий 1956 года, а теперь реабилитированный. Венгры носят к его могиле цветы. (Позднейшее примечание автора.)

Их разбудили в два часа и предложили спуститься подвал. Войков начал читать постановление Екатеринбургского губкома, а Юровский, не дождавшись конца чтения, вынул наган и начал стрелять. Впоследствии Войков, пьяненький, кричал, что простить не может Юровскому, что тот не дождался конца чтения документа и не дал возможности ему, Войкову, собственной рукой застрелить русского императора.

Их было там четыре царевны, наследник царевич Алексей, четырнадцатилетний мальчик, царица, приближенные. Их стреляли, докалывали штыками. Увезли на грузовике в лес, в заранее приготовленное место, и там, как мясники, расчленяли трупы, жгли их на костре, применяли, кажется, даже и химию. Войков не зря был выбран на это дело. Он кое-что понимал в химии и как специалист мог пригодиться.

Так вот, Владимир Алексеевич, я отвлекусь. Этот Войков, ночной убийца, палач, был потом советским послом в Варшаве. Русские людишки, видимо, знали о причастности его к убийству государя и вскоре там его кокнули. Поделом.

Так кто же написал рыдательные стихи на смерть этого подонка? Ваш любимый поэт Владимир Владимирович Маяковский. «Зажмите горе в зубах тугих, волненье скрутите стойко, сегодня пулей наемной руки убит товарищ Войков».

Вопрос… Мог ли не знать Маяковский о причастности Войкова к убийству? Не мог. Маяковский общался с Бриками, а Ося был следователем ЧК. Значит, он сознательно рыдал по убийце государя, по убийце невинных детей и женщин. Каковы поэтические нравы! Найдем ли мы во всей мировой литературе другой пример, когда поэт (поэт!) воспевал бы убийцу, причем не какого-то там косвенного, нет, прямого, стрелявшего и разрезавшего на куски детей и женщин?

— Но почему разрезали и жгли, чтобы не оставалось даже и пепла?

— Всякое тайное, подлое убийство сопровождается заметанием следов. Кроме того, они боялись народа. Больше объяснить нечем. Они, захватившие власть и организовавшие чудовищный террор, чтобы эту власть удержать, прекрасно чувствовали потенциальную враждебность масс, всей притихшей, огромной, дышащей на них холодом, словно айсберг, России. Иначе чего же они боялись? Ведь и сообщение в газетах опубликовано было не в тот же день. Соображали, как сформулировать, как лучше преподнести, как ввести народ в заблуждение. Знали кошки, чье мясо съели. Я спрашивал, собирал сведения у пожилых людей. Мужики плакали, русские люди в разных городах плакали. Но то, что весь русский народ, понимаете, весь, весь, не поднялся сразу, как один человек, узнав о злодеянии, и хотя бы с вилами и топорами не двинулся на Москву, где заседали преступники оккупанты, это его позор, его предательство, за которое в последующие годы он заплатил десятками миллионов жертв, десятилетиями разнузданного насилия над собой, десятилетиями фактического рабства и унылой, серой, пайковой жизни, которая продолжается и до сих пор. Жестокая формула: «Народ имеет то правительство, которое он заслуживает».

— Ну, хорошо. Свердлов, Зиновьев, Урицкий, Каменев, Дзержинский, Луначарский, Юровский, Войков, Литвинов, Троцкий и прочие. Но Ленин? Ленин же фактически стоял во главе государства! Неужели он не видел, не понимал, не знал?

Кирилл посмотрел на меня странным, как бы оценивающим взглядом. Потом посмотрел на Елизавету Сергеевну, и та неуловимой почти мимикой лица (но все же понял и я) передала ему: «Не знаю, как хочешь, по-моему, можно». Кирилл опять посмотрел на меня, взял у Лизы ретушируемую ею фотографию, посмотрел на нее так и сяк.

— Вот здесь немного перестаралась. Здесь же придется выявить, только не очень грубо… Вы о чем-то спросили меня, Владимир Алексеевич?

— Да, спросил. Допустим, что кому-то, какой-то группе людей в интересах своего народа, будь то евреи или латыши…

— У латышей не было цели захватить Россию и власть. Как максимум у них была цель отделиться от России в самостоятельное государство, что и произошло после революции и продолжалось вплоть до 1940 года. Может быть, даже был тайный сговор с лидерами латышской нации: мы вам независимость, а вы нам отряды надежных карателей. Надо же было на кого-то опираться первое время. Русские матросики ведь, которые поддались соблазну побунтовать, вскоре поняли суть происходящих событий и восстали уже для того, чтобы сбросить большевиков, которым своими же штыками подарили власть. Так называемый кронштадтский мятеж — это те самые «альбатросы революции». Других ведь матросов ниоткуда взяться не могло. Это те же матросы, которые поняли, что же они наделали. Так что в каратели они уже не годились. Их после подавления кронштадтского мятежа просто всех перестреляли. Всех.

