Новорусская премия (рассказ). Владимир Крупин

В те незабвенные времена, когда писателей ценили и тиражи журналов были заоблачными, один из журналов – «Работница» или «Крестьянка», точно не помню, объявил меня лауреатом года. Жили мы с женой очень скромно, этому известию обрадовались.

– Тебе купим костюм, – говорила жена, – а то ходишь, как...

Мы наивно думали, что если тираж журнала 18 миллионов, то и премия изрядная. Увы, какой там костюм, на рукав бы не хватило! Совершенно расстроенный, я поехал обратно. Но не сразу домой, а в Дом литераторов. В нем была какая-то притягивающая сила черной дыры. Не хочешь, а едешь. Конечно, было там и хорошее: друзья были, разговоры, всякие секции, бюро, творческие объединения, обсуждения, вечера, собрания... Но главное – конечно, были ресторан и буфеты. В них и проистекала творческая жизнь. Гуляли изрядно.

В нижнем прокуренном буфете меня окликнул мрачный поэт Юрий Кузнецов. Поэты его побаивались или заискивали перед ним. То и другое было не по нему, я же был прозаик, да к тому же еще в более отдаленные годы мы вместе работали в издательстве «Современник» и не читали друг у друга ни строчки. Да и зачем читать что-то у человека, с которым и так хорошо?

– Ты когда-нибудь купал женщину в шампанском? – спросил меня Юра.

– Еще нет.

– А что? С книги можно. (То есть с гонорара за книгу.)

– С книги, может быть, а вот с премии не потянуть. Я сейчас, как лауреат года, премию получил – слезы! Такую и домой не понесешь, только пропить. Тебе чего заказать?

– Только не шампанского. Хотя, – Юра опять задумался, – ничего в этом купании хорошего нет. Женщина же будет липкая вся, ее же надо будет потом обмывать, косметика потечет...

– А ты в сухом купай.

– Все равно же мокрая. Ну что, пару ящиков хватит. Тут, брат, гусарить надо до конца, тут надо ее туфелькой шампанское черпать и пить. Но, конечно, надо, чтоб и она была на взводе и чтоб сам был в полном порядке. Трезвый же не будешь из туфли пить. Ну что, брат, заказывай.

А дальше... дальше все было, как в стихах Юрия Кузнецова:


С бледным лицом возвращаюсь
К законной жене.
Где я напился?
На дне, дорогая, на дне.

И вот – прошла вечность, мы живем и умирать не собираемся, все в той же самой лучшей стране, России, пишем, кто хуже, кто лучше. Живем не всегда, но иногда хорошо. Смотрим, пожимая плечами, как демократы из «Пень-клуба» дают друг другу разные премии. Ведь по гамбургскому счету мы, писатели, отлично знаем, кто чего стоит, так что и тут все в порядке. Недавно меня порадовало искренностью высказывание писательницы для общего вкуса Марининой. Ее телеведущий спрашивает: «А как на вас смотрят настоящие писатели?» Маринина отвечает: «Как солдаты на вошь». Если мои благосклонные читатели, а они у меня есть, позволят мне считать себя писателем, как и моих друзей, то замечу, что солдаты – символ защиты Отечества – ходят в чистом, в бане моются, как же они будут смотреть на вошь?

Вот и мне решили дать премию новые бизнесмены одного нового какого-то АО, ЗАО, РАО – я в них не разбираюсь. Позвонили, соединили с начальством. С самым главным… не сразу. Как я живу? Очень хорошо живу, отвечал я. У меня все есть. Нет, машины нет, дачи нет, ну и не надо. Квартира? Ничего, терпимо. Кабинета нет, ну так всю жизнь не было, и тоже не надо. Я говорил, а сам думал: а взять бы им, поросятам, меня на пансион, на два года хотя бы. Я бы роман написал. Но их планы были шире и значительней. Они учреждали премию и меня собирались объявить первым лауреатом. Соединили с начальником. Он тоже долго говорил.

– Мы знаем, – говорил начальник, – у вас давно не было книг, это же для писателя нонсенс. Не скрою, этой премией мы хотим показать правительству пример отношения к культуре. Отношение же почти на нуле, вы согласны? Культура – дело первостепенной важности, я так думаю.

Как не согласиться с тем, что культура – дело первостепенной важности? Я обещал сутки подумать. Вечером жена видела этого человека по телевизору.

– Очень приличный. Говорит дельно, не жует, есть что сказать в отличие от некоторых. В конце концов, тебе пора купить приличный костюм, ходишь, как...

