Проза

Каяться или не каяться? Никита давно таких вопросов не задавал. За что каяться? Перед кем? Чего бы вдруг идти на площадь, ломать шапку, бить челом, выть: «Прости, мол, народ православный!». Прошли времена покаяний. Да и время то ушло, за которое всем, ВСЕМ!

Одно из первых туземных понятий, которое узнаёт приехавший в лагерь новичок, это — придурок . Так грубо назвали туземцы тех, что сумел не разделить общей обречённой участи: или же ушёл с общих или не попал на них.

- Так вот, - сказал подполковник, - Елена Станиславовна работает, кхе-кхе-кхе, посудницей в привокзальном ресторане. Захочешь увидеть, заходи смело с торца, через служебный ход. Через зал не пустят. У них строго. Да не бойся. Она тебя не узнает. Она теперь мало кого узнаёт.

Предлагаем Вашему вниманию главу из из книги «Лето Господне». Это произведение по праву можно назвать одной из вершин позднего творчества Ивана Сергеевича Шмелева. Страница за страницей читателю открывается удивительный мир простого русского человека, вся жизнь которого проникнута духом Христовым, освящена Святой Церковью, согрета теплой, по-детски глубокой верой.

Вот и с Леночкой нежных минут тогда так и не получалось. Никита, как всякий человек охваченный вожделением, мало разумел то, что реально происходило вокруг предмета его вожделения. А, между тем, Артюшка Архипов, Никитин ровесник – будущий эскулап и сочинитель басен, как-то по дороге домой, не без некоторого ехидства заметил, что Никита напрасно пялится на Елену Станиславовну. Что она, словами Пушкина «другому отдана и будет век ему верна».

Рассказать о внешней однообразной туземной жизни Архипелага — кажется, легче и доступней всего. А и труднее вместе. Как о всяком быте, надо рассказать от утра и до следующего утра, от зимы и до зимы, от рождения (приезда в первый лагерь) и до смерти (смерти). И сразу обо всех-обо всех островах и островках.

В некотором царстве Богатырь родился. Баба-яга его родила, вспоила, вскормила, выхолила, и когда он с коломенскую версту вырос, сама на покой в пустыню ушла, а его пустила на все четыре стороны: "Иди, Богатырь, совершай подвиги!"

С руководителем у Никиты отношения складывались как-то по-особому. Если других кружковцев Штрих похваливал, а Леночкины стихи слушал, закрыв глаза, то Никитины простодушные рассказы о сельской живности въедливо анализировал.

Был на Дальнем Востоке город с верноподданным названием Цесаревич. Революция переименовала его в город Свободный. Амурских казаков, населявших город, рассеяли — и город опустел. Кем-то надо было его заселить. Заселили: заключёнными и чекистами, охраняющими их. Весь город Свободный стал лагерем (БАМлаг).

Вслед за собачьим годом наступает свинский. Перед тем, как его встречать, ни в коем случае не делайте дома уборку, инче свинья будет чувствовать себя неуютно. К празднику женщинам лучше сделать прическу в виде хвостика (крючком), а мужчинам некоторое время не бриться, чтобы вас по щетине приняли за своего.

И надо же такому было случиться! Стоял себе тихо-смирно писатель Боровков Никита Павлович, выбирал в базарных рядах саженцы абрикоса – очень уж захотелось, ещё с осени, потешить себя абрикосовым деревцем на даче, а там (чем чёрт не шутит) и абрикосовым вареньицем, спустя положенный срок – и вот те6е на!

«Если мать ещё живая, Счастлив ты, что на Земле, Есть кому, переживая, Помолиться о тебе». Мама родилась в 1924 году, когда победившая советская власть звериной поступью уничтожала в нашей стране всё русское и правослано-христианское, запретив даже имя Россия.

Да не сам по себе развивался Архипелаг, а ухо в ухо со всей страной. Пока в стране была безработица — не было и погони за рабочими руками заключённых, и аресты шли не как трудовая мобилизация, а как сметанье с дороги. Но когда задумано было огромной мешалкой перемешать все сто пятьдесят миллионов, когда отвергнут был план сверхиндустриализации и вместо него погнали сверх-сверх-сверхиндустриализацию, когда уже задуманы были и раскулачивание и обширные общественные работы первой пятилетки, — в канун Года Великого Перешиба изменился и взгляд на Архипелаг и всё в Архипелаге.

К Пасхе начинали готовиться загодя. Откуда бралось это слово? Возникало оно, как бы ниоткуда, но, слетевши однажды с бабушкиного языка, уже никуда не исчезало, хотя и не выставляло себя напоказ. «Пасха» было словом потайным. Радио его не произносило. В календарях-численниках нет такого слова. Там обозначены всякие-разные дни;

На самом краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия расположились на ночлег запоздавшие охотники. Их было только двое: ветеринарный врач Иван Иваныч и учитель гимназии Буркин. У Ивана Иваныча была довольно странная, двойная фамилия — Чимша-Гималайский, которая совсем не шла ему, и его во всей губернии звали просто по имени и отчеству; он жил около города на конском заводе и приехал теперь на охоту, чтобы подышать чистым воздухом.

Карась с ершом спорил. Карась говорил, что можно на свете одною правдою прожить, а ерш утверждал, что нельзя без того обойтись, чтоб не слукавить. Что именно разумел ерш под выражением «слукавить» — неизвестно, но только всякий раз, как он эти слова произносил, карась в негодовании восклицал:

Жил-был пискарь. И отец и мать у него были умные; помаленьку да полегоньку аридовы веки в реке прожили и ни в уху, ни к щуке в хайло не попали. И сыну то же заказали. «Смотри, сынок, — говорил старый пискарь, умирая, — коли хочешь жизнью жуировать, так гляди в оба!»

Молодого Григория Думнова, тридцатилетнего, выбрали председателем колхоза. Собрание было шумным; сперва было заколебались – не молод ли? Но потом за эту же самую молодость так принялись хвалить Григория, что и самому ему, и тем, кто приехал рекомендовать его в председатели, стало даже неловко. Словом, выбрали.

Совхозный механик Роман Звягин любил после работы полежать на самодельном диване, послушать, как сын Валерка учит уроки. Роман заставлял сына учить вслух, даже задачки Валерка решал вслух.