— Хорошо, у латышей была своя цель — отделиться от России, у евреев была своя цель. Но Ленин? Ленин же фактически стоял во главе государства. Неужели он не понимал, не видел, не знал…

— Не понимаю… — глядел на меня Кирилл своими голубыми глазами, в которых сквозило искреннее, как будто, недоумение.

— Ну как же? Допустим, что Блюмкину сладострастно было стрелять в русских людей, или той любительнице гимназисток, или Землячке с Белой Куном. Допустим, что Свердлов или поляк Дзержинский с тайным злорадством уничтожали цвет России, цвет русской нации. Я это теперь уже понял. Чем слабее народ, чем он серее, бескровней, бездарнее, глупее (по истреблении мыслящей и образованной части), тем легче потом с ним иметь дело. Но Ленин?!

— Что Ленин? Никак не пойму, что ты о нем спрашиваешь?

— Почему и он?

— Как это почему? По тому же самому.

— Теперь я не понимаю.

Лиза не выдержала нашей игры и ляпнула без обиняков:

— Просто Владимир Алексеевич не знает, что в Ленине нет ни капли русской крови.

— Во-первых, — подхватил Кирилл, как бы сглаживая и смягчая потрясающую для меня новость, — Ленин был удобной фигурой. Как бы русский. Ульянов. Даже и дворянин. Больше доверия, больше симпатии, больше терпимости во всей стране. Ну как же? Там ведь Ленин, в обиду не даст. Ильич. А во-вторых, Лисенок права. Отец у Ленина был калмык, а мать… ее девичья фамилия Бланк. Всему миру известно, кроме вашего поколения. Это она. Бланк, натаскивала своих сыновей на революцию, на разложение России. Недаром же Александр Ульянов был террористом и был повешен, как вы думаете? После этого у Владимира Ильича примешалось и личное чувство — месть за брата. Эта месть руководила им на протяжении всей жизни, это он приказал первым делом разрушить в Кремле памятник Александру II Освободителю и памятник Александру III около храма Христа Спасителя. Откуда бы такая животная ненависть? Это он обрек на разрушение величественный памятник победе над Наполеоном — храм Христа Спасителя, хотя этот ленинский завет, как и многие его заветы (а я бы сказал, этот акт вандализма), осуществлен уже после его смерти.

Ну что же, страна твердо идет по ленинскому пути, по ленинскому курсу.

Неудобно было ставить во главе России сразу Льва Давидовича Троцкого, то есть Бронштейна. Слишком резкий переход. Слишком бы обнажилась сразу суть происходящих событий. Ленин был тем удобнее, что с ним, сыном Бланк, всегда можно было найти общий язык. По той же причине, между прочим, они допустили после 1924 года к власти Сталина. Все же — не русский. А для диктатуры типа Троцкого время еще не пришло. Но со Сталиным они просчитались. До этого мы скоро дойдем… Так что вот ответ на наш прямой вопрос. Это был единый грандиозный интернационалистический заговор, рассчитанный на мировое господство. Недаром мировая революция не сходила с уст тогдашних большевиков. Но для осуществления своих глобальных целей им нужен был плацдарм, база, материальные ресурсы, человеческие резервы. Им нужна была страна, захватив которую, можно было бы распространить свою власть и свое влияние на весь мир. Маркс для этой цели указывал на Германию. Но обстановка впоследствии изменилась, и курс был взят на разложение и захват России. Все это, конечно, хитро прикрывалось фразами, даже как бы учением о мировой революции, о классах, о диктатуре пролетариата. Но подумайте, кто бы за ними пошел, если бы они прямо объявили о своих целях? То, что фактически пролетариат никогда не осуществлял в стране никакой диктатуры и как миленький стоял у станков и печей, об этом мы уже говорили и будем говорить вновь.

— Но нашлись ведь и русские…

— Даже когда страну захватывают открытые и откровенные оккупанты (армия соседней страны), находятся люди, которые начинают сотрудничать с захватчиками. Это происходит в каждой стране. Коллаборационизм. Во Франции были люди, сотрудничавшие с немцами, в Норвегии, в Греции — всюду. С монголами даже сотрудничали русские князья. Что же говорить про завуалированный захват страны? «Мы? Это вы! Это вы сами, трудящиеся, крестьяне, рабочие, захватили власть». Из этой формулы исключили интеллигенцию, ибо ее нужно было уничтожить в первую очередь, сразу. Мозг же! Вдруг догадаются. Так что нет, это вы захватили власть. А то, что мы у вас отбираем весь хлеб по разным там продразверсткам, то, что мы насильственно изымаем у вас золотишко, оставшееся от царского режима, то, что мы насильственно закрываем ваши церкви и насильственно загоняем вас в колхозы, — так это же вы сами делаете. А мы в Кремле только исполнители вашей воли. И лагеря вы организуете сами, и людей арестовываете, и стреляете их. Ну и хохотал же, наверное, Владимир Ильич, заложив свои пальцы за борта жилетки и закинув свою голову! Говорят, он хохотал очень даже весело и заразительно.

