ПЛАНКА (рассказ). Евгений Гришковец

— Коля, ну что ты так суетишься!? Не бойся ты!

— Ты что, в самом деле собрался с ним драться? А вдруг он какой-нибудь боксер.

— Ну и что? Разобьет он мне морду или я ему рожу разобью. Ты-то чё переживаешь? Давай лучше выпьем.

— Семеныч, тебе уже хватит, не пей больше…

— Коля! Ты же знаешь, мне бесполезно говорить «Не пей, тебе хватит». Давай, возьми еще виски. И возьми сразу по сто, чтобы два раза не бегать.

— Да взять-то я возьму. Ну ты что, в самом деле пойдешь драться? Ты головой своей подумай. Пойдешь драться с этим пацаном? С этим пьяным щенком?

— А я кто? Я пьяный кобель и все. Чё ты суетишься, Коля!? Ну разобьют мне мою рожу, не твою же.

— Не-е-е, Семеныч! Так не пойдет! А я стоять что ли буду и смотреть? И вообще, как ты себе это представляешь?

— Никак! Я это себе никак не представляю. Мне все равно. Можно здесь прямо, а можно отойти в туалет.

— Да тут милиции посмотри сколько! Охрана…

— Тогда в туалете. Мне насрать! Пойдем в туалет. Да и что мы пять раундов будем биться что ли? Раз, два и все. Сам же знаешь.

— Ты с ума сошел?! Точно, с ума сошел! Зачем тебе это надо? Я пойду прямо сейчас позову вон того лейтенанта, скажу ему, что этот пацан перепил, залупается на солидного человека…

— Тогда, Коля, я тебя отмудохаю, понял…

— Это пожалуйста! Долетим домой и…

— Не вздумай этого делать! Сейчас пока сидим? Все тихо? Ну, вот и давай сидеть. А дальше будет видно. К тому же, может он сам милиционер. Ты лучше пока возьми еще вискаря. Сходи не службу, а в дружбу. Давай, Коля! Два по сто. И шоколадку какую-нибудь возьми.

Николай Николаевич пошел к буфету. А Игорь Семенович остался сидеть за столиком, за которым они просидели уже почти два часа, и столик был заставлен пустыми пластиковыми стаканчиками. За это время они уже выпили грамм по триста виски. Точнее, Игорь Семенович выпил грамм триста пятьдесят, а Николай Николаевич на сто грамм меньше. Но это была не первая и далеко не первая выпивка за этот вечер.

Игорь Семенович посмотрел на свои руки, которые лежали на столе. Большие, пухлые и сухие руки. Толстые, упругие пальцы, ногти очень коротко пострижены. Он сжал левую руку в кулак. Кулак получился серьезный. На запястье виднелся шрам с остатками давно и неудачно сведенной татуировки. Когда-то на этом месте было слово «Игорь». А потом, тоже давно, Игорь Семенович попытался выжечь эту наколку марганцовкой. Получился шрам, от которого кулак смотрелся еще более грозно.

Он разжал левый кулак и сжал правый. На круглых костяшках этого кулака побелели мелкие рубцы, следы давних драк. Когда-то он попадал этим кулаком по зубам, и даже выбивал зубы, разбивая кулак в кровь. Тогда боли он не чувствовал. Боль приходила только после драки. Но не дрался Игорь Семенович уже давно. И сам давно не получал ударов кулаком по лицу. А когда-то, тридцать лет назад, дрался он частенько. Без драки было тогда нельзя.

— Семеныч, Семеныч, кулак-то разожми, — сказал Николай Николаевич, вернувшись к столику с двумя пластиковыми стаканчиками и шоколадкой в руках.

— Чего? — очнувшись, спросил Игорь Семенович.

— Кувалду свою разожми, говорю, — садясь, сказал Николай Николаевич. — Давай скорее выпьем и пойдем на посадку. Ты что, ничего не слышал? Наш рейс наконец-то объявили. Вот и слава богу! Само собой все разрешилось. Пойдем, Семеныч, полетаем. А твой боец пусть здесь посидит. Ему в Норильск, а их до пяти утра задерживают метеоусловиями. За это время он себе приключения найдет. Северянин, тоже мне! Он так просто отсюда нынче не улетит. Он там уже к кому-то другому цепляется. Так что, свое он получит. И как его еще не забрали?! Может быть, действительно, милиционер. Вообще, похож…

— Давай выпьем, Коля, — беря свой стаканчик, хрипло сказал Игорь Семенович. — Давай.

— За что выпьем?

— Не знаю. За нас. За то, чтобы нормально долететь. За удачу. За здоровье давай выпьем. Хочешь, выпьем за тебя?

— Да чего за меня пить? — пожал плечами Николай Николаевич. — Давай за то, чтобы нормально долететь.

— Давай!

Они залпом выпили. Игорь Семенович даже не почувствовал вкуса выпивки, а Николай Николаевич весь сморщился, его передернуло, и он судорожно стал разворачивать шоколадку.

Игорь Семенович пил уже третий день, и знал, что это не конец, потому что напряжение не отпускало, и сознание не отключалось, несмотря на количество выпитого. Он также понимал, что в Москве от напряжения не уйти. И хоть ноги и губы слушались не очень, но глаза видели все, как есть. И мозг понимал все, как есть. И сердце… Он надеялся, что улетит из Москвы, и дома ему удастся выдохнуть то, что было в груди, и залить сердце, мозг и глаза. Залить, и погасить все сразу. Он ждал и надеялся, что алкоголь растворит тот кристалл, который своими острыми гранями резал грудь, голову и глаза вот уже три последних дня. Кристалл растворится, и придет успокоение, или хотя бы пьяное забвение. Да хоть самое страшное похмелье, лишь бы не то, что есть!

А тут какой-то мальчишка, какой-то полуспортсмен, полубандит, полумилиционер, со слюнявой улыбкой и в спортивном костюме, прицепился к нему, обозвал разными давно известными Игорю Семеновичу словами, да еще пообещал разбить ему… лицо.

Игоря Семеновича давно уже такими словами не называли, и бить ему лицо тоже давно никто не пытался. Но Игорь Семенович не испугался и даже не разозлился. Ему и без того было так, что больнее, казалось, никто ему сделать не может. И к возможности драки он отнесся очень серьезно, и обдумывал эту возможность тоже серьезно и обстоятельно. Он только жалел, что злости в нем нет. А накручивать на себя злость, как могут очень многие в пьяном виде, он не умел. Поэтому, сжимая кулаки, он просто думал о том, как можно их применить, а главное, будет ли от этого легче.

