К 140-летию А. Беляева. Александр Балтин

…есть острый, зигзагом молнии играющий рассказ – «Мистер Смех»; острый, неожиданный, толкующий и трактующий власть комического так, будто Беляев заглянул в запретные зоны и уголки человеческого мозга, и понял нечто, недоступное нейрофизиологам…

Но зачитывались в детстве «Человеком-амфибией» и «Головой профессора Доуэля».

Это необычная фантастика: без космоса, звездолётов и других планет (немного космической темы появляется ближе к финалу писателя); фантастика, вписанная в действительность, распростёртую окрест, столь же прозаическую, сколь и требующую монотонности усилий; это фантастика – с большими пластами метафизики, с размышлениями о правах человека на границы неведомого, о долге и чести, о той мере, что позволяет оставаться человеком, не слететь за грань.

В советской литературе Беляев был первым, полностью сконцентрировавшимся на своеобразном жанре.

Он предрёк акваланг, и намекал на возможности орбитальной станции; а ещё – предсказал собственную, смерть: хотя дело тут не в ясновидение, но в чётком осознание возможностей болезни и определённой мере стоицизма.

…из семьи священника происходя, логично учиться в духовной семинарии: куда – по настоянию отца – и поступает Беляев; заканчивает её, но священником не становится – пёстрый мир окрест манит куда больше.

Больше того, соприкоснувшись с механизмами церкви, Беляев в дальнейшем позиционировал себя атеистом; увлекающимся человеком будучи, сам освоил игру на фортепиано и скрипке.

Фотография, живопись, языки манили; он вдохновенно учил эсперанто.

В смоленском Народном доме выходил на сцену театра; многообразие интересов переполняло, возможно – разрывая сознание, не давая ему угомона.

Демидовский юридический лицей в Ярославле оказался для Беляева связанным с участием в стачках: строительство баррикад на московских улицах отдавало романтизмом, и, связанное с риском, вводит Беляева под прицелы жандармского управления.

Вёл дневник.

Ставши дипломированным адвокатом, вёл политические дела.

В 1928 году распустился «Человек-амфибия»: странный и животрепещущий роман, с необыкновенной сгущённостью показывающий дерзновение и возможности человека, навеивающий грусть и трагическими своими изломами поражающий… тем, насколько и фантастический элемент, привносимый в жизнь, ничего в ней не меняет.

Зло остаётся злом.

Добру его не победить.

…раскрываются подводные дебри, увиденные ихтиандром.

Потом возник гениальный Доуэль, существующий в виде одной головы…

Жутковатым веет: тем не менее, именно на такой фантазии более скрупулёзно можно рассмотреть человеческий ворох: предательство и верность, интеллектуальное дерзновение и отчаяние поражения.

Космос вошёл всё же в окуляры интересов Беляева: он зачитывается Циолковским, а роман Беляева, «Космический фрегат» понравился русскому мистику и провидцу.

Как понравились его книги и Уэллсу.

Смерть его ужасна: с точки зрение обыденности: ослабленный после операций, Беляев умирает от голода.

Расчёты и планы провиденциальных сил мы никогда не узнаем.

Книги Беляева продолжают сверкать и переливаться красками, маня и гипнотизируя мальчишек и юношей, увлекая взрослых – тех, чьё сердце ещё не окончательно ороговело обыденностью.

Александр Балтин