Ну вот, многие клюнули на эту формулу: «Вся власть рабочим и крестьянам» и пошли в сотрудники. Кроме того — сразу паек. Сразу — мандат. Сразу — наган. Сразу — привилегированное положение. В многомиллионном народе всегда найдется несколько тысяч, десятков тысяч недовольных, обиженных либо потерявших общественное положение людей, готовых на такое сотрудничанье.

Когда выбирали сельского старосту, выбирали самого почтенного, уважаемого, рассудительного мужика. Если же он был и побогаче других, значит, его семья больше работала. А кто шел в эти самые коллаборационисты, в комбеды? Лодыри, пьяницы, которые в нормальной обстановке никогда не могли бы выйти в люди. И были бы обречены на вечное прозябание. Самый последний мужичонка в деревне (а в каждой деревне есть один-два таких мужичонки) становился вдруг самым первым.

Тут возможна и такая аллегорическая картина. Представьте себе, что люди бегут. Неважно, куда и с какой целью. Бегут. Есть лидеры, есть хорошие бегуны, есть и лодыри, инвалиды, неумехи. Вдруг приказ — всем бежать в обратную сторону! Вся толпа повернулась. Самые нерадивые неожиданно стали первыми. Прекрасно. Но ведь хорошие бегуны опять могут сравняться с ними и обогнать. Выход один — обуздать хороших бегунов, подавить их, не давать им забегать вперед. А проще всего — перебить. Лидеров-то не так уж и много. Перебьешь — в толпе никто и не заметит. Середнячки же сами смекнут, что не нужно лезть вперед, и все пойдет как по маслу.

Захватив власть, сразу стали действовать. Быстро, по нескольким направлениям. Одного направления мы уже коснулись — истребление наиболее мыслящих и вообще наиболее крепких русских людей. Тут сразу две цели. Во-первых, подавить, предотвратить возможное сопротивление, во-вторых, ослабить народ. Ведь на этот народ делали ставку в мировой революции, то есть не на сам народ, а на использование его как базы, как материального и людского потенциала. Им этот народ, эта страна нужны были не на два года. Значит, чем он слабее, тем легче будет им управлять, вертеть во все стороны. Ослабление началось истреблением элиты, интеллигенции, дворянства, купечества, духовенства.

— Но может быть, имея в подчинении сильный народ, легче было им осуществить свои глобальные замыслы? Логично ли было его ослаблять, этот народ?

— Дело в том, что им был нужен не НАРОД, а просто население, люди, миллионы людей, население страны и ее богатства. Населением управлять легче, чем народом. Именно народ-то им и надо было сокрушить. Они и начали это делать с первых часов своей диктатуры. Первая заповедь — если ты хочешь ослабить народ, лиши его прошлого, традиций, исторической памяти, преемственности поколений. Начинается массовое переименование городов, площадей, улиц, заводов, театров. Так всегда действуют оккупанты, как только хотят надолго обосноваться на захваченной территории. В первые годы было запрещено слово «Россия». Оно не употреблялось ни в устной речи (открыто, разумеется), ни в печати. Было запрещено слово «Родина». Вспоминаю фразу из статьи Оси Брика, критика и следователя ЧК, о стихах Анатолия Кудрейко. Он написал в двадцатые годы: «Этим стихам для того, чтобы быть полностью белогвардейскими, не хватает одного только слова — Родина». Итак, Родина — белогвардейское слово. России нет и как бы не было… Родина и народ — слова одного корня, как вы понимаете. Значит, надо отучить от понятий Родины, Отечества, родной истории. Все начинается с 1917 года. До этого была тьма, хаос, невежество. Вообще ничего не было. Ах, как хотелось бы, чтобы ничего не было! Но, к сожалению, было, причем было великое, светлое, славное, которое крепко сидит в памяти народной. Значит, надо его из этой памяти искоренить, выжечь каленым железом, а если не выжигается само по себе, выжечь вместе с людьми.

Поэтому переименовываются города, разрушаются памятники славы, побед, наиболее выдающиеся здания, говорящие о великом наследии прошлого. Народ надо парализовать, превратить его в конце концов в послушное и вот именно парализованное, не способное к самостоятельным действиям население.