Он же помнил, и помнил отчетливо, как во время настоящей драки всякая боль исчезает, она перестает ощущаться. Но это происходит только тогда, когда драка настоящая. Потому что когда бьют, тогда больно. То есть, ни когда дерешься, а когда бьют. Игорь Семенович знал и то, и другое.

— Ну что, Семеныч, пошли. Посидели на дорожку и давай…

— Сиди, Коля. Еще минут пятнадцать смело можно посидеть. Без нас не улетят.

— А чего сидеть-то? Я больше пить не буду, и тебе не дам.

— А там чего толкаться? Дай спокойно людям пройти на посадку. Пойдём последними. Чё ты суетишься?!

— Не, Семеныч, я больше с тобой в Москву не полечу. Или врозь или никак. Я столько пить и так мало спать не могу.

— Я и сам больше в Москву не полечу, Коля. Ни с тобой, ни без тебя. Всё! Хватит!…

Игорь Семенович и Николай Николаевич улетали домой в Пермь. Прилетели они в понедельник утром, должны были вернуться домой в среду вечером, но задержались до пятницы. Точнее, Игорь Семенович решил задержаться, а Николая Николаевича, своего заместителя, помощника и товарища, он не отпустил и оставил при себе. В пятницу вечером они приехали к своему рейсу, а рейс задержался на целых два часа. Но наконец-то они могли вернуться из замороженной последними январскими морозами Москвы к себе на еще более замороженный Урал.

Игорь Семенович еще во вторник днем был очень доволен. Он смог добиться того, чего хотел. Московские заказчики, наконец-то, все подписали и приняли почти все основные условия, на которых он настаивал. Игорь Семенович владел и руководил строительной компанией. Небольшой компанией, но и не совсем маленькой. Он всю жизнь чего-то строил. Дом с отцом и братьями строил, когда был еще совсем мальчишкой. Потом в армии чего-то строил. Потом учился на строителя, и все строил, строил и строил. Вот и теперь он должен был построить большие складские помещения, железнодорожные склады. Это был важный для него заказ. На этот заказ претендовала не одна пермская строительная фирма, но Игорь Семенович всех опередил, уговорил, подмаслил. Во вторник днем заказчики и он ударили по рукам, а вечером того же дня они решили отметить такое важное решение. В среду Игорь Семенович хотел доделать какие-то мелочи и вернуться домой, но…

— Коля, я еще выпью на посошок, — сказал Игорь Семенович, вставая.

— Семеныч, ты же посошки не пьешь, лишнее это, — тоже, вставая, сказал Николай Николаевич.

— Это, когда мне их в глотку пытаются залить, тогда я посошки не пью. А сейчас я сам хочу, и выпью, — это он говорил, надевая свое большое тяжёлое кожаное пальто на меху. — И Коля! Ну бесполезно же меня отговаривать. Что ты, как маленький?!

— Там этот ошивается у буфета. Опять же прицепится. Зачем ты нарываешься, Семеныч? На кой тебе это надо? Ты сам, как маленький, я не знаю… Тебе полста лет уже, а туда же.

— Коля, ты мне свой год не приписывай. Это тебе полста, а мне меньше. Вот я за твои полста, полста и выпью.

— Я с тобой…

— Ну нет! Вещи покарауль. Я сейчас. А вот тебе точно пить больше не надо, а то в самолет не пустят, — сказал Игорь Семенович, надел на затылок шапку, и пошел к буфету.

Он шел и видел того парня, который уже два последних часа периодически к нему цеплялся. Тот стоял возле буфетной стойки спиной к Игорю Семеновичу, и что-то громко говорил двум мужчинам в очках и длинных пальто. Те же старались на него не смотреть. Игорь Семенович поймал себя на забавном ощущении, которого не испытывал с юности. Он усмехнулся этому ощущению. И сама ситуация напомнила ему юность и даже школу. Он вспомнил ту внутреннюю дрожь со звоном в ушах, которая всегда являлась ему перед дракой.

О драке в школе было известно заранее. Обычно, она назревала за несколько дней до. Её готовили. Кто-нибудь говорил: «Игорёк, а ты знаешь, что про тебя Толян сказал?» или « А та знаешь, Толян-то твой портфель опплевал». Драке часто предшествовала короткая стычка или словесная перепалка утром в раздевалке или во время перемены на лестнице. После такого все уже ждали саму драку. Дрались всегда после уроков за углом у дальнего от дороги торца школы. Дрались один на один. Игорь Семенович дрался в школе часто. Он был больше и сильнее своих одноклассников. Вот они и старались столкнуть его с другими школьными здоровяками. Смотреть на драку приходили многие, а знали о ней все.

За пару уроков до драки, о которой уже было известно, та самая дрожь уже приходила, и не давала сосредоточиться на предмете урока. А Игорь Семенович и без того учился не самым лучшим образом. Зато, дрался он не плохо, хотя бывал и бит.

Школьная драка готовилась долго, а проходила всегда очень быстро. За считанные секунды становилось все ясно. В любом случае, в течение минуты кто-то был побежден, а кто-то побеждал. Или драка прекращалась кем-нибудь из учителей, если девчонки разбалтывали, что возле школы будут драться. Тогда все разбегались, а драка переносилась на другой день.

Хуже всего было идти на драку. Игорь Семенович не любил того сердцебиения и дрожи, которые сопровождали его, когда он спускался по школьной лестнице после последнего урока, то есть, когда он шел на драку. Он не боялся, просто сердце колотилось, и что-то звенело в ушах и дрожало внутри. Еще он не любил последние обсуждения условий драки, например, что в этот раз будут драться до первой крови и последние обидные слова, которые необходимы были для начала. Сам он обычно молчал, но старался ударить первым.

Зато ему нравилось то ощущение за секунду до первого удара, когда внутри что-то обрывалось… Что-то происходило, как будто падала невидимая планка. И падение этой планки мгновенно отключало волнение, сердцебиение и боль. В глазах все изменялось, зрение обострялось многократно, и скорость реакции обострялось многократно, и сила прибывала в руках, и не только в руках. И тогда он побеждал быстро и бесспорно. Никакой боевой техники не было ни у него, ни у его противников. Просто, он бил кулаками в лицо, как можно сильнее и быстрее.

Но бывали ситуации, когда эта планка не падала. Почему-то не падала. То ли злости не хватало, то ли волнения было в избытке. И тогда Игорь Семенович бывал бит даже более слабым противником.

В юности на танцах Игорь Семенович продолжал драться. На танцах драки вспыхивали быстро, и планка падала легко и без подготовки. К тому времени навыков драки стало больше, появились даже свои собственные приемы. Хотя все по-прежнему происходило быстро. Либо одерживалась явная победа, либо дерущихся растаскивали под их собственную ругань, страшные угрозы и визг подруг.

