Незнакомый вам Евтушенко. (Воспоминания о встречах со знаменитым советским поэтом). Часть вторая

Время шло. Шли и некоторые дела. Зимой помню было. Едем по кольцевой в "нашу" сторону. "Саша, – говорит мэтр, – а почитайте мне свои стихи". Я начал читать про Ленина. Через три или четыре катрена слышу: "Нет, я так не могу. И ехать и слушать, а то я куда въеду. Давай остановимся и начни снова". Мы подъехали к обочине и я начал снова.

Прочитал несколько стихов. Он спрашивает: – И ты это читаешь на Арбате?

Я говорю: "иногда, не длинные".

– Но ты понимаешь, что это опасно?Ведь эти люди способны на все. Могут и убить.

Я стал что то говорить в свое оправдание, но мэтр был категоричен.

Потом где-то он даже кому-то сказал, вроде бы даже и при мне: "Саша хороший поэт, но не умный. Как теперь модно говорить слово"типа" глупый.

Человек низкой социальной ответственности – я бы так продолжил.

Отругал он меня.

"Жалко, если ты погибнешь, не раскрыв до конца своего таланта".

А теперь вот его нет с нами и мне грустно, хотя в последние годы мы почти не встречались. Но я понимаю, что с ним ушла целая эпоха.

И ,предвидя нападки наших ау-патриотов без страха и упрека, скажу им всем, что это был большой русский поэт. Именно русский. И не менее.

Да он мог быть и французом, и чехом, и евреем... да кем угодно. Но что говорил Апостол Павел?

Для иудеев я был иудей, для эллинов эллин, для бомжей бомжом…

Это отличает человека вселенского масштаба. Конечно, Евгений Александрович был далек от апостольского служения, но для русских он был русским. Да и время тогда было очень уж редкостное по содержанию. Свободное. Свобода чувствовалась во всем. По крайней мере, я так ощущал. Хотя на Арбате нас продолжали гонять, составляли протоколы и проводили прочие репрессии. Евгений Александрович всегда интересовался, как мои арбатские дела, все время напоминая об осторожности. И вот как-то случилось мне попасть в 5 отделение. Его сейчас нет уже. Но в памяти оно осталось. Как сейчас помню. Стоит прямо у входа, уже как в прихожую войдешь – умывальник. Вот думаю, зачем он там. А туалет за стенкой и шланг туда уходит. Попали мы с Румянцевым за распитие алкоголя. Сидели на развалинах и вдруг мент нарисовался, как следил за нами. Мы только в стаканчики вино налили и вот он… А капитан нам, уже в отделении, так демонстративно говорит: "выливайте" – и на умывальник показывает. Ну, Андрюха и вылил. Утекло счастье наше арбатское. А с той стороны там у них ведро стоит. И за день там набирается. А с виду все такие идейные: "пьянству бой"! Сухой закон, горбачевщина. Водка по талонам, больше двух бутылок в руки не давать… А вот главное. После меня уже это достало, и я с ябедой к обоим мэтрам. Как сейчас помню: "Саша, ну что я могу сделать, я же не член ЦК" – и ещё что там про свою безпомощность. Я со всей душой, но силы не равны, как я понял. Звоню Вознесенскому: Андрей Андреич, это Саша Трубин, помните меня, я у вас на даче был...

Помню, говорит, что ты хотел?

Так мол и так, говорю, гоняют, руки крутят…

Он выслушал потом говорит: "дай мне телефон этого отделения". На этом и закончили разговор.

На фото: Андрей Вознесенский

Проходит день-другой, выхожу на Арбат. Читаю. Смотрю майор нарисовался.

– Ты что ли Трубин?

Ну, думаю, всё попал.

– Это за тебя что ли Вознесенский заступался?

Меня, как обухом по голове! "Ну, говорю, если я не Трубин, то не за меня".

А он продолжает: "Вчера звонил, все отделение разнёс, как мол, не стыдно вам поэтам руки крутить… Ну, ты это, дай мне твою книжечку. Только чтоб не видел никто". Сцена конечно забавная. У меня аж слезы из глаз чуть не потекли…

Потом народ ко мне подскочил: "чего мент хотел, чего подходил, мы уж перепугались..." А поэты народ ревнивый.

Костя Седунов сначала не поверил про Вознесенского, а потом пожалел, но о своем, конкретном. "Что, говорит, ты майору мою книжку не предложил? Нехорошо это. Как читать, так Седунов, давай почитаем, а как о Седунове подумать…"

Много ещё потом разговора было. Они и сейчас идут. Помню у меня Кублановский выпытывал: "А как вам удалось получить рекомендацию от Евтушенко?" А я ещё над ним "издевнулся": "А у меня ещё и от Вознесенского есть".

Если кто помнит был такой журналист Урмас Отт. Была у него книжка-интервью. Найти её не могу, но у кого она есть, пусть меня поправит, если соврал. Там есть такая строчка из интервью с Вознесенским, как раз именно про тот случай: "звонит мне талантливый поэт Саша Трубин".

Я сам не знал, но сосед по дому пришел ко мне и показывает: "Шурик, ты оказывается известным стал".

Я говорю: "С чего бы это?"

– Так вот, смотри, о тебе Вознесенский пишет – и книжку мне эту показывает.