— Оса и златка, что ли?

Кирилл, не поняв, посмотрел на Лизу, переспросил:

— Какая златка, какая оса?

— Ну как же. Есть особая порода ос, и есть жужелицы — златки. Оса выбирает себе хорошую, крупную, жирную жужелицу (читай у Фабра) и наносит ей жалом три парализующих удара в три нервных узла. Жужелица лишается движения. Даже усиком не может пошевелить. И надо ее не убить, а только парализовать. Потому что, если убьешь, она моментально протухнет. Там, где водятся эти осы, жаркий климат. Будучи парализованной, она сохраняется свеженькой в течение недели. А это-то и нужно осе. Парализовав жужелицу, оса переворачивает ее на спину и на брюшке ее откладывает яички. Вскоре из них выводятся личинки. Они начинают пожирать жужелицу. Она живая, лежит, но не может пошевелиться, а они ее пожирают, выедают внутренности, чтобы вырасти, набраться сил, стать новыми осами, улететь.

— Гениально! Лисенок, ты слышишь? Это же точная модель! Да, Россия и есть та самая парализованная жужелица, златка, которая и видит, что ее пожирают, истощают, да не может пошевелиться. Парализована в нервные центры!

Да, так вот, пожирание началось сразу же. За тысячелетнюю историю Россией были накоплены сказочные богатства, сокровища. Они находились частью в музеях, но большей частью в монастырях, церквах, в дворянских и купеческих домах и даже в домах так называемых мещан, то есть обыкновенных городских жителей, и даже в домах крестьян. Конечно, несравнимо с богатыми домами, но все же в каждом доме имелись иконы, а среди них могли быть и древние, могли быть и за серебряным окладом, а это уже, согласитесь, ценность. Посмотрим последовательно, как это делалось.

Главные музеи страны, вроде Эрмитажа, Третьяковской галереи. Исторического музея, они на самых ранних порах не трогали, по крайней мере, явно. Фонды, может быть, и пошевелили, но история об этом умалчивает.[22] Но где лежало похуже, брали и музейную старину. Надо было поездить по городам, изучить, расспросить. На один характерный случай я натолкнулся. В Иваново-Вознесенске жил богатый купец Бурылин. Купечество к концу девятнадцатого века тоже перерастало уже в высший культурный слой. Сами знаете, Мамонтов с его Частной оперой, Морозов, Рябушинский с его уникальной коллекцией старообрядческих икон. Национальное самосознание среди русского купечества было развито к этому времени очень сильно. Из купеческого сословия лет через двадцать-тридцать пошли бы ученые, писатели, государственные деятели. Короче говоря, это сословие уже было готово к тому, чтобы питать мозг нации. Да и питало уже. Островский, Третьяков, Михаил Васильевич Нестеров — все из купцов.

Так вот Бурылин. Переписка с Толстым. Посылал ему мануфактуру вагонами. Вся толстовская вотчина была одета в бурылинский ситец. Этот-то Бурылин решил создать для города Иваново-Вознесенска свой музей. У него были редчайшие экспонаты. Системы, конечно, не было. Нечто вроде кунсткамеры, где вместе с русскими иконами — египетские мумии (но подлинные), а вместе с холмогорской резьбой по кости — японские нецке или, скажем, кресло из слоновой кости халифа багдадского. Иконы же русские были все за золотыми и серебряными окладами, украшенные драгоценными каменьями. Собрание стоило многие миллионы рублей. Этот музей Бурылин подарил городу Иваново-Вознесенску, построив специально большой красивый дом.

вернуться

22

Когда я писал эти наивные слова, я еще не знал некоторых вопиющих фактов. Оказывается, с первых же лет революции началась тайная продажа, а лучше сказать — вывозка за границу художественных сокровищ, накопленных Россией. Не успели захватить власть, как своеобразным эмиссаром к нам из Америки приехал некто Хаммер, частное как бы лицо, коммерсант, в прошлом киевский, не то бердический еврей. Но приехал он именно посредником от крупнейших и влиятельнейших финансовых кругов Запада. Стенограмм, конечно, не сохранилось, но суть договоренности сводилась к следующему.

— Начнется гражданская война, и вам, большевикам, ее не выиграть… Но есть в мире силы, которые могут вам помочь. Начнется интервенция со стороны европейских государств, и вам, большевикам, против нее не устоять… Но есть в мире силы, которые могут вам помочь; одним вам не справиться с послевоенной разрухой, не наладить экономику, внешнюю торговлю, не построить ничего основательного… Но есть силы, которые могут вам помочь.

— Но за что? Не за красивые же глаза? Чем мы можем ответить, заплатить, если не теперь, то в будущем? Территорией?