Групповые драки в их небольшом городе в ста километрах от Перми случались не часто. Отличались эти драки жестокостью и бессмысленностью. Никакой боевой красоты в них не было, а реальная опасность поножовщины была. Игорь Семенович старался в таких драках не участвовать.

В армии все было иначе. Там либо просто били его, либо просто бил он. А после армии, когда он стал студентом, и поселился в общежитии не в самом спокойном и престижном районе города Перми, драться тоже приходилось. Но у Игоря Семеновича уже появились другие навыки. Навыки ухода от драки. Но если планка падала, то кулаки сами молниеносно сжимались, и…

А десять лет назад он ударил старшего сына. Сын явился домой под утро, и был явно выпивший. Сыну тогда было шестнадцать. Жена и Игорь Семенович не спали, ждали. А он пришел и с порога что-то не то стал говорить, размахивать руками. Планка Игоря Семеновича упала, и он ударил сына ладонью по губам. Ударил сильно, но не ожидал, что настолько сильным получится удар. Сын отлетел к стене, губы его были разбиты в кровь. Игорь Семенович до сих пор не мог забыть ни своего ужаса, ни глаз старшего своего и любимого ребенка, который был уже большой, ростом с отца. Как тогда этот большой парень плакал, хотел убежать из дома, как его удерживала и рыдала жена. Игорь Семенович не мог об этом забыть и боялся, что сын тоже.

Игорь Семенович знал, что каким бы ни был сильным и спортивным юноша, мужик все равно сильнее. Он помнил, как они мальчишками играли с мужиками в футбол. Мальчишки и бегали быстрее, и были шустрее и проворнее, но в мужиках была какая-то твердость и мощь. Их больно было даже пинать, об них можно было разбить пальцы ног. С ними лучше было на бегу не сталкиваться. Они были твердые, закостенелые какие-то… И сильные какой-то другой, чем у мальчишек и юношей, силой.

Игорь Семенович помнил, что когда он вернулся из армии, и был весь налитой здоровьем и молодыми мускулами… он был даже спортивным. Отец его, который не отличался высоким ростом, мускулатурой и большими руками, а был наоборот сухой, жилистый и сутулый. Все равно, отец колол дрова сильнее и выносливее, чем Игорь Семенович. И на первой своей стройке Игорь Семенович убедился, что мужики, даже испитые и на вид совсем немощные, если захотят, могут больше его поднять, и дольше напряженно работать, без отдыха и перекуров. Правда, если захотят.

С тех пор, как Игорь Семенович ударил сына, он больше никого не бил. А если планка падала, а она периодически падала, он принимал быстрые, суровые и не всегда верные решения. Но от таких решений он потом не отказывался, и старался о них не жалеть.

Игорь Семенович подошел к буфету. Пьяный задиристый парень его не заметил.

— Мне вот этого виски, пятьдесят, — сказал Игорь Семенович, и указал пальцем на нужную бутылку. — Больше ничего не надо. Сколько я должен?

Пока буфетчица наливала виски, пока отсчитывала сдачу, Игорь Семенович разглядывал того самого парня, который стоял к нему спиной. Парень был крепкий, лет двадцати пяти, хотя может быть и больше. Возраст по нему было сложно понять.

— В Норильске таких пидарасов сразу гасят, — говорил он негромко и монотонно. Было ясно, что он тут так бубнит уже давно. — Сразу гасят, блядь! Вы же черти конченные. Ну чё смотришь, а?

Два мужчины в очках и пальто пропускали то, что он говорил мимо ушей, только опасливо на него поглядывали. Возможно, они были иностранцы. Все-таки, удивительно было, что его еще не забрали милиционеры, и никто не обратил внимание милиции на поведение этого недоброго парня.

Игорь Семенович получил свой виски и выпил его сразу, не отходя от буфета.

— Аллё-о-о! А кто тебе разрешил сюда подходить?! — услышал Игорь Семенович в свой адрес. — Ты где прятался, чучело? Ты меня слышишь, нет?

— Уймись, а! — сказала ему буфетчица. — Вот, ведь, выискался тоже! Бубнит и бубнит здесь…

— Мать! Прости, пожалуйста, дай с человеком поговорить! Видишь, какое чучело здесь ходит, — слышал Игорь Семенович, разворачиваясь и уходя. — Ну куда ты? Пойдем, поговорим! Куда пошел? Зассал? Да просто поговорим! Слышь, ты… Гандон ты! И плащ у тебя гандонский…

— Кто-нибудь успокоит его или нет? Тут мужчины есть?… — говорила буфетчица.

А Игорь Семенович почувствовал, что если этот парень за ним увяжется, то в этот раз он не сможет сдержаться. Планка висела уже на волоске. И удерживать эту планку от падения Игорь Семенович не хотел, скорее наоборот. Как же ему не хотелось её удерживать.

Во вторник после удачного подписания договора, Игорь Семенович и Николай Николаевич пошли с московскими заказчиками в ресторан. Заказчики были ребята молодые, всем не было и сорока, все были энергичные, подвижные и смешливые. Игорь Семенович не очень хотел идти в ресторан с малознакомыми ему людьми. У него было наоборот желание пойти в место попроще и выпить. А в незнакомой деловой компании он, конечно, выпить не мог. Но ужин был обязательной частью программы, и он пошёл.

Нельзя сказать, что Игорь Семенович не любил ходить в рестораны. За последние годы он к ресторанам привык. Ему нравилось, особенно за границей или на югах, посидеть в ресторане и поесть, или посидеть в баре и выпить. Он так и делал, когда ездил отдыхать или бывал на строительных выставках. Чаще всего на строительные выставки он ездил в Германию, посмотреть новые материалы или новую строительную технику. Так что он знал, как и зачем ходят в ресторан. И даже в Перми у него была пара любимых мест. Но во время своих коротких поездок в Москву он предпочитал просто выпить, и тогда его тянуло на романтику. А найти романтику в Москве было не трудно. В Перми он старался себе этого не позволять, а в Германии романтики не было вовсе.