Она тогда в моде была, а я лопухнулся, так ни одного экземпляра и не могу найти. Вот тебе два поэта. Оба мною уважаемые. Но один говорит "что я могу", а второй просто снимает трубку телефона... Но это не мне судить. Я только факты привожу. А еще, помню, летом послал меня Евгений Александрович с поручением к своей маме Зинаиде Ермолаевне. Объяснил, где ее найти. Я приехал на Рижскую. Киоск Союзпечати. В киоске простая, ни чем не примечательная женщина. "Здравствуйте, говорю, Евгений Александрович просил вам передать". Ну, ещё там какие-то слова…

До свидания…

Иду и думаю: вот тебе и "еврейка". Где вы видели еврея с кайлом или еврейку со шпалоукладчиком? А тут – продавщица, ну прям, как у Галича, "обучили на кассиршу в продмаге". (Кстати, дочь его помню Алёну. Эффектная красивая блондинка…)

Это я опять с отсылом к нашим ау-патриотам. Я раньше тоже как-то делил людей по нациям. Я и сейчас делю, но по другим критериям, более на мой взгляд справедливым. А тогда мне эта тема покоя не давала. Урина помню. Приехал с Америки. Крутой такой. Это ж его строчки по всей стране ходили, как народные: "народ и партия едины, вот только разный хлеб едим мы".

А человек наглый и жадный. Помню целый день с ним возился. Вроде как Феликс попросил помочь…

Ну, да ладно, хотя о покойниках только правду. Но сущность кровную никуда не денешь, как ни верти. Бог ему судья. Много их таких… Но жизнь такова...

Ещё была такая история. Помню, когда Евтушенко попросил меня написать в Питер Тёмину. Прошло некоторое время и получил я из Питера письмо. Удивительным человеком оказался этот Геннадий Михайлович.

Когда я в редакции читал его "Цветок", то потряс он даже старика Разумовского.

"Да, да, говорит, поэт". Тут я подумал, ну как же так. Человек отсидел 23 года. Семь побегов, Колымское восстание. Год почти или больше в одиночке... (215 дней, вот уже после вспомнил).

(Кстати, снимали о восстании фильм или даже два. Но ни слова ни о Тёмине, ни о Драгунове… ) И такой силы писатель, а никто о нем не знает. А когда Евтушенко подпись свою под первым письмом поставил, я смотрю, а она такая простая, почти вся печатными буквами. Ну, я пару раз потренировался и внизу листа вывел, а сверху написал:

"Телевидение, Правдюку".

Короче, сделал такой подлог, хотя Евтушенко и сам хотел помочь, но все время дела другие его отвлекали, а я как-то не решался напомнить. Нужно было нужный момент найти, а он всё не выпадал. И вот проходит месяц или два, мне звонок из Питера.

– Саша, ты что сделал?!!.. Мы чуть с ума не сошли. В дверь позвонили, какие-то люди пришли с приборами, камерами, гримеры... И сам Правдюк появился. Что случилось, кто вас прислал? А потом понял, что это ты.

И вот вышла в эфир передача.

Надо сказать, что Правдюк, Виктор Сергеевич, на редкость замечательный человек. Не балабол, как некоторые, типа мы будем следить, мы вас не оставим... мы помним... А потом всё. Ещё три передачи он сделал и с книжкой помог. "В тени закона" она называется. Небольшая такая книжечка. В основном, рассказы на страничку или полторы, да десятка два-три стихов. Но какая книга!

Я тогда сразу понял, что это русская тюремная классика. Это не Шаламов, не Солженицын.

Это совсем о другой тюрьме книга. Но о Тёмине отдельный разговор. Кому интересно, я напишу специально, но вот сейчас речь о Евтушенко. Весомое и уважаемое имя то было. А иначе бы не поехал Правдюк по адресу… Потом и "Родина" заинтересовалась, а в то время это был самый крутой исторический журнал. Долматов им руководил и пару материалов пустил в ход. Но тут уже моя инициатива была. Вот такая вот история. Может и хорошая, может и плохая. Но я ведь не для себя старался…

Потом с Франции приезжал Синявский. Встречались они с Тёминым в Питере.

Хитрован этот Андрей Донатович был. Царство ему Небесное.

Есть у него книга. Тоже лагерная. Голоса из хора.

– Молодец, Андрей, – говорит Геннадий Михайлович, – я говорил, а он записывал за мной. Вот и книга вышла... без меня.

Это, конечно, другая тема, но показательно, что автор большой, но неизвестный.

А таких много и сейчас есть.

В Антологии их сотни.

Вот скажем, помню такой автор А. Мышкин. Долго мы искали кто, откуда? Евгений Александрович переживал очень, что ничего не нашлось. Одна публикация в "Октябре" в 194... каком-то году.

На мой взгляд, гениальное стихотворение о войне. РЕЖИЦА.

Это городок ныне Резекне, в Латвии. Но вот вошёл он в историю Второй мировой, благодаря этому стихотворению.

Есть оно в интернете. На "Стихи .ру" висит. Есть ещё у нас люди понимающие в поэзии, раз помнят…

Вот так собралась не полная, но все же солидная книга, не вместившая, конечно, всей русской поэзии 20-го века.

Не вошли в нее десятки шедевров, но не вина в том автора-составителя. Не объять всего, что пишут. Тут ещё помнится, как книга вышла, оказалось там нескольких солидных не включили, зело известных, чуть ли даже не самого Асадова. И" Бухенвальдский набат" Соболева.

Я помню перед кем-то извинялся. "Простите, говорю, великодушно, забыли, виноваты, столько материала, Евгений Александрович мог просто забыть". Бывает такое. Вылетит из головы имя и никак вспомнить не можешь, а тут ещё то одно, то другое. Говорили, что уже в этом веке вышла другая Антология, более широкая, но я о ней ничего не слышал. Может читатели подскажут. Но в любом случае неприятно перед родственниками. Вроде бы и не включили тебя или твоих близких, а с другой стороны, какая трагедия -то?

У тебя и без того десяток книг, а у паренька и было-то всего две строчки, что в обгорелой гимнастёрке уцелели…

Жизнь она не всегда светлополосная, но "она такова, какова она есть и больше никакова".