— Ну как чем? У вас есть Эрмитаж. Кроме того, остальные сокровища России… Мы возьмем не все. Но лучшее. Но нашему выбору… И большевики согласились.

Недавно в Ленинграде я разговорился с крупным искусствоведом из Эрмитажа, ездил к нему домой.

— Если сказать одним словом, из Эрмитажа ушли сливки, лучшие полотна Рафаэля, Рембрандта, Веласкеса, Ван-Дейка, Боттичелли, Рубенса, Тициана, Дюрера, Гойи, Босха… Не говоря уж о том, что целиком ушли такие мирового значения коллекции, как строгановская или чичеринская. Да и по княжеским особнякам мало ли висело шедевров мирового искусства… Время от времени (когда уж поименно ушли главные шедевры) спускалось распоряжение: «Отобрать картин на двадцать миллионов золотом». Печально то, что все эти цифры могли быть покрыты меньшим количеством картин. Если же по теперешним ценам, то вообще одной-двумя.

— Значит, это можно было назвать в некотором роде разбазариванием, а не торговлей?

— Да, получено за картины в несколько сот раз меньше, чем можно было бы получить.

(Искусствовед не знал, что дело было не в деньгах, что получено было другим, а именно завуалированной поддержкой и фактическим спасением большевиков в первые критические годы их власти.)

— Ну а все же, сколько картин? Ну, десять, двадцать?

— В Эрмитаже есть каталог (списки) проданного. Правда, данные эти сейчас засекречены, но вам я скажу, надеюсь, не злоупотребите моим именем (вот почему я не называю имя искусствоведа), там значится около 5000 (пяти тысяч!) картин. Это не считая уникальных сервизов, вообще фарфора, серебра, мебели, драгоценных камней и других сокровищ.

— Но хотя бы объясняли как-нибудь работникам Эрмитажа?

— Говорили, ухмыляясь, что скоро все равно будет мировая революция и сокровища станут общими. Значит, какая разница, где им находиться — на территории России или в Америке.

Кроме того, этому Хаммеру дано было право лично для себя скупать (за бесценок, конечно) весь антиквариат по опустевшим особнякам, который он эшелонами вывозил из России, нажив на этом миллиарды.

Пикантная подробность: недавно Хаммер с присущим ему цинизмом устроил выставку из своего собрания. В Москве. В Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, а наше правительство с присущей ему тупостью эту выставку разрешило. Ломились толпы. Хаммер растрогался и одну (одну!) картиночку Гойи подарил нашему государству, чем вызвал слезу умиления и чуть ли не рукоплескания им же ограбленных русских туземцев.

О миссии Хаммера сравните также у А. Солженицына, который больше моего копался в архивах и чьи данные с точки зрения достоверности всегда безупречны,

«Арманд Хаммер положил начало, сделал первую попытку еще при Ленине, в самые первые годы революции. Разведка оказалась успешной, и с тех пор все эти пятьдесят лет мы наблюдаем непрерывную, постоянную поддержку со стороны бизнесменов Запада, которые помогли коммунистическим вождям в их неуклюжей экономике, которая никогда не могла бы справиться сама со своими трудностями, материалами и технологией. Крупнейшие стройки первой пятилетки были созданы исключительно при помощи американской технологии и американских материалов», А.Солженицын. «Американские речи».

Но вот великие перемены. В Иваново-Вознесенск пришло распоряжение отгрузить все экспонаты в Москву для демонстрации трудящимся столицы. Отгрузили. С тех пор они и исчезли. Я интересовался потом: может, в фондах Исторического музея сохранилось что-нибудь? Ничего. Куда же все делось?

— А там, в Иванове?

— Что ж в Иванове? Там музей в том же доме и даже упоминается, что его организовал Бурылин. Но вместо ценностей, вместо сокровищ выставлены почетные грамоты, да вымпелы соцсоревнования, да фотографии стачек и первых революционных рабочих. Ну, чучела еще птиц и зверей на тему «Природа родного края». Бурылинские же сокровища исчезли бесследно. Не думаю, чтобы это был единственный случай. Не может быть, чтобы не пощекотали фонды всех провинциальных музеев, изъяв из них золото, серебро, антиквариат, предоставив им выставлять кумачовые скатерти с фотокопиями. Или вот еще случай.