Так что, он не очень хотел идти в ресторан, чтобы долго чего-то есть и долго разговаривать, но ужин неожиданно прошел весело и приятно. Во-первых, ребята, заказчики, не повели их в модный и сложный ресторан с хорошей посудой, светлыми скатертями и тихими разговорами, а выбрали, наоборот, большой и шумный ресторан на Новом Арбате, где все пили пиво, ели соответствующую пиву еду, и даже во вторник там было много людей. Во-вторых, ребята, заказчики, оказались, все-таки, людьми простыми и веселыми. Так что, пили пиво, а потом и водку. Около десяти вечера ужин плавно стал подходить к концу. Ребята-москвичи засобирались по домам. А Игорь Семенович в гостиницу не спешил. Настроение было прекрасное, к тому же, выпили за ужином как раз столько, что хотелось, как минимум, еще столько же. В итоге, все, кроме одного, заказчики ушли. И за столом остались только Игорь Семенович, Николай Николаевич и Денис. Денис и Игорь Семенович весело разговаривали и хохотали, а Николай Николаевич начал дремать. И тут в ресторан зашла большая компания, человек семь. Компания была разнополая, разновозрастная и очень шумная. Две женщины в этой компании были с цветами в руках. У одной был букет, а у другой целая охапка цветов.

— О-о-о! — громко сказал Денис, увидев вошедших. — Извините, Игорь Семенович, это мои знакомые, я вас покину на минутку.

Денис пошел здороваться. Он поздоровался со всеми. С одним мужчиной даже обнялся. А у той дамы, что была с охапкой цветов, он цветы забрал, и отдал их официанту, который эти цветы тут же куда-то понес. Денис поцеловал даме руку. А потом и другой поцеловал руку, у нее цветы уже тоже забрали. В компании была еще одна дама без цветов, но ей Денис руку целовать не стал. Некоторое время они все что-то обсуждали с менеджером ресторана и оглядывались по сторонам, а потом двинулись к столу, за которым сидели Игорь Семенович и Николай Николаевич.

— Вот, Игорь Семенович, это мои хорошие знакомые, прекрасные люди, — сказал Денис, подходя к столу. — Для такой большой компании нет подходящего стола. А мы сидим за самым большим столом втроем. Сейчас еще подставят маленький столик, и места всем хватит. Вы не возражаете?

— Денис, дружище, какай разговор?! — с готовностью ответил Игорь Семенович. — Конечно, пусть садятся!

Пока приставляли столик, пока приносили недостающие стулья, пока рассаживались, Игорь Семенович успел всех рассмотреть. Молодая женщина, у которой в руках был просто букет, была очень красивая, и одета была очень красиво. Явно, с нею вместе был мужчина среднего роста, в хорошем костюме и в рубашке без галстука. Игорь Семенович подумал, что этому мужчине лет примерно столько же, сколько ему. Денис при встрече обнимался именно с ним. И еще были два парня, лет около тридцати, которые громко говорили, смеялись, и были на взгляд Игоря Семеновича одеты очень необычно. Еще громче говорила и смеялась полная, очень румяная и весёлая женщина, в коричневом, длинном, бесформенном платье. Но громче всех говорил и смеялся пожилой, седой толстяк, в каком-то бардовом свитере и джинсах. Он первым протянул руку Николаю Николаевичу.

— Георгий, можно Гоша, — представился он.

— Да что же, я не знаю, как вас зовут! — неожиданно для Игоря Семеновича сказал Николай Николаевич. — А меня зовут Николай, можно Коля, — и Николай Николаевич заулыбался и закланялся.

— Очень приятно, — сказал Гоша и протянул руку Игорю Семеновичу.

— Игорь Семенович, — сказал он, руку пожал и удивленно уставился на Николая Николаевича.

— Разрешите вас всех познакомить, — громко сказал Денис. — Это мои, скажем, партнеры, — продолжил он, обращаясь к пришедшей компании. — А это мои хорошие знакомые, — сказал он Игорю Семеновичу и Николаю Николаевичу, обводя рукой пришедших. — Они прекрасные люди и необыкновенные актеры. У них недавно закончился спектакль, здесь недалеко, в театре.

— Ага! Собрались партнеры и актеры, — громко сказал Гоша, и все засмеялись.

— А я не то, и не другое, — сказал мужчина в хорошем костюме. — Я здесь просто её муж, — и он покосился глазами на красивую молодую женщину.

Игорь Семенович улыбался, но слушал всех уже невнимательно. Напротив него села та женщина, что была с охапкой цветов. Она тоже улыбалась, но смотрела как-то рассеянно. Игорь Семенович не мог понять сколько ей лет, даже приблизительно. Он подумал, что ей от тридцати до сорока, точнее он понять не мог. Её лицо сразу показалось ему знакомым, а её глаза просто поразили его.

— Светлана, — сказала она немножко низким, удивительного тембра голосом, в котором едва слышилась хриплая трещинка.

— Вы обижаете нас, — радостно сказал Николай Николаевич. — Мы, разумеется, знаем, как вас зовут.

— А ваш товарищ не знает, — ответила она и улыбнулась.

Игорь Семенович смотрел на нее и все и всё, что было вокруг, стало куда-то отдаляться, теряло резкость и расплывалось. А её лицо, её глаза приближались, но никак не могли приблизиться. Таких глаз он никогда в жизни не видел. Таких больших, мокрых, темных, глубоких и блестящих глаз. Вокруг этих глаз было много— много мелких морщинок. Её рот был такой, что он не решился бы его описать. Её губы двигались так завораживающе красиво, а улыбка была так значительна и прекрасна, что Игорь Семенович не верил тому, что видит.

— Вы не обижайтесь, пожалуйста, просто мой друг очень много работает, — тем временем говорил Николай Николаевич. — Он книги не читает, в кино не ходит, телевизор не смотрит, приехали мы издалека, но он, конечно, тоже вас знает. Он сейчас вспомнит. А моя жена и дочь мне не поверят, что я с вами встретился и разговаривал.

— Так как же вас называть? — спросила она Игоря Семеновича.

— Игорь Семенович, — едва заметно вздрогнув, ответил он. — Хотя, можно Игорь. Сейчас это нормально. Зовите Игорь, и все.

— Ну-у-у?! Кто что будет пить? — громко и у всех сразу спросил Гоша.

— А что вы пьете? — спросила она Игоря Семеновича.

— Мы пили пиво, — ответил он.

— Пиво? Ну, нет, — пожала плечами она. — Пиво я не буду.

— И водку тоже пили, — добавил Игорь Семенович.

— И водку? Прекра-а-асно! — сказала она нараспев и тихо засмеялась. — Что ж, давайте выпьем с вами водки. Я немного уже выпила коньяку после спектакля в театре. Как вам коньяк?

— Можно и коньяк, — сказал Игорь Семенович, — но я его не люблю, не понимаю. Хотя, могу выпить и коньяк.

— Ну зачем же, — улыбаясь сказала она. — Водка, значит водка. Мы будем пить водку.

— А я буду пиво, — сказал Николай Николаевич.

