"До третьих петухов" Василия Шукшина: завещание или антисказка?

Василий Шукшин – русская душа, открытая и недоверчивая, разгульная и стыдливая.

Душа, перепаханная стальным двадцатым веком, битая-перебитая, тёртая-перетёртая, душа простая, словно притча царя Соломона, измученная, как после многолетних скитаний. Душа художника, душа поэта, душа грешника, не нашедшая оправдания, и всё же оправданная тем словом, что оставила в мире.

Незадолго до смерти Шукшин написал сказку «До третьих петухов» - загадочный, почти мистический текст. Судя по рассказам артиста Георгия Буркова, с которым Шукшин снимался в фильме «Они сражались за Родину», сказка рождалась на борту теплохода «Дунай», где жила съемочная группа. Название у сказки было совсем другое – «Ванька, смотри!» и задумал её автор как пьесу, которую Бурков собирался поставить, хоть бы и не в столичном театре, а в провинции.

После смерти Шукшина ходили слухи, будто бы ему помогли уйти из жизни, а в каюте, где нашли тело, вещи и бумаги были разбросаны, вроде как искали что-то. Что именно? У людей сведущих ответ был готов: конечно же, рукопись сказки-пьесы, название которой вызывало вопросы о положении титульной нации, провоцируя ответы отнюдь не в духе пролетарского интернационализма. Тот же Бурков о последних днях и часах Шукшина говорить не любил, как будто чего-то опасался.

Кадр из фильма "Печки-лавочки"

Версия насильственной смерти Шукшина, как и якобы совершённого в гостинице «Англетер» убийства Есенина – две части одного большого мифа о заговоре против подлинно народных художников. Прямых доказательств нет, но конспирологи любую деталь прикладывают к общей версии, которая не всегда в ладах с логикой.

Предположим, неизвестные злоумышленники, действительно, искали в каюте рукопись.

Ну, нашли её – или не нашли, результат один и тот же – и что дальше? Вызывать в КГБ всенародно-известного и любимого режиссёра, артиста, писателя, чтобы провести с ним профилактическую беседу? Ясно, что от сказки своей Шукшин не откажется, в стол не спрячет, попытается её издать. Так ведь у нас, слава богу, не Америка, все издательства – государственные, если сказку «Ванька, смотри!» посчитают идеологически вредной, останется она мало кому известной и почти никем не прочитанной. Впрочем, всё это – лишь предположение, а как сложилась судьба шукшинского текста на самом деле?

И года не прошло со дня смерти Василия Макаровича, а сказку напечатал журнал «Наш современник», правда, переменив название – вместо «Ванька, смотри!» она стала называться «До третьих петухов». А дальше эту опасную, эту сомнительную, эту язвительную то ли сказку, то ли повесть за пять лет напечатали и в авторских сборниках, и отдельной книгой, и даже в альманахе «Фантастика-79» общим тиражом один миллион сто шестьдесят пять тысяч экземпляров. Представляете? Сочинение, которое в диссидентских кругах называли чуть ли не антисоветским, сама же советская власть миллионным тиражом выпускает в народ: пусть читают! Пусть думают, что это за герой, которому надо не просто доказать, что он не дурак, а ещё и справку предъявить.

Николай Юдин. Иллюстрация к сказке Василия Шукшина "До третьих петухов"

Откуда же фамильярное «Ванька» в названии? Можно было б считать его ироничным и даже полу-презрительным, если забыть, кто это говорит. Когда Ивана-дурака его же собратья – литературные персонажи отправляют за этой самой, унизительной, в сущности, справкой, Илья Муромец, сочувствующий герою, обещает: «Я буду про тебя думать. Где тебя пристигнет беда… Где тебя задумают погубить, я крикну: Ванька, смотри!»

В сказке Илья кричит всего два раза: первый раз, когда Иван бросает вызов Змею Горынычу, хоть силы явно не равны, второй – когда дочь Бабы-Яги зовёт Ивана к себе в любовники. Получается, за всё время путешествия за справкой, как выяснится в последствии, никому не нужной, смертельная опасность будет угрожать герою только в лице «слезливого деспота» Горыныча, да сексапильной (благодаря своим усикам, не зря о них столько говорят) и разбитной бабёнки. Все прочие испытания – с чертями около монастырских стен, с Мудрецом, от которого зависит, получит ли герой справку, для жизни не опасны, но пагубны для души. Почему Муромец не предупредил об этом Ивана? Да потому, что с этими искушениями герой должен бороться сам, должен сам их распознавать.

В случае с Мудрецом Иван не только оказался находчивей, но и трофей получил в виде печати. Начальственный Мудрец перемудрил – хотел высмеять Ивана, да сам оконфузился, пустив старческого «нежданчика». А вот черти нашего героя, как сказали бы сейчас, поюзали - попав с его помощью за укреплённые стены монастыря, утвердив там свой устав и даже задумав вместо ликов на образах написать свои портреты. Злая ирония Шукшина бьёт вполне определённо – как тут не вспомнить заменившие крестные ходы с иконами и хоругвями праздничные демонстрации трудящихся, когда вместо святых образов несли портреты членов Политбюро.