В звоннице Ивана Великого в Московском Кремле хранилась гак называемая «Патриаршья ризница», то есть все сокровища, которые были накоплены патриархами всея Руси: подарки им, патриархам, за многие века и другими государствами, и русскими царями, монастырями, церквами. Надо полагать, что патриархи всея Руси держали в своей сокровищнице не китайские термосы. Там было и художественное шитье, и древние иконы, а главным образом золото и драгоценные камни в виде иконных окладов, риз, панагий, митр, чаш, крестов. По теперешним понятиям трудно сейчас и вообразить, сколько же стоила в переводе на деньги, не говоря уже о художественной, исторической и научной ценности, эта ризница. Так что же вы думаете? В один прекрасный день появилось в газете маленькое сообщеньице, будто ночью вся ризница украдена. Подъехали, де, неизвестные лица на грузовике и все увезли. Это кто же в 1918 году в столичном Кремле, охраняемом латышами и специальными курсантами, мог приехать на грузовике и спокойно увезти патриаршью ризницу? Куда же смотрел «железный Феликс» с его ЧК? И почему же так и кануло все, как в воду, без попыток догнать, найти, раскрыть преступление?

— Но они уже были у власти. Логично ли воровать у самих себя?

— Логично. Полной уверенности, что продержатся долго, у них не было. Ведь была впереди еще вся гражданская война. Надо было успеть. А формула простая и даже благородная: «Если мы не удержимся у власти, то на дальнейшую революционную работу по осуществлению мировой революции нужны будут средства». Не так ли? Значит, надо, пока у власти, как можно больше этих средств запасти. И пошли русские сокровища в швейцарские банки и заграничные тайники.

Для того чтобы ограбить монастыри, был найден благородный предлог: помощь голодающим. Но, во-первых, голод в то время был инспирирован ими самими тем, что весь хлеб из деревень вывезли насильственным путем. Мы об этом вскоре широко и обстоятельно поговорим. Во-вторых, в Троице-Сергиевой лавре были сосредоточены сокровища, которых было бы достаточно, покупая на них хлеб за границей, три года кормить всю Россию. Кадки жемчуга, бочки рубинов. Выгребли все подчистую. Почему же не прекратился голод? Если хватало одной лавры, чтобы накормить Россию, то куда пошли сокровища из сотен других монастырей? Недавно мне сказали, что из Юрьева монастыря в Новгороде была изъята в числе прочих сокровищ икона Знамения Божьей Матери, вырезанная на огромном изумруде. Где она, хотел бы я знать? Это ведь не иголка, должна же она где-нибудь быть — в Оружейной палате, в Историческом музее, вообще в государственных фондах? Ее нет нигде, исчезла бесследно.

Я думаю, немногим беднее Троице-Сергиевой лавры были те же Соловки, Валаамский монастырь, Киево-Печерская лавра, Оптина пустынь, Почаевская лавра, Александро-Невская лавра, многочисленные монастыри Москвы.

Ограбленных монастырей были сотни, а ограбленных церквей десятки тысяч. Тот же благовидный предлог: борьба с голодом. Ну какой священник, епископ, митрополит будет возражать против борьбы с голодом? Пожалуйста, говорили, есть деньги, есть золото, пожалуйста. Но приходили в кожаных куртках, сдирали с икон золотые и серебряные ризы, сваливали их в кучу, комкали и уносили. Увозили, вернее, потому что это было тяжело и громоздко.

Существует секретнейшее письмо Ленина Политбюро, выдержки из которого стоит выписать.[23]

Итак, речь идет не о том, чтобы накормить голодающее население, а о том, чтобы воспользоваться инспирированным голодом и ограбить церкви и монастыри, присвоить богатства, накопленные Россией за многие века.

«Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной (Не бешеная ли собака это писала? — В. С.) и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления… Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым способом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр)… Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих масс, либо по крайней мере обеспечил бы нам нейтрализование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне… Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному[24] духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю следующим образом:

Официально выступать с какими бы то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин (Вот зачем понадобился в тогдашнем правительстве не единственный ли дурачок. — В. С.), — никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий.

Посланная уже от имени Политбюро телеграмма о временной приостановке изъятий не должна быть отменяема. Она нам выгодна, ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось запугать нас (об этой секретной телеграмме, именно потому, что она секретна, противник, конечно, скоро узнает).

В Шую (В маленьком городке Шуе верующие воспротивились изъятию церковных ценностей, — В. С.) послать одного из самых энергичных, толковых и распорядительных членов ВЦИК или других представителей центральной власти (лучше одного, чем нескольких), причем дать ему словесную инструкцию через одного из членов Политбюро. Эта инструкция должна сводиться к тому, чтобы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше, чем несколько десятков, представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИК об изъятии церковных ценностей… Политбюро даст детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности так же и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров… Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать…»

вернуться

23

Когда я писал эту книгу, о письме ходили только слухи, но теперь, когда я перечитываю рукопись, готовя ее к печати, письмо наконец-то опубликовано полностью, сразу в трех печатных органах: в приложении к «Комсомольской правде» «Собеседнике», в «Вестнике Известий» и в журнале «Наш современник» № 4 за 1990 год.