Короче, когда мне назавтра позвонили насчет премии, я на нее согласился. Колесо завертелось. Дела со мной имел референт. Он бодро докладывал, что все продвигается, вручение приурочено к благотворительному вечеру, просил подготовить мое ответное слово, осторожно просил показать его. Я отвечал, что по бумаге говорить не умею, что даже и не знаю, что говорить. Он испугался: как так? «Ну я же не слышал слов при вручении, я же на них должен отвечать. Услышу и отвечу». – «Мы вам покажем речь Ильи Семеновича».

Я отказался читать заранее то, что все равно услышу. Думаю, что они уже начинали во мне разочаровываться.

– Премия – это взятка, – философствовал я перед женой. – Дадут – и обязан отработать. Ведь я уже потом против этого РАО нигде не выступлю. Вот (такой-то) издали ему книгу (такие-то), он же теперь слова против них не скажет.

– Но книга-то хорошая, – возражала жена. – Или ты забыл про клок шерсти с паршивой овцы? И вообще, что ты на этом зациклился? Возьми да откажись, пока не поздно...

На церемонию вручения меня хотели везти на машине. Я отказался не почему-либо, а просто потому, что здание, где был вечер, было рядом с метро. Я с детства жалею технику. Меня просили приехать пораньше, но я подумал: а чего там буду толкаться, и приехал в обрез. Мокрый от напряжения и страха референт, вымученно улыбаясь, провел меня в комнату президиума. По дороге обнаружил, что я без галстука, и приказал кому-то принести три – на выбор. Я уперся: не ношу я галстуков. В комнате президиума был богато накрытый стол. Я, из любопытства, приподнял одну из не виданных мною бутылок за горлышко. Референт испуганно сказал:

– Может, после церемонии?

Видимо, он полагал, что русский писатель хлобыщет коньяк стаканами. Значит, ему велели отвечать не только за мою доставку, но и за мой внешний вид. Меня подвели к Илье Семеновичу. Спасибо ему, что хотя бы не приобнял за плечи, не похлопал по спине, не сказал: «Вот вы какой, оказывается», – просто пожал руку, ею же указал на накрытые столы, уточнив, что это просто так, а банкет впереди.

Я отвел в сторонку край занавеса, посмотрел в зал. Публика была очень приличная: ветераны и школьники. Началась церемония. Долго гремел оркестр, звучал «Рассвет на Москве-реке» из «Хованщины» Модеста Мусоргского. Долго оглашались списки добрых дел этого объединения. Вручались подарки. Велели готовиться и мне.

Илья Семенович говорил без бумажки, что меня обрадовало. А то получилось бы, что я без бумажки, а он с ней. Вынесли диплом лауреата. Диплом – прямо чудо полиграфического искусства. Даже и конверт, из которого извлекли диплом, был специальный, сверкал золотом каемки и серебром надписей. Илья Семенович в своем слове излягал правительство в области плохого отношения к культуре, особенно в области литературы, сказал, что я хороший, что они решили меня отметить и т. п.

Референт шептал мне о заслугах Ильи Семеновича. Ясно, что мне полагалось их, эти заслуги, озвучить, сделать достоянием общественности. В зале было много представителей средств массовой информации. Из упрямства я ни слова не сказал в адрес Ильи Семеновича, более того, заявил, что хорошая литература не нужна никому: ни коммунистам, ни демократам; что она независима, она на стороне униженных и угнетенных; что демократия плодит нищету и разбой, уменьшает рождаемость, увеличивает смертность, и даже ляпнул такую фразу; что подачками от богатеньких буратино культуру не поднимешь. И не надо: русская культура самодостаточна. Что я вкладывал в это слово, которое совсем не люблю, я не понимаю до сих пор. Но то, что мое выступление было не по нутру Илье Семеновичу, я сообразил. Пожал его руку. Оркестр исполнил «Славься!» Михаила Ивановича Глинки из оперы «Жизнь за царя». Я ушел со сцены с большим конвертом. За кулисами Илья Семенович сообщил, что деньги они сюда не привезли, чтоб «презренным металлом» не омрачать радость события, что просит прямо завтра приехать к ним в офис за суммой. Сказал загадочно: «Для начала дадим вам пять тысяч. Немного, конечно, но это же, – он похлопал меня по плечу, – для начала».

Мне не хотелось на банкет, я и не остался. Ушел, даже и не извинился. Референт меня не уследил. А вот одна женщина перехватила. Она просила у меня денег на поездку в Оптину пустынь.

– А вы знаете, мне денег не дали, – извинился я. Но я видел, что она мне не поверила.

Жена, не ходившая на церемонию, посоветовала вообще за деньгами не ездить.

– Ну уж нет, – сказал я, – столько позорился, должна же быть какая-то компенсация.

