ГЕОРГИЙ РОСОВ. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В СЕРДЦАХ ЛЮДЕЙ

Кадр из фильма Григория Чухрая «Сорок первый» (1956)

В давние-давние годы, когда еще жил на свете огромный, красный СССР и люди рассказывали страшные истории шёпотом на кухне, попалась мне в руки программа передач. А там по Первому каналу обещали художественный фильм. Назывался он «Сорок первый». Все мальчишки любили смотреть фильмы о войне, и я не был исключением. Не пошел во двор гулять. Расположился удобно в кресле. Посмотрел и замер. В голове вертелись странные, не похожие на красно-белые плакаты, мысли. И мне показалось, что-то перевернулось внутри и встало с головы на ноги. Фильм был о Гражданской войне. В таких картинах обычно всё предельно ясно: красные хорошие — белые плохие. Красные герои, белые трусы, одни сильные, другие — сказать противно. Иных мнений и взглядов на историю не могло быть. Ведь в школах вдалбливали именно такие образы. Но время от времени нападали сомнения… Например: песня белогвардейца в «Неуловимых», «Русское поле», вызывала чувство симпатии к врагу. И, пожалуй, совсем неконтролируемое, постыдное чувство симпатии к марширующим белогвардейцам появлялось во время просмотра фильма «Чапаев». Хотя не понимаю, как можно было любить угнетателей трудового народа, кровопийц и бездельников. Однако они мне очень нравились. Только — т-с-с, никому! А тут еще фильм «Сорок первый»… Позже я пересматривал эту ленту несколько раз и понял, что это самый антисоветский фильм времен Союза. То ли автор произведения, Борис Лавренёв, заложил скрытый смысл, то ли режиссер Григорий Чухрай прочел по-своему? Стоит ли говорить об актерской игре? Это мастерство и вдохновение — лучше один раз увидеть. Стоит ли рассказывать о прекрасной музыке в фильме? Думаю, лучше один раз услышать.

О чем же фильм? О войне? Да. Но изображение лишь боли и страданий физических — это часть войны. Война в сердцах людей, война между любовью и ненавистью, тем более гражданская, не менее страшна…

Марютка, героиня фильма — меткий стрелок, борец за светлое будущее с чувством убежденности в собственной правоте, без смущения палит в людей. А какие могут быть сомнения — они враги! Но с какой легкостью она это делает, словно не осталось в ней ничего человеческого, женского, не осталось боли, сострадания. Как в древних сказках, она заколдована, превращена красными горлопанами в существо среднего рода. Люди для нее словно фигурки в ти́ре, она считает убитых: тридцать восьмой, тридцать девятый, сороковой… Еще немного, и превратится женщина в фурию революции. Но, к счастью, у Марютки еще теплится живой огонек, еще не окаменела её душа. Она пишет стихи. Пусть корявые, не имеющие ничего общего с поэзией, но все же это то маленькое окошко, через которое можно разглядеть обманутую душу человека.

Марютке поручили охранять пленного белогвардейца, и видно, как по капле просыпается в ней женщина. Как может, она заботится, как может, жалеет, в отличие от товарищей, готовых шлепнуть контру. Странно для советского фильма то, что режиссер не стал создавать образ мерзавца, не вымазал его черной краской, как это было в одноименном фильме Протазанова 1927 года. И вообще, идеологически неверный получился враг пролетариев. Он умен, силен духом и телом, к тому же красив. И все это в противовес слабовольным, впадающим в панику, деморализованным красноармейцам, похожим скорее на бандитов с большой дороги. О лицах — промолчу. Режиссер внимателен к деталям, и, если зритель будет так же внимателен, то заметит на груди поручика крест. У красноармейцев же под одеждой «ничего», как говорится, «креста на них нет». Таковым является и командир отряда Евсюков в исполнении талантливейшего актера Крючкова. Он с неоспоримой убежденностью разъясняет несознательному бойцу: «Да сколько тебе говорить, что никакого Господа нет. А на все есть своя физическая линия». Вот и всё, нет для них Бога. Его место заняла какая-то физическая линия. И потому непонятно Евсюкову, как пленник выдерживает все тяготы неволи, жажды, голода, страха смерти? «Двужильный ты, что ли? Сам щуплый, а тянешь за двоих», — удивляется красный командир и не может понять эту «белую моль». Ответ, мне кажется, очевиден: у поручика Говорухи-Отрока есть Бог, а у красного командира Евсюкова вместо Бога — физическая линия. И линией этой полоснули прямо по душе строители «светлого будущего».

Что же дальше? А дальше красные решают доставить пленника в штаб морем в сопровождении Марютки и нескольких бойцов. Поднимается ветер. Шторм. Все погибают. Спасаются лишь двое, Марютка и офицер. Они одни на острове. Только двое — мужчина и женщина. Они изолированы от того, что окружало их в прошлой жизни. И если режиссер изредка возвращается к образу барина-белоручки, то это скорее всего лишь дань обязательным стереотипам. В целом герои фильма становятся Робинзоном и Пятницей, Адамом и Евой. Их на мгновенье вернули в потерянный Рай, где нет места убийствам как борьбе за «светлую» жизнь, где нет места грабежам как высшей форме распределения благ, нет места насилию как единственно верному пути к свободе. И вот Марютка становится Марией, Машенькой. Прежде всего она женщина, и потрясающая красота её открывается вместе с любовью. Но как меняются лица героев, интонации, голоса, когда в их разговоре вдруг вспыхивают идеи «возмущенного разума»! И в тот момент, когда не нужно никаких объяснений, когда достаточно взгляда или поцелуя, на горизонте появляется парусник.

— Наши! — радостно кричит поручик, и влюбленные, как дети, танцуют на песке, размахивая руками, ликуя. Они спасены! Избавление близко!
……………………………………………………………………………………………………………………..
Хочется дальше и дальше рассказывать об этой жемчужине кинематографа, но так же хочется, чтобы и читатели открыли для себя этот фильм или еще раз вспомнили его. И не будет стыдно, если вдруг у вас пересохнет в горле или родниковая росинка набежит на глаза.

Георгий Росов