вернуться

24

Нельзя принимать всерьез в указаниях Ленина словечки «черносотенное» и «кулацкое». Речь идет просто о духовенстве и просто о крестьянах. Но без этих словечек как же духовенство и крестьян уничтожать и расстреливать? Сравните его телеграммы в Нижний Новгород и в Пензу, датированные восемнадцатым годом.

Таким образом, основное золото России, основное ее серебро, основные ее жемчуга, рубины, бирюза, вообще драгоценные камни, находящиеся не в частных руках, были изъяты уже в первые годы так называемой советской власти. В это же время были вскрыты и распотрошены все царские гробницы. Есть точные сведения, что Свердлов и Луначарский лично присутствовали при вскрытии царских гробниц. Считалось, что с научными целями. Но почему бы не подождать немножко заниматься такой наукой, а заняться ею в более спокойное, мирное время? Нет, и здесь та же алчба, та же ненасытная жажда золота, драгоценных камней, сокровищ.

Досталась в руки богатейшая в мире страна. Мало ли было накоплено на Урале, на Ленских приисках, навезено из Индии, из разных заморских стран. Началось поспешное, жадное, безудержное ограбление.

Драгоценности, находящиеся в частных руках, изымались тремя этапами. Ну, дворянские и купеческие особняки были очищены в порядке насилия, и это было нетрудно сделать. Приходило несколько человек, опять же в кожаных куртках, производили тщательный обыск и все уносили с собой. Можете ли вы себе вообразить, сколько всего им тогда досталось? Потому что если какая-нибудь маленькая Шуя, или Рыбинск, или Владимир (а таких городов тысячи, не говоря уже о городах ранга Нижнего Новгорода, Самары, Костромы, Красноярска, Томска, Пскова, Киева), то в каждой Шуе все равно несколько десятков богатых купеческих особняков. А что такое купеческий особняк с точки зрения его содержания? Ого! Фарфор и картины, дорогая мебель и иконы, золото, драгоценные камни. Теперь прикиньте все это в масштабах страны, в масштабах России, и вы поймете, что это была за акция, проходящая под официальным ленинским лозунгом: «Грабь награбленное».

Итак, монастыри и церкви, наиболее примечательные особняки и дома были опустошены. Но нельзя было грабить каждый дом, дом среднего достатка, обыкновенный русский дом, где все же по их тонкому чутью оставалось еще и золотишко, и серебро, и бирюза с гранатами, и топазы с аметистами, и бурмитское зерно. Тогда была придумана система «Торгсина». «Торговля с иностранцами» — так называлась эта система. Спрашивается только, кого же надо было считать иностранцами в этой странной торговле? Задача у «Торгсина» была одна — выудить у населения остатки золота и драгоценных камней. Для этого население крупных городов посадили на полуголодный паек во всех отношениях — и еда, и одежда, и какие-нибудь там духи. Карточки и паек. Вобла, колючий хлеб, пшенка. А рядом — пожалуйста. «Торгсин». Человеческая жизнь, как во всем остальном мире. Свежие колбасы, икра, шерстяные ткани, дорогие алкогольные напитки, тончайшая парфюмерия. Но только советские денежки не годятся. Нужно золото и драгоценности. И пошли русские женщины вынимать из своих ушей серьги, снимать с пальцев кольца, обдирать с икон серебряные ризы. Поговори сейчас с любым пожилым человеком — как, мол, было ли что-нибудь в вашем доме?

— Эхе-хе! — сокрушенно вздохнет пожилой человек. — И серебряные подносы, и серебряные кофейные приборы, и жемчужные ожерелья, и серебряные оклады, и гранатовые браслеты, мало ли всего.

Можете ли вы представить себе, сколько было снесено в масштабах страны, в масштабах России? И куда же все делось?

Осталась деревня, где «Торгсины» не действовали. Там этот вопрос решался гораздо проще. При помощи милиции брали мужика, сажали его в тюрьму и держали до тех пор, пока он не рассказывал, где у него спрятаны золотые. Много монет, может быть, и не было, но все же, поскольку золотые деньги свободно обращались в России, оседали они и в избах, ну, хоть по пять кружочков. А у кого и побольше. Находилось на каждую деревню по два-три мужика, у которых этих кружочков было по два, по три десятка. Мелочь, но в масштабах огромной страны?.. Впрочем, согласимся, что это было уже крохоборство. Но не могли, не могли они допустить, чтобы хоть где-нибудь уцелел золотой кружочек не в их руках!