За столом все говорили разом. Два парня и полная румяная актриса говорили между собой. Денис, мужчина в костюме и молодая красивая актриса имели свой разговор. Гоша говорил сразу со всеми. Николай Николаевич слушал всех и иногда что-то вставлял в разговор. Она иногда тихо смеялась, и что-то говорила. А Игорь Семенович молчал, никого не слушал, и старался на неё не смотреть, но постоянно смотрел.

Принесли целый поднос разнообразной выпивки и какие-то закуски. Все разобрали свое. Гоша пил минеральную воду. Он со вздохом сообщил, что своё в этой жизни он уже выпил. И теперь только может завидовать другим. Он также пообещал, что никто даже и не заметит, что он трезвый, что он пьянеет от компании. Первые два тоста выпили все вместе. Когда выпивали первый тост и чокались, Гоша запротестовал.

— Нет, нет, нет! Так не пойдет! — объявил он. — Когда чокаешься, надо смотреть в глаза тому, с кем чокаешься. Это обязательно! А то ужас и кошмар!

— Что за кошмар, Гоша, милый?! — громко спросила веселая толстуха, держа свой бокал с красным вином выше всех.

— Итальянцы говорят, — глубоким актерским голосом отвечал Гоша, — и они это строго соблюдают, между прочим. Так вот, они говорят, что если чокаться, и не смотреть в глаза тому, с кем чокаешься, семь лет не будет хорошего секса. Вот так!

— Какой ужас! — искренне сказала румяная актриса. — Ну-ка все в глаза!

— Точно, кошмар! — подтвердил один из парней. — Илья, смотри мне в глаза.

Все радостно стали чокаться, и заглядывать друг другу в глаза. Николай Николаевич свои выпучил и смеялся. Игорь Семенович широко улыбался и тоже заглядывал всем в глаза. Ему было очень весело и хорошо. Последней была она, потому что сидела напротив.

— Мы с вами пьем водку, — сказала она, улыбаясь, — нам надо в глаза смотреть даже более ответственней, чем другим, а-то уж больно страшные последствия.

— Действительно, — сказал Игорь Семенович, весь покраснел, и заглянул в её глаза, держа свою рюмку перед собой.

В её глазах дрожали отражения тусклых ламп, и в них открылась темная и теплая глубина. Эти глаза стремительно приблизились, и накрыли собой все то, что называлось Игорь Семенович. Её губы, не разжимаясь, улыбнулись, и эта улыбка тоже накрыла Игоря Семеновича красотой и счастьем. Её рука с рюмкой водки потянулась навстречу, и они чокнулись… она закрыла глаза, и легко, не морщась, выпила водку. Игорь Семенович опомнился, и выпил свою с небольшим опозданием.

Небывалая радость и легкость наполнили Игоря Семеновича.

Потом Гоша рассказал пару анекдотов, все смеялись. Потом Николай Николаевич попытался рассказывать про Урал и строительное ремесло. Почти сразу его перестали слушать, и Гоша объявил второй тост.

— И в глаза! В глаза, братцы! — напомнил он, закончив тост.

— Да уж конечно! Можешь даже не напоминать, — сказала, смеясь, полная актриса.

И все повторилось. И взгляд, и темная глубина, и дрожание ламп. И счастье усилилось…

— Вы, Игорь, наверное, очень хороший человек, — неожиданно сказала она.

Она говорила очень тихо своим удивительным голосом. Но её было прекрасно слышно. Игорь Семенович ощущал, что если бы он был даже глухой, то все равно бы понял все, что она говорит. Так невероятно двигались её губы.

— Почему вы так решили? — спросил он.

— С вами хорошо и спокойно. На вас приятно смотреть. У вас очень счастливое лицо и глаза…

Она говорила это, и Игорь Семенович почувствовал, что она, наверное, старше, чем кажется. И ещё он ощутил её грусть. С такой грустью он никогда не встречался. Эта грусть звучала в глубине её голоса и дрожала в её глазах. Он не знал, как на эту грусть реагировать, но он испытывал к этой грусти уже такую нежность, какую в себе ни разу не слышал и не знал, что таковая существует. Ещё он уловил в женщине, которая сидела напротив него такое одиночество… От этого он стал еще счастливее, чем был.

— А вы, Светлана, ещё остаетесь? — тут же спросил Игорь Семенович.

— О-о-о! Вы запомнили, как меня зовут! — сказала она. — Пусть они уедут. Не люблю эти совместные выходы, прощальные разговоры у гардероба или у дверей. Не к чему это, — она прищурилась. — Но мне как-то даже обидно, что вы меня не узнали и вообще меня нигде не видели.

— Нет, я, конечно, вас узнал, просто не сразу… — стал оправдываться Игорь Семенович.

— Не обманете! Не узнали, — засмеялась она. — Но это даже и хорошо. Увидели бы меня в каком-нибудь дурацком фильме, за который мне теперь стыдно, так и водку не стали бы со мной пить. Или ещё хуже, по телевизору меня посмотрели бы, — она говорила, а Игорь Семенович пожимал плечами. — Но вы вот что, приходите в театр. Послезавтра хороший спектакль. Я его люблю. Приходите, посмотрите. Я приглашаю.

— Послезавтра я уже буду дома. Мы завтра улетаем.

— Да? Ну тогда, когда будете в Москве, приходите. Меня теперь вы знаете, театр найдете. Это просто. Приглашение остается в силе. Я пошла, — она встала, — О! Какая же я пьяная! Ребята, Гоша! Пока, я пошла, до скорого.

— Ой, — подскочил Николай Николаевич, — а автограф я у вас не взял. Подпишите мне, пожалуйста.

— Автограф у меня всегда с собой, — весело сказала она. — Вот только на чем писать?

— Сейчас, сейчас, — и Николай Николаевич сунул ей какую-то помятую бумажку и ручку. — Вот, для жены подпишите. Зовут Виктория или Вика.

— Господи, зачем вам это нужно, — продолжая улыбаться, очень тихо сказала она, подписывая бумажку. — А на словах передайте Виктории большой привет.

— Она будет счастлива, — радостно сказал Николай Николаевич, разглядывая бумажку. — Надо же, в первый раз в жизни беру автограф.

Игорь Семенович встал, отодвинул стул, явно намереваясь идти.

— Это ещё зачем, — спросила она.

— Я вас провожу до дверей, — быстро ответил он. — Говорить у гардероба я не буду.

Она улыбнулась и ничего не сказала. Игорь Семенович шел следом за ней. Она оказалась совсем невысокого роста. Хотя Игорю Семеновичу большинство людей казались невысокими.

У гардероба их догнал тощенький официант с цветами в руках.

— Ваши цветы, — сказал он.

— Спасибо большое, — ответила она.

— Простите меня, пожалуйста, — продолжил официант, — а можно с вами сфотографироваться.

