Хроника одного детства

Родилась я в Спасске в 1938 году, в самый разгар сталинских репрессий. Ложась спать, люди со страхом ждали ночного стука в дверь. За любое неосторожное слово можно было навсегда или надолго расстаться с родными.

Отца, милиционера, вскоре направили на службу в Рязань, и наша семья переехала из деревни в город. Мне не было трех лет, когда началась война.
Помню бомбежку в Москве. Когда мы бежали в бомбоубежище, бабушка упала и ушибла коленки, а я плакала и просила: «Бабушка, миленькая, бежим скорей, а то убьют». В бомбоубежище было темно и душно. Горели «моргасики» – керосиновые коптилки.
В Москве мы оказались потому, что мама поехала сдавать сессию. Она училась в педагогическом институте. А мы с бабушкой сопровождали ее и думали: «Если погибнем, так все вместе».
…Переполненные поезда, тревожные вокзалы. Возвращались в Рязань с Казанского вокзала. Объявили посадку, и люди ринулись в вагоны. Бабушка вела меня за руку, а мама несла фанерный голубой чемодан. Помню, маму столкнули на рельсы около ступенек вагона, чемодан застрял, и толпа пошла по ней. Мама не могла выбраться. Мы с бабушкой беспомощно глядели на нее. И тут я так страшно закричала.
Это был какой-то дикий, звериный вопль отчаяния. Люди опешили, остановились и… вспомнили, что они люди. Маму вытащили, вынули злополучный чемодан, и нас внесли в вагон. Когда поезд тронулся, люди подходили посмотреть на меня и похвалить за спасение матери.
…Перед сном я на спинке дивана раскладываю свою одежду – каждую вещь отдельно, чтобы во время воздушной тревоги быстро одеться в темноте и бежать в крошечное бомбоубежище. Потом мы стали прятаться в подвале нашего дома у соседей Прониных. Помню, когда отца Прониных арестовали, бабушка прятала у нас под кроватью их вещи, чтобы не конфисковали. Людей оставляли просто нищими.
В нашей коммунальной квартире в Рязани было пять семей. Вернее, шесть, но одна из женщин, Анна Ивановна Никитина, в начале войны имела неосторожность сказать, что немцы подходят к Москве. Одна из ретивых соседок не преминула сообщить в органы о панических настроениях в квартире. Немцы все равно подошли к Москве, а Анна Ивановна надолго покинула свою маленькую комнатку. Вернулась она нескоро, много курила, кашляла и вскоре умерла от туберкулеза. Она никогда не рассказывала о своих годах в заключении.
…Бомба упала на соседней улице, и у нас вылетели стекла. Было холодно, и окна заткнули матрацем и фанерой. Мне приказали никого не пускать в квартиру, так как развелось много всякой нечисти. Женя, мой двоюродный московский брат, служил в армии, был где-то в учебке, писал нам письма и однажды прислал слова новой замечательной песни «Шаланды, полные кефали». Как-то днем, когда я сидела дома одна, кто-то постучал в дверь. Я замерла от страха: «Бандиты!» Я не спрашивала, кто там, но мое испуганное сопение выдало мое присутствие, и мужской голос сказал: «Это я, Женя, приехал повидаться перед отправкой на фронт, пусти меня». Я не поверила, и Женя сидел на нашей общей большой веранде, пока не пришли родные.
…Из Москвы пришла телеграмма. Бабушка прочитала ее и завыла в голос. Мой двоюродный брат Женя с товарищем поехали за луком для солдатской столовой. Его убили, сбросили с поезда, а рюкзак с луком пропал. Страшно… Бесчеловечно…
Немцы под Москвой. Дядя Коля уходит в ополчение. По здоровью его не взяли в армию сразу, но немцы рядом, и он уходит вместе с товарищами защищать родной город.
Из Москвы приходит телеграмма: Николай Иванович Кириков пропал без вести на смоленском направлении под Москвой.
Во время войны бабушка делала мурцовку из лука, постного масла, воды, черного хлеба и соли. Ее хлебали как суп, ложками. Иногда кусок черного хлеба мазали постным маслом и посыпали сахарным песком. Это было пирожное! Еще делали серые ватрушки со свекольной начинкой, очень вкусные.
Я могу есть вареный лук. Ну вот прямо вынуть вареную луковицу из супа и съесть целиком. И никаких отрицательных эмоций. А началось все с войны. Вечерами в деревне, сидя у горящей печурки, мы, дети, не могли дождаться, когда прогорят дрова и на красные угли положат печься несколько луковиц. Всем доставалось по одной. Ее очищали, дуя и перебрасывая с руки на руку, и съедали так, как теперешние дети едят апельсины или ананасы. Правда, возвращаясь обычно поздно с работы, тетя Нюра однажды прекратила наше блаженство, сказав, что надо оставить лук на весеннюю посадку…
Война кончилась! Салют Победы. Мы снова в Москве. Чтобы лучше видеть салют, мы забираемся на железнодорожное полотно. Ура! Ура! Мы победили!
После реформы были заменены бумажные деньги, а монеты остались те же. Утром была торжественно разбита моя кошка-копилка и извлечены деньги. Бабушка уже без карточек купила несколько по теперешним временам серых, а тогда казалось – таких вкусных булок. Я съела одна целую булку – это было такое наслаждение!
Недалеко от нашей улицы пленные немцы строили здание медицинского института и иногда заходили к нам во двор. Ребята с визгом разбегались: «Фрицы, фрицы пришли!» Но кое-кто из соседей выносил им хлеб и пару картошек. Все-таки люди, жалко.
Помню прощальный вечер в здании теперешнего ТЮЗа, а тогда драматического театра. Отец принес приглашение, и мы пошли на спектакль. Ставили пьесу «Встреча на Эльбе». На спектакле зрителями были пленные немцы и те, кто их охранял. Немцы дарили сувениры, сделанные своими руками. И те, и другие говорили речи со сцены. У многих на глазах были слезы. Немцы уезжали на родину.
И еще помню вкус помидоров, которые в деревянных бочках солили пленные немцы для себя и для охраны. Кто-то из них был отменным мастером, и помидоры по вкусу напоминали шампанское. Таких я больше никогда не ела.
По телевизору показывают кадры кинохроники: рабочие московских заводов уходят в ополчение. Я вглядываюсь в лица, силясь узнать дядю Колю в рядах ополченцев. Я видела его на фотографии, которая висела над бабушкиной кроватью, и представляю его себе как живого. Моя мама говорила, что он похож на знаменитого певца из Саратова Леонида Сметанникова. Вот такой был мой дядя – красавец, умница, хороший семьянин. Напряженно вглядываюсь в лица на экране: может этот или тот – мой дядя Коля?
Когда я подхожу к Вечному огню в Москве, то всегда плачу. Мне кажется, что здесь, под пятиконечной звездой, лежит мой дядя Коля и я пришла поклониться ему теперь уже со своими детьми.
Женя! Дядя Коля! Я и мои дети всегда будем помнить о вас! Мы все будем помнить о вас!
Бьется на ветру пламя Вечного огня: «Никто не забыт и ничто не забыто!» Никогда!

Валентина Кудряшова

От редакции: Автор этого материала, к сожалению, не увидит его напечатанным в газете. Валентина Сергеевна Кудряшова ушла из жизни 9 июня. Ее дети, Ольга и Александр, будут хранить этот очерк в семейном архиве. Память должна сохраниться.