Посмотрите, как быстро сместились все понятия. Черчилль как-то сказал: «Если большевики укрепятся в России, то начнется полоса таких насилий и такого беззакония, которых человечество не знало с начала своей истории». Примерно так. Разве мыслимо было еще несколько лет назад, чтобы в России сажали в тюрьму за то, что у человека есть золотые деньги? И насильно эти деньги отбирали. Не давая за это ни коровы, ни овцы, никакой компенсации. Отбирали так, чтобы человек радовался, что хоть остался жив.

И при чем здесь диктатура пролетариата? И при чем здесь рабоче-крестьянская власть? Ни пролетариат, ни крестьяне это отобранное золото и в глаза не увидели. Пролетариат сам до сих пор получает бумажные деньги, которые только условно называются деньгами. Наши бумажки не котируются, как известно, ни в одной стране мира. Даже и в Москве, проходя мимо магазинов для иностранцев, то есть мимо «Березок», пролетариат должен облизываться на нормальные, соответствующие двадцатому веку товары, которыми пользуется весь мир. Так удивительно ли, что свою жалкую трешку, с которой не сунешься в магазин с хорошими товарами, работяга без жалости пропивает около дверей в другие, невалютные магазины, скинувшись на троих. Вот и вся его диктатура.

Параллельно с изъятием ценностей шло уничтожение художественных, материальных и исторических ценностей уже не с целями грабежа, но просто ради уничтожения. Ради того, чтобы прошлое России, история России не напоминали бы о себе своей красотой, для того, чтобы художество каменщиков не напоминало о гении народа, а исторические памятники о его славе, о его победах, о его пройденном уже в веках пути. Оголить народ, обезоружить его, ослепить, в конечном счете ограбить его, но уже эстетически, исторически — духовно. Народа быть не должно. Должно быть население. Не должно быть и ничего такого, следовательно, что напоминало бы народу о том, что он народ, да еще великий. Здесь надо оговориться. Процесс, о котором идет речь, перешагнул через 1924 год. Этот процесс продолжался и позже. Все дело в том, что Сталин, захватив власть в стране в свои единоличные руки, первую треть своего правления еще добросовестно и точно исполнял предначертания, которые ему достались от предыдущих правителей, и действовал еще по доставшимся ему планам. В частности, он осуществил план коллективизации, придуманный и разработанный Троцким, но этому свое время. А пока вернемся к тому, что по всей России прокатилась волна неслыханных и невиданных разрушений. Монгольское нашествие — светлый сон по сравнению с тем, что обрушилось на Россию.

Надо наметить несколько линий, по которым шло разрушение. Не по всем же линиям оно шло. Водокачки, например, паровозные депо никто не трогал, равно как и нефтяные вышки, железнодорожные насыпи, мосты через реки, хоть это все и досталось от «проклятого прошлого», было построено царскими инженерами, хоть транссибирскую железнодорожную магистраль закладывал лично Николай Александрович, цесаревич, будущий Николай II, который ездил для этого во Владивосток и вынул там для этого первую лопату грунта.

И пароходов, ледоколов царских не взрывали, а только переименовывали. Например, ледокол «Ермак» (кстати сказать, единственный в мире в то время) становился ледоколом «Красиным». Линкоры «Севастополь», «Гангут» и «Петропавловск» соответственно именовались «Октябрьская революция», «Марат» и «Парижская коммуна». Волжские купеческие пароходы с многочисленными разнообразными названиями превращались преимущественно в «Володарских» и «Урицких». Они шлепали колесами до недавних пор, а может, кое-где по какой-нибудь Печоре шлепают еще и сейчас.

Но вот почти в каждом селе (а уж в пяти-семи километрах друг от друга обязательно) по всей России стояли замечательные усадьбы, красивые, просторные дома, иногда более скромные, но все же с анфиладами комнат, с паркетами, с колоннадами и мезонинами, а часто — дворцы. Если накинуть хотя бы на европейскую часть России сетку с величиной ячейки, ну, пусть хотя бы в десять километров, то сколько же десятков тысяч получится этих усадеб, этих «ампиров», «русских классицизмов» или, может быть, не совсем стильных, но замечательных, красивых и дорогих домов? Тысячи и десятки тысяч. Они, во-первых, были действительно красивы и теперь определяли бы во многом наш пейзаж. Такой дом бывал окружен ухоженными парками, садами, цветниками, оранжереями, системами прудов. Поэтому сама земля производила впечатление (и производила бы теперь) благоустроенной и ухоженной земли, в то время как сейчас она производит впечатление земли истерзанной и замусоренной.

Продолжение следует

Поделиться в соцсетях
Оценить

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

ЧИТАТЬ ЕЩЕ

ЧИТАТЬ РОМАН
Популярные статьи
Наши друзья
Авторы
Николай Зиновьев
станица Кореновская, Краснодарский край
Наверх