— Ну конечно, с удовольствием, — сказала она.

Официант сунул цветы гардеробщику и достал из кармана фотоаппарат.

— Пожалуйста, сфотографируйте нас, — обратился он к Игорю Семеновичу. — Нажимать вот на эту кнопку.

Парень подошел к ней и встал с ней рядом. Две секунды он не знал, куда спрятать руки, и, наконец, сложил их у себя за спиной.

— Ну зачем так робко, — сказала она, прижалась к парню плечом и улыбнулась.

Она улыбнулась, что называется, ослепительно и превратилась в совсем другую, недоступную, блестящую… Игорь Семенович смотрел на неё через глазок фотоаппарата, который изменил, отдалил и уменьшил реальность. Он увидел, какую свободную и изящную позу она приняла, как элегантно она выглядит в своем сером тонком свитере и черных брюках, какая красивая у неё шея, плечи, грудь, талия…

Пока гардеробщик ходил за её шубой и пока одевал эту шубу ей на плечи, Игорь Семенович держал цветы. Когда он отдавал ей цветы, она посмотрела на него снизу вверх и улыбнулась, как прежде за столом.

— Вот сейчас вы погрустнели. Не надо. Это вам не идет. Будьте таким же счастливым, каким вы мне понравились. Всего вам хорошего. И приходите в театр, я буду рада.

— Спасибо вам, — сказал он.

— Это вам спасибо за хороший, спокойный вечер. До свидания. Надеюсь, до скорого.

— До свидания, — сказал он.

Она ушла, а Игорь Семенович вернулся за стол.

— …она исключительная драматическая актриса, — говорил за столом Гоша Николаю Николаевичу. — Лет восемь назад публика ходила только чтобы посмотреть на неё в любой роли. Кто ставил спектакль, какая пьеса, кто с ней рядом на сцене, им было неважно. Но теперь у неё кино, телевидение… На сцене уже нет той сосредоточенности, той силы уже нет. Но она, конечно, актриса, каких мало. А в её поколении почти нет. Она, наверное, одна…

Были еще разговоры. Николай Николаевич стал совсем пьян. Он успел взять автографы и у всех оставшихся за столом. Игорь Семенович допил водку один и сидел совершенно контуженный. Он старался ни о чем не думать, потому что единственная мысль, которая приходила, и её тут же необходимо было обдумывать, это была мысль: «Что же теперь делать?»

Ехали они в гостиницу на такси. Николай Николаевич был очень весел.

— Представляешь, Семеныч! Я ему говорю: «Гоша!», а он мне «Коля!» Я его в первый раз видел в кино… уже не помню когда. А он такой простой мужик! А знаешь, откуда он родом? Из Челябинска. Представляешь. Земляк! Мне Вика не поверит. А эта Света твоя, такая… себе на уме…

В гостиницу приехали в половине второго. Бар на первом этаже ещё работал. Николай Николаевич поплелся спать. А Игорь Семенович сел в баре и решил ещё выпить, чтобы уснуть. Ощущение счастья смешалось с ощущением полного смятения, и он пил водку, запивал томатным соком, и только чувствовал, что губы сохнут, и сердце не успокаивается.

Как только он сел в баре, к нему сразу подошла барышня и поинтересовалась, не скучно ли ему. Он сказал, что ему не скучно, и она ушла. В баре их сидело несколько. То есть, несколько барышень, которым было интересно, скучно Игорю Семеновичу или нет. Но Игорь Семенович сидел и тихонько пил водку. Прошел почти час, и дальше сидеть не имело смысла, потому что водка не действовала, и сон не шел, даже не приближался.

— Я вижу, вы чем-то расстроены, — услышал Игорь Семенович мужской голос. Он оторвал взгляд от стола и повернулся на этот голос. Он увидел перед собой маленького, щуплого, носатого и довольно пожилого дядьку в форменном гостиничном пиджаке свекольного цвета.

— Я не понял, — сказал Игорь Семенович.

— Вижу, у вас плохое настроение. Вижу, вы устали и вам одиноко, — сказал дядька, улыбаясь. — Просто, есть возможность улучшить настроение, как-то скрасить ваше одиночество, снять стресс, если хотите, — он говорил громким, вкрадчивым шепотом, и улыбка его была соответствующая.

— Это как это? — спросил Игорь Семенович.

— Я полагаю, что общество очаровательной девушки обязательно вас развлечет или успокоит. Если хотите, возможен массаж…

— А-а-а!! Я подумал, вы с каким-то необычным предложением, — сказал Игорь Семенович.

— Не спешите отказываться. Лучшие девушки Москвы. Студентки. Можете не сомневаться. Хотя, извините, я не настаиваю, и простите за беспокойство, — сказал он и собрался отойти.

— Студентки, говоришь, — сказал Игорь Семенович и посмотрел дядьке в глаза.

Он смотрел ему в глаза и чувствовал, что счастья в нем уже не осталось нисколько. На место счастья просачивалась незнакомая или хорошо и давно забытая боль. В глазах, которые он видел, Игорь Семенович разглядел такое презрение, и еще что-то такое липкое и одновременно отталкивающее, что планка упала с никому, кроме Игоря Семеновича, неслышным тихим звуком, похожим на звук рвущейся тонкой лески.

Студентка оказалась, явно, заочницей, и ушла от Игоря Семеновича скоро. Тогда он смог уснуть с усталым и брезгливым выражением лица.

Проснулся он рано, около восьми. Проснулся еще более несчастным, чем засыпал. Холодной воды напился прямо из-под крана и сразу полез в душ. Душ помог прояснить голову, но счастья не прибавил. Пока он принимал душ, зеркало над умывальником сильно запотело. Чтобы побриться ему пришлось ладонью очистить себе немного зеркальной поверхности. Но зеркало осталось мокрым, и отражение было нечетким. Но Игорь Семенович и не хотел видеть своего четкого отражения. От бритья его отвлек настойчивый и громкий звонок гостиничного телефона. Игорь Семенович пошел ответить на звонок.

— Семеныч, ты как? — услышал он голос Николая Николаевича.

— Нормально.

— Ты телевизор смотришь?

— Нет.

— Включай скорее, Семеныч.

— Зачем.

— Увидишь, увидишь! Давай, включай.

— Да что там такое, Коля?

— Увидишь, говорю.

— А какой канал?

— Не знаю… У меня здесь это четвертая кнопка. Семеныч, поспеши…

Игорь Семенович нашел пульт от телевизора и включил четвертый канал. Через пару секунд экран засветился, и Игорь Семенович увидел мужчину, который был виден на экране по грудь. Мужчина был в форме военного летчика. На плечах его лежали погоны подполковника. Игорь Семенович удивился, но стал смотреть, гадая, зачем Николай Николаевич так торопил его включить телевизор.