Наутро несколько газет сообщили об учреждении премии и первом ее лауреате. Позвонил товарищ, очень давно не звонивший:

– Ну что, старичок, надо тебя качнуть!

Когда я к обеду рассказал уже нескольким знакомым, что денег мне не дали, я решил их получить. Позвонил... нет, не Илье Семеновичу, его телефона не знал, а референту. Референт говорил очень холодно. Выговорил и за речь, и за отсутствие на банкете. А про деньги спросил:

– Разве вы их не получили?

– Илья Семенович велел зайти за ними.

– Я узнаю и позвоню.

Он узнавал три дня. Я не звонил. Позвонил он и соединил с Ильей Семеновичем. Тот, переврав отчество, просил позвонить завтра. Что делать, позвонил. Хотя уже указательный палец немел от кручения диска. Не соединяли. На другой день, на третий его не было. Я не мог и представить, чтоб от меня бегали… люди занятые.

Но вот мне назначили день приезда. Велели с паспортом. Это для пропуска. Выписали пропуск, чуть ли не обшарили при входе, я прошел сквозь «рукав», как в аэропорту. Велели ждать. Я ходил по коридору, вышедшему из евроремонта, и чувствовал себя очень паскудно. Тем более какой-то служащий очень настойчиво предложил мне «присесть». У Ильи Семеновича шло, естественно, заседание. Но вот он вышел и, даже и руки не протянув, вынул из кармана катушку ассигнаций. Почему они были так свернуты, не знаю. Может, для удобства. Он ловко отмотал мне две тысячи, подумал… еще добавил пятьсот.

– Мы как договорились? – спросил он.

Я растерялся. Разве мы договаривались?

Он вспомнил:

– Ах, да, пять. Я говорил пять, да? – Он подумал: – Половина, пересчитайте, ваша, остальные чуть позже. Идет?

Мне казалось, что при выходе меня ощупают и отберут выданную сумму. Нет, выпустили. Я никуда не заезжал, привез деньги домой, рассказал жене, как мне в коридоре отслюнивали купюры.

– Забудь, – сказала она, – и больше им не звони.

Я и не звонил, и благополучно забыл бы о премии, но она сама о себе напомнила.

Наступил следующий год. Я, как законопослушный налогоплательщик, заполнил налоговые простыни и уснул спокойно. Доходы мои не превышали суммы, после которой налоги взимаются. Вдруг меня вызвали в налоговую инспекцию. Инспектор, человек очень доброжелательный, спросил:

– А вы не забыли какие-либо доходы внести в декларацию?

Тут я вспомнил свою дальновидную жену, она говорила, чтоб я внес эти две с половиной тысячи в декларацию: «Возьми у них справку». Но это же надо было им звонить, я представил, как они будут докладывать Илье Семеновичу, как он подумает, что я напоминаю о второй половине, и решил не связываться. Да и велика ли сумма в конце концов.

– А-а, – сказал я, как бы вспоминая, – ну да, премия. Две с половиной тысячи. Но справки нет. Если можно, запишите без справки.

– Две с половиной? – спросил он. – Значит, вам долларами заплатили?

– Нет, рублями. Долларами, да вы что, да я их ненавижу, брезгую в руки взять. И вообще, – просветил я инспектора, – уважающая себя страна не позволяет чужой валюте вторгаться в свои пределы. Доллар, кстати, произошел от европейского талера.

Инспектор выслушал меня, пододвинул выписку из сообщений о благотворительной деятельности объединения, меня наградившего. Там среди прочих расходов значилась и моя фамилия, а против нее стояла сумма – пятьсот тысяч рублей.
– Или это ошибка, – сказал я, – или они мне должны четыреста девяносто семь тысяч пятьсот.
– Советую разобраться, – сказал инспектор. – Месяца хватит? Я вам верю, но я обязан верить фактам, а не словам. Или они отзывают документ в части вас, или на вас налагаются санкции через суд.

– Да, – говорил я дома жене, – вот вляпался. У них, значит, статья благотворительности налогами не облагается, а премии облагаются. С тех, кто получает. Значит, руки на мне погрели. А может быть, – строил я предположения, – они и хотели дать пятьсот тысяч, а потом я им не понравился, они и переиграли. А по документам прошла такая цифра. А может быть, решили, что я такой богатый, что заплачу налог и не вздрогну.

– Не гадай, а звони им.

Угроза описи имущества через суд придала мне сил, и я дозвонился. Референт был изумлен. Илья Семенович был не в курсе. Они обещали разобраться. И, видимо, разобрались, так как меня больше к инспектору не таскали.

Большое вам спасибо, дорогие учредители новорусских премий, спасибо и до свидания!