Николай Юдин. Иллюстрация к сказке Василия Шукшина "До третьих петухов"

Получается, утверждения, что сказка «До третьих петухов» - антисоветская сатира не так уж и безосновательны? Не будем спешить с таким выводом: Василий Макарович в удобные рамки только «за» или только «против» не укладывается, и отношения его с советской властью были гораздо сложнее и драматичнее, что и проявилось в его последнем произведении.

«До третьих петухов» называли «завещанием Шукшина», называли «исповедью», «сатирой», «философской сказкой»… Близко знавший писателя Владимир Высоцкий для своих песен сказочной тематики придумал название «антисказки». К этому жанру можно отнести и текст Шукшина.

У Высоцкого мы находим неожиданное пересечение со сказкой-антисказкой Василия Макаровича. Та же сниженная лексика, приправленная канцеляризмами, та же смена внешних обстоятельств, вместо волшебных - бытовые. Иван-дурак из песни о несчастных сказочных персонажах ставит перед собой трудно осуществимую цель – попасть к царице, которую охраняет семиголовое чудовище, а добравшись до места, обращается к Кощею с речью, более уместной на партсобрании: «Я закончу дело, взявши обязательства!» Подвиги Ивана Высоцкий называет «напрасными», а борьбу с бабами-Ягами «никчемушной». Вряд ли с этим согласился бы шукшинский Иван, которого Баба-Яга хотела «немножко жарить». Разница и в том, что добрый молодец из песни «пришипнул» двух ведьмочек, а Иван Шукшина так поступить, конечно, не мог. Иван из песни – циник и прагматик, изредка проявляющий чувствительность, Иван из антисказки – простодушен и незлобив.

Появляются у Шукшина и другие герои из песен Высоцкого. Змей Горыныч Шукшина – родной брат Горыныча из «Песни-сказки о нечисти», только с культурными запросами, фраза из песни про Хасбулата «Она мне отдалась» кажется ему грубой. Горыныч Высоцкого, бузотёр и охальник, о своих желаниях говорит открыто:

«Выводи, Разбойник, девок, -

Пусть покажут кой-чего!

Пусть нам лешие попляшут, попоют!

А не то я, матерь вашу, всех сгною!»

Сравнение будет не в пользу и других персонажей из песен Высоцкого. Медведь из песни про Козла отпущения – «баламут и плут», хамит, рычит и обладает привилегиями, то есть, вполне себе высокопоставленный партийный функционер. Медведь у Шукшина – спивающийся интеллигент, которому одна дорога – в цирк (в кино, на телевидение, в редакцию газеты или журнала), развлекать публику.

У Высоцкого чёрт – ненадёжный проводник в алкогольном трипе. Черти у Шукшина – обнаглевшие разрушители традиций и устоев, торжествующая богема, ставшая властительницей умов, «мировая чесотка». Они гораздо страшнее, чем «чертяка-чёртик-чёртушка» Высоцкого и обладают большей демонической силой.

Место действия во многих песнях-антисказках Высоцкого – лесная чаща. Иногда всё происходит «в заповедных и дремучих страшных Муромских лесах» (привет тебе, Илья! Что ж ты нечисть-то не добил?), иногда это «лес густой с бабами-ягами», растущий вдоль дороги.

Николай Юдин. Иллюстрация к сказке Василия Шукшина "До третьих петухов"

У Шукшина описание леса, по которому идёт герой, не требует излишней детализации. Здесь можно сесть на пенёк, здесь светит огонёк в окне избушки на курьих ножках. В этом лесу «дороги опять никакой не было, а была малая звериная тропка».

Что же сближает картины, нарисованные двумя очень разными по духу и по убеждениям русскими художниками? Сближает общее чувство:

Вдоль дороги всё не так,

А в конце подавно.

«Мне ж как птице в клетке», - поёт-хрипит Высоцкий. Шукшин устами своего героя говорит грубее: «А в душу как вроде удобрения свалили».

Антисказки Высоцкого – об утраченной гармонии, о том, от чего страдал его Гамлет: «Прервалась дней связующая нить». Или совсем просто: «Лукоморья больше нет». Антисказка Шукшина – о том, что необходимо гармонию восстановить, нити связать, Лукоморье открыть заново. «Нам бы не сидеть!» - обращается в финале шукшинского текста набравшийся опыта Иван к Илье Муромцу. – «Не рассиживаться бы нам!..»

Как вспоминает Георгий Бурков, участников группы, занятых на съёмках фильма «Они сражались за Родину», пригласили в гости к Шолохову. Разговор шёл о повести, по которой снимали картину, а потом было застолье. Шукшин произнёс тост: «Мы с вами распустили нацию. Теперь предстоит тяжёлый труд - собрать её заново. Собрать нацию гораздо сложнее, чем распустить…» Тост дерзкий, если не сказать вызывающий, тост, который вряд ли понравился сидевшим за тем же столом партийным бонзам.

Предупредить нацию о грядущих бедах – «Ванька, смотри!» - Шукшин успел. Начать её собирать заново так и не пришлось. Но хотя бы завет, к нам обращённый, остался.