— Конечно, итальянские и французские пилоты показывают более эффектную и сложную Программу, — говорил военный летчик. — Но они летают на учебных самолетах, а мы на боевых. Боевая машина намного тяжелее, и поэтому ею сложнее управлять. Так что, специалисты на последнем авиасалоне так высоко оценили именно нашу программу…

Игорь Семенович отвернулся от экрана и пошел к телефону, чтобы позвонить Николаю Николаевичу, и узнать, что это значит. Но тут он услышал из телевизора голос, который заставил его вздрогнуть и оглянуться. Он оглянулся. Теперь на экране по грудь была она.

— А мне все-таки интересно, как ваша жена относится к таким вашим занятиям, ходит ли она смотреть ваши выступления? — говорила она, улыбаясь так, как когда Игорь Семенович её фотографировал. — Я видела то, что вы творите в небе, и подумала, что если бы я знала, что там мой муж, я бы умерла от страха за него, а потом я бы не разрешила ему этим заниматься.

— Ну-у-у, жена пилота — это не совсем обычная женщина, — на экране снова был подполковник, который говорил, потупив взгляд.

Игоря Семеновича как молнией ударило. Она была очень красивая. Удивительная прическа, прекрасный цвет лица, никаких морщинок около глаз, красивая шея, светлая блузка с нежными цветами. Голос был её, но не совсем такой, каким был тогда за столом. Голос звучал красиво, но в нем не хватало той самой хриплой трещинки. А глаза и губы были те же, только в них сейчас совершенно не было грусти.

Летчик еще что-то говорил про свою жену и про жен летчиков вообще, потом снова появилась она.

— А сейчас я очень хочу задать вам вопрос, который, наверное, волнует очень многих женщин, — она прищурилась. — Скажите, а как жены пилотов относятся к известной песне: «Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом». Но ответ на этот вопрос, я надеюсь, мы услышим сразу после выпуска новостей, — и она улыбнулась ослепительно.

Как только пошли новости, сразу зазвонил телефон.

— Ну, видел? — радостно спросил Николай Николаевич из телефонной трубки.

— Видел, — ответил Игорь Семенович.

— Во-о-от! Теперь ты понял, с кем вчера мы были?

— Понял, Коля, понял. Давай-ка через минут двадцать в баре внизу. Понял?! — он положил трубку и выключил телевизор.

Он понимал, что и так-то телевизор не смотрел, а теперь вообще смотреть не будет. Его, вдруг поразило новое знание. Для него всегда все то, что было в телевизоре, существовало как то, что существует за окном, будь то новости или кино. Все там существовало само по себе, и там для него не было ничего, что касалось бы его жизни. Там для него не было людей. А теперь там был самый важный для него человек. Там была она.

Николай Николаевич пришел в бар с небольшим опозданием, он был весёлый и гладко выбритый. А Игорь Семенович уже принял решение и все обдумал.

— Значит так, Коля, — сказал Игорь Семенович после очень короткого приветствия. — Я сейчас поеду, и сам доделаю все дела. А ты поменяй билеты на пятницу и продли гостиницу.

— Семеныч, что-то случилось?!

— Ничего не случилось. Так надо.

— И я тоже остаюсь?

— И ты тоже остаешься. Значит, всё это сделаешь и позвонишь в Пермь, скажешь, что все нормально, но мы задерживаемся на пару дней. Совещание перенеси на понедельник. Все остальные вопросы по телефону. Только скажи, чтобы из-за всякой ерунды не звонили. И моим позвони. Предупреди моих.

— Семеныч, мне домой надо, у меня завтра…

— Не ной, Коля! — резко оборвал его Игорь Семенович. — Ничего у тебя дома не случится. Ты мне нужен здесь. Все сделаешь, и мне позвонишь, доложишь. Потом отдыхай, встретимся вечером. Поужинаем где-нибудь.

Собственно, никаких серьезных дел у них в Москве уже не было. Нужно было еще раз коротко встретиться с заказчиками, чтобы дообсудить детали. И ещё, пользуясь случаем, нужно было заехать в пару мест. Так что, Игорь Семенович, не торопясь, пошел к выходу из гостиницы, а Николай Николаевич пошел к администратору, хлопотать о продлении гостиницы.

— Семеныч! — уже у самого выхода услышал Игорь Семенович. Николай Николаевич бежал к нему с каким-то журналом в руках. — Вот, Семеныч, на стойке администратора лежат журналы, я смотрю, и вот, пожалуйста!

На обложке журнала была она. Она на фотографии смеялась и была в ярко красном блестящем плаще и с зонтиком в руке.

— Коля, успокойся! — сказал Игорь Семнович. — Тебе что, заняться нечем?

Он вышел из гостиницы и пошел к стоящим недалеко такси. Ему удалось закончить все дела около пяти. Николай Николаевич давно уже доложил, что гостиницу он продлил и билеты поменял, правда, с большим трудом, потому что пятница-вечер, все летят… Игорь Семенович оборвал его доклад и напомнил, чтобы он позвонил в Пермь.

В пять часов Игорь Семенович поехал в театр покупать билет. Он поехал сам, хотя в последнее время, точнее, в последние годы, он привык все кому-то поручать. Но покупку билетов в театр поручить он никому не мог. Нашел он театр легко. Он спросил у старого таксиста, какой театр есть рядом с тем рестораном, где они были. Театр там был не один. Тогда он спросил про самый большой из этих театров, и его повезли туда.

Увидев сам театр, Игорь Семенович сразу убедился, что не ошибся. Рядом с театром, и на колоннах театра и на самом театре он увидел афиши и фотографии из спектаклей. Почти на всех фотографиях была она. Вот она в историческом платье сидит на каком-то троне. Вот она в легком сарафане и с венком полевых цветов на голове, а волосы её распущены. Вот она в платье с открытыми плечами и веером в руке, а рядом с ней хохочет Гоша, во фраке и черном высоком цилиндре на затылке. На фотографиях она была совсем не такая, как тогда за столом. Но это была она! Игорь Семенович смотрел на эти фотографии и терял дыхание. Когда он покупал билет, то вообще, дышал через раз.

Он купил два билета на самые лучшие места, какие еще можно было купить. Зачем он купил два билета он и сам не понял. Это были первые в его жизни билеты в театр, которые он купил. Он вообще ни разу в жизни не был в театре. Театр для него не существовал. Он держал билеты в своих больших руках, и руки слегка дрожали.

