Главная » Проза

Я, весьма вероятно, не решился бы написать этого очерка, если бы Вы первый не подняли своего голоса в защиту молодого человека, злополучные приключения которого здесь рассказаны. Ваш почин в этом деле дал мне мысль и возможность несколько подробнее опровергнуть злостные клеветы, преследовавшие Артура Бенни при его жизни и не пощадившие его в некрологе, напечатанном после его смерти.

На горы опустился молочный туман, солнце уже скрылось за кручами, и прохлада обволакивала верхушки деревьев.
С перевала шла красивая горянка, она несла на плече серебряный кумган с ледяной водой. Девушка улыбалась Шамилю и приветливо махала рукой.

Был обычный осенний день, когда к окнам старенькой избушки на улице Н. подошёл высокий полный мужчина лет пятидесяти, с маленькими бегающими глазками. Он оглянулся вокруг и тихонько заглянул в окно. Хозяйка избушки и не подозревала о постороннем.

«Подумать только, через шестьдесят лет я встретил даму из Петербурга!» – воскликнул Михаил Петрович, целуя мне руку. Мы сидим в польском ресторане «Ханка» в Скенектэди, куда нас пригласили его владельцы – полька Ванда и её муж-американец Тони, лет на десять моложе её.

Я приехал в деревню без всякого предупреждения, в жаркий июльский полдень и, конечно же, в доме моего покойного брата никого не застал: все были на лугу, под горой, – и сама хозяйка, и ее дети.

В период «оттепели» появилось новое поколение молодых писателей, творчество которых было посвящено современности, новому герою, новым конфликтам. Их проза получила название «молодежной», или «исповедальной», так как определяющим жанром этой прозы была исповедь, рассказ героя о своей жизни, работе, любви, положении в обществе и т. д.

Борьба с пасхальной заутреней была задумана на широкую ногу. В течение всей Страстной недели на видных и оживленных местах города красовались яркие саженные плакаты:

Лариса всю жизнь прожила в городе Н., работая управляющей банка, со всеми вытекающими отсюда материальными и статусными благами: квартирами, машинами, заграничными курортами и брендовыми шмотками.

Мы только что пережили очередной налет на Вену, сидя в бомбоубежище, похожем скорее на мертвецкую, чем на место защиты от бомб. Попали мы туда с моим станичным писарем случайно, идя утром в Правление нашей Венской станицы.

Стояла поздняя осень. Холода завернули неожиданно и без снега, за неделю мороз уложил в перелесках траву, а заяц почти «вышел» – временами на стылых чернильно-лиловых пашнях далеко было видать, как мелькает к зарослям седой шумихи осторожный беляк.

Влетела заполошная Шурка Корявина – соседка и с порога свистящим шёпотом, как бы по секрету, сообщила бабушке:

– Сахар сегодня будут давать в Угловом. – Так в просторечии называли тогда центральный магазин в нашем городке.

Нигде не останавливалось столько народа, как перед картинною лавочкою на Щукином дворе. Эта лавочка представляла, точно, самое разнородное собрание диковинок: картины большею частью были писаны масляными красками, покрыты темнозеленым лаком, в темножелтых мишурных рамах.

Поэты много об орлах в стихах пишут, и всегда с похвалой. И статьи у орла красоты неописанной, и взгляд быстрый, и полет величественный. Он не летает, как прочие птицы, а парит, либо ширяет; сверх того: глядит на солнце и спорит с громами.

Сенька Груздев — самый веселый и беззаботный парень — женился как раз перед войной. Был он хоть и порядочный ростом, но жидкий: мослы на спине торчали даже через ватник и штаны висели на Сеньке, как на колу. А девку прибрал к рукам красавицу — Тайка,

Пролетая разъезды и полустанки, не останавливаясь даже на многих больших станциях, поезд мчится на север. И во всем поезде нет на этот раз человека счастливее, чем Василий Панков.