Проза

28-го марта следующего года в выездной сессии N-ского окружного суда разбиралось дело об Иване Кирильеве. В каждый из предыдущих пяти дней решалось по полудюжине и более уголовных дел; на 28-е марта назначено было только два. Сделано было так потому, что защищать убийц Ивана приехал из Москвы молодой, но уже вошедший в славу адвокат, и председательствующий суда знал, что, когда выступает эта знаменитость, дело затягивается чуть не на целый день.

В тот первый ноябрьский день, проснувшись от надоедного звонка будильника, предусмотрительно поставленного мамой далеко от постели, обнаружил я рядом с подушкой записку: «Спустись с поэтических высот. Не опоздай в школу. Сходи в Овощной за картошкой. Принеси из подвала дрова и уголь. Мама». Начать я решил с неизбежного. Оделся и отправился в школу. Первым в расписании значился урок истории. Учитель – в прошлом отважный и могучий фронтовик-разведчик (вся грудь в орденах и медалях), боксёр-тяжеловес, а теперь судья, выходивший в ринг весь в белом, в класс вошёл чернее чёрного:

Два дня спустя Леонтий приехал в Шепталово с полуоправившейся Прасковьей, которая во что бы то ни стало хотела навестить заболевшую дочь. Катерина бредила во сне днем и ночью, не пила и не ела, но когда ее расспрашивали, то отвечала вполне разумно и жаловалась на нестерпимую головную боль.

На свадьбе у Ольги Ивановны были все ее друзья и добрые знакомые.

— Посмотрите на него: не и правда ли, в нем что-то есть? — говорила она своим друзьям, кивая на мужа и как бы желая объяснить, почему это она вышла за простого, очень обыкновенного и ничем не замечательного человека.

Чиновник казенной палаты, вдовец, пожилой, женился на молоденькой, на красавице, дочери воинского начальника. Он был молчалив и скромен, а она знала себе цену. Он был худой, высокий, чахоточного сложения, носил очки цвета йода, говорил несколько сипло и, если хотел сказать что-нибудь погромче, срывался в фистулу.

Катерина хотя выходила замуж за Ивана и по своей охоте, но не склонность ее к молодому парню решила судьбу ее, а то обстоятельство, что семья Ивана жила хорошо, то есть достаточно, и жених ее был сам хозяин в доме, работящ, не пьяница. Мать Катерины, слывшая в народе вещею старухой, противилась этому браку, и не потому, чтобы Иван не нравился ей. Наоборот, она даже любила его за веселый, приветливый нрав, за уменье обойтись и поговорить с людьми и все-таки противилась этому браку.

В1920 году Евгений Замятин завершил работу над романом-антиутопией «Мы». Его действие разворачивалось в далеком высокотехнологичном будущем, где тоталитарное государство контролировало все сферы жизни человека, включая даже чувства и воображение. В честь 135-летия со дня рождения писателя «Культура.РФ» перечитала роман и выяснила, какие достижения науки Единого Государства стали реальными изобретениями и явлениями XX и XXI века.

Много оскалов у Архипелага, много харь. Ни с какой стороны, подъезжая к нему, не залюбуешься. Но может быть мерзее всего он с той пасти, с которой заглатывает малолеток.

Оленька, дочь отставного коллежского асессора Племянникова, сидела у себя во дворе на крылечке, задумавшись. Было жарко, назойливо приставали мухи, и было так приятно думать, что скоро уже вечер. С востока надвигались темные дождевые тучи, и оттуда изредка потягивало влагой.

Упал он в первый раз после избиения Ивана крепко и сладко, но часа через полтора порывисто вскочил.

В коморке было совсем светло, и проснувшиеся парни вполголоса переговаривались между собой.

Среди многих радостных отказов, которые нёс нам с собой новый мир, — отказа от эксплуатации, отказа от колоний, отказа от обязательной воинской повинности, отказа от тайной дипломатии, от тайных назначений и перемещений, отказа от тайной полиции, отказа от "закона божьего" и ещё многих других феерических отказов, — не было, правда, отказа от тюрем (стен не рушили, а вносили в них "новое классовое содержание")

Про мертвых обычно либо - хорошо, либо - ничего. Поэтому старого моего знакомого, педагога ВГИКа, участника ВОВ, фронтового спецкора и персонального ельцынского пенсионера, назову просто – «Профессор В». А вот своего однокурсника по всё тому же ВГИКу, так и не состоявшегося кинодраматурга Юрия Котляра, буду величать по имени-отчеству, Георгий Самуилович.

Пойманный был шепталовский мужичонко-бобыль, лет под тридцать. В околотке его считали дураком, потому что крестьянством он не занимался и ни к какому другому делу не прибился.

Арсений спал очень чутко, просыпаясь при малейшем шорохе в комнате. Но уже некоторое время шорохи ему не грозили, просто некому шуметь, Анфиса умерла! Мир Арсения померк, в нем не осталось многоцветья, исчезли радости, устремления, дальнейшее существование выглядело бесполезным прозябанием. Почему она ушла так рано? Ее земной срок только начинался и вдруг…

Можно ли отсечь голову, если раз её уже отсекли? Можно. Можно ли содрать с человека шкуру, если единожды уже спустили её? Можно!

Эту книгу я писал с единственной мыслью, с единственной целью - обратить внимание русского образованного общества на гибнущих меньших братьев. Народ спился, одичал, озлобился, не умеет и не хочет трудиться. Не моя задача перечислять причины, приведшие нас к такому ужасающему положению; но есть одна, на которую неоднократно указывалось в печати и которую я не могу обойти молчанием. Причина эта - разобщение русского культурного класса с народом. Народ брошен и, беспомощный, невежественный, предоставлен собственной бедной судьбе.

Жили да были два генерала, и так как оба были легкомысленны, то в скором времени, по щучьему велению, по моему хотению, очутились на необитаемом острове.

Но я слышу возмущённый гул голосов. Терпение товарищей иссякло! Мою книгу захлопывают, отшвыривают, заплёвывают:

— В конце концов это наглость! это клевета! Где он ищет настоящих политических? О ком он пишет? О каких-то попах, о технократах, о каких-то школьниках сопляках… А подлинные политические — это мы ! Мы, непоколебимые! Мы, ортодоксальные, кристальные (Оруэлл назвал их благомыслами ). Мы, оставшиеся и в лагерях до конца преданными единственно-верному…