Совершенно не зная, чем заняться до ужина, Игорь Семенович разыскал своего бывшего друга, армейского сослуживца и земляка, который давно уже жил в Москве и работал как-то на транспорте небольшим начальником. Тот очень обрадовался, и они ужинали втроем — Николай Николаевич, Игорь Семенович и Толик, по-другому его называть не получалось. Они ели в ресторане, который нравился Игорю Семеновичу. Там мясо подавали большими кусками. Но в этот раз Игорь Семенович почти ничего не ел, но пил. Причем, начал сразу с водки. Сидели они в ресторане долго, пока ресторан не закрылся. Тогда они поехали в какое-то место, которое нравилось Толику. Место оказалось довольно мрачное, но работало круглосуточно. Там они продолжили выпивать. Как добрался до гостиницы и когда, Игорь Семенович помнил не четко.

В четверг он в театр не пошел.

Утром он проснулся не в лучшем состоянии, но бывало и хуже. Имеется ввиду физическое состояние. Про то, что творилось в его мыслях и в его сердце, ему судить было трудно. Такого с ним никогда не было, так что сравнивать было не с чем.

Еще часов до трёх дня он внутренне готовился к тому, что вечером он пойдет в театр. Но после трёх ему стало ясно, что он в театр не пойдет. И даже не потому, что он не знает, как надо себя вести в театре, какие нужно купить цветы и как их нужно подарить. Он не боялся того, что она может спросить его, если он, конечно, к ней подойдет, и она его узнает, как он оказался на спектакле, если собирался лететь домой. Всего этого он не боялся. Он только всё время вспоминал, как она спросила его, когда он собрался её проводить… Она спросила, слегка наклонив голову: «А зачем?» Этот вопрос он задавал и задавал себе, ответа не было, и он в театр не пошёл.

И без того на него обрушилось слишком много информации: ожило телевидение, и телевизор стал ужасно манящим и невыносимо страшным объектом, цветные журналы, которые он никогда не замечал, вдруг появились, их оказалось очень много, и в них обнаружился скрытый объем, потому что в любом из них могла быть она. Ожили театральные афиши и плакаты. Она была везде, и этого было невыносимо много. А ещё неведомый театр! Он не мог туда пойти и не пошёл.

Он начал пить часов после пяти вечера, и Николай Николаевич должен был быть с ним. Поздно вечером они сидели в каком-то роскошном месте и с ними уже были дамы. Игорь Семенович, что называется, гулял. Он был шумным, рубашка его расстегнулась пуговицы на три вниз, он громко шутил и, казалось, был абсолютно весел. В разгар этого веселья Николай Николаевич имел одну неосторожность…

— Семеныч, дорогой! — сказал он на ухо Игорю Семеновичу очень доверительным шепотом. — Не забывай, тут не Пермь. Мы в Москве, Семеныч! Тебе денег-то хватит на все это…

Планка Игоря Семеновича немедленно рухнула. Он схватил Николая Николаевича за руку со страшной силой. Посуда на столе зазвенела, один высокий бокал упал на пол, и с громким плеском разбился. Это спасло Николая Николаевича от неизвестно каких последствий, но не спасло от другого. Игорь Семенович начал ставить Николая Николаевича на место словами. Он долго, громко и жестоко распекал его. Он самым обидным образом выговаривал ему самые обидные и унизительные вещи. Он припомнил ему все. Он держал Николая Николаевича за руку и смотрел ему в глаза, при этом, никого и ничего вокруг не слышал. Он уничтожал его бесконечно долго. Дамы куда-то исчезли. Как это закончилось, он не мог вспомнить. Глубоко ночью они пили с Николаем Николаевичем в баре гостиницы, и Игорь Семенович, едва шевеля языком, говорил, что Николай Николаевич единственный верный человек, никогда не подводил, и Игорь Семенович его, в свою очередь, никогда не бросит.

В пятницу к обеду Игорь Семенович чувствовал, что в Москве он находиться уже не может. Вся столица, казалось, звучит её голосом. К обеду он уже успел выпить, а за обедом есть почти совсем ничего не смог, зато смог перейти с водки на виски. А потом они с Николаем Николаевичем поехали в аэропорт. Ехали на такси, ехали долго из-за сильных пробок. Игорь Семенович задремал и даже уснул в такси.

В аэропорту они прошли регистрацию на рейс, прошли досмотр и сели в буфете выпивать. Курить там было нельзя, да Игорь Семенович и не курил, он давно бросил. Но за соседним столиком, громко говоря разные плохие слова, сидел и курил выпивший парень. Какая-то женщина сделала ему замечание. Парень отреагировал на это замечание не должным образом. Тогда Игорь Семнович подошёл к нему, вынул у него сигарету изо рта и затушил её, бросив в стакан с каким-то напитком, который тот пил. И пошло, поехало… А рейс задержали.

Но наконец-то они могли улететь из Москвы.

Игорь Семенович шёл от буфета и слушал то, что ему говорил тот парень. Он видел, что парень-то очень молод, и что, наверняка, обижен и людьми и судьбой. Но он при этом чувствовал, подобно подступающей к горлу невыносимой тошноте… он чувствовал, что планка вот-вот упадет. И он даже ощущал то облегчение, которое за этим наступит.

Он подошел к Николаю Николаевичу.

— Семеныч, я же говорил тебе — не ходи, — сказал тот, надевая шапку. — Видишь, как он растявкался. Но он тебя боится, за тобой не пошел. Пусть тявкает, быстрей достукается.

— Пошли, Коля, полетаем, — сказал Игорь Семенович, — и возьми вот эту штуку, пожалуйста.

— Эта штука называется портплед, сколько я могу тебе это говорить, Семеныч.

— Вот и возьми его не в службу, а в дружбу. И усвой, Коля, мне не к чему запоминать, как эта штука называется.

— Ну ладно, пошли, — сказал Николай Николаевич и взял большой портплед в одну руку, а свой портфель в другую.

— И еще мой портфель захвати, пожалуйста, — сказал Игорь Семенович.

Его зрение теряло резкость, и он не мог её восстановить. Остатки нежности, которая явилась ему впервые, разрывали грудь. Глаза слезились и щурились. Он почувствовал, что еще немного, и он не выдержит, что нужно спешить. Из всего гула, которым было заполнено пространство вокруг, он слышал только отвратительный голос. Этот голос доносился оттуда… от буфета.

А ты, Семеныч? — удивился Николай Николаевич.

— А я?… Ты иди на посадку. Подержи самолет, — медленно и увязая в словах сказал Игорь Семенович. — А я в туалет отойду и приду. Без меня только не улетай.

Он сказал это, развернулся и быстро зашагал на голос.

Евгений Гришковец