Существует ряд книг, про которые можно сказать: если ты в юности над ними не плакал — у тебя нет сердца. К числу таких произведений, безусловно, относится "Овод" Этель Лилиан Войнич. Эта книга про итальянского революционера светит молодым читателям, и особенно читательницам, как пламенное сердце Данко, зато у взрослых вызывает немалый скепсис.
Я рассказываю эту историю от первого лица, хотя не принимал в ней никакого участия: я не хочу притворяться перед читателем" будто Знаю больше, чем говорю. Как все было - описано точно, почему - об этом пришлось догадываться, и, возможно, мои предположения покажутся читателю неверными.
Разморенный духотою еловой чащи, весь в паутине и в хвойных иглах, пробирался с ружьем к опушке приказчик из Дементьева хутора, Мелитон Шишкин. Его Дамка – помесь дворняги с сеттером – необыкновенно худая и беременная, поджимая под себя мокрый хвост, плелась за хозяином и всячески старалась не наколоть себе носа.
Странное то было лето, все в нем перепуталось. В исходе мая листва берез оставалась по-весеннему слабой и нежной, изжелта-зеленой, как цыплячий пух. Черемуха расцвела лишь в первых числах июня, а сирень еще позже. Такое не помнили ивановские старожилы.
Эта забавная история произошла в далекие, так называемые, брежневские времена, когда огромной страной под названием СССР правил добродушный человек с роскошными черными бровями, сместивший на посту генсека ЦК КПСС взбалмошного Никиту Хрущева.
Ну, слава Богу, он дома...
Матвей Лысцев кое-как высвободил ноги из оледенелых, поскрипывающих на морозе ремней, поставил к стене лыжи и медленно, с передышкой, опираясь руками на перила, поднялся на крыльцо.
Много лет назад посреди маленького палисадника, который примыкал к четырехэтажному дому на Автозаводской улице, стояла двухметровая бетонная будка.
Объявление на стене расплылось, словно его затянуло пленкой скользящей теплой воды; Экельс почувствовал, как веки, смыкаясь, на долю секунды прикрыли зрачки, но и в мгновенном мраке горели буквы:
Как я уже упоминал, в разговоре со мной будущий генеральный секретарь ЦК КПСС, а тогда хозяин всемогущей тайной полиции КГБ Ю. В. Андропов обронил:
Синие глаза выцветают. В детстве – васильковые, превращаются с годами в грязно-мутные, серо-голубые обывательские глазки; либо в стекловидные щупальцы следователей и вахтеров; либо в солдатские «стальные» глаза – оттенков бывает много.
После молебна позвонил благочинный. Звонки были долгими и как будто нервными. Отец Евгений не сразу ответил, о чём-то размышляя. Затем он услышал голос благочинного. Тот говорил прерывисто, с одышкой. Как всегда, когда собирался сообщить о неприятном.
На небосводе ни одного легкоперыстого облачка, ни единой смугавистой тучки – только раскаленный до белеса шар солнца и бездонная синева – глубокая и ровная.
Брат Михаил, спасибо тебе за оборону Виктора Петровича. Я открыл РНЛ, увидел публикацию, думал, грешный, что тебе моя публикация о старших братьях «Со святыми упокой», в которой я и о Викторе Петровиче писал, не понравилась, нет, тут другое. Которое я сердечно приветствую.
Нина тщательно стирала пыль с полки. Немного пыли попало на календарь, и Нина, быстро оглядевшись, стряхнула ее рукой, – пока мама не видит. На календаре красовались большие белые цифры «1988».
И стало это у Константина Смородина как болезнь: днем, на работе, рисует свои вывески, плакаты, афиши, а вечером, дома, начинает все ругать – свою работу, своих начальников, краски, зрителя, всех и все.
В конце января, а именно 30-го по новому стилю, 1860 года, родился Антон Павлович Чехов. Очередную «круглую дату» у нас отметили своеобразно: «лента» в Интернете сообщила, что у классика в молодые годы было более 70 псевдонимов
Дело было о святках, накануне Васильева вечера. Погода разгулялась самая немилостивая. Жесточайшая поземная пурга, из тех, какими бывают славны зимы на степном Заволжье, загнала множество людей в одинокий постоялый двор, стоящий бобылем среди гладкой и необозримой степи.
С тридцатого года пошла эта мода: продавать инженеров. Лагерь имел доход немалый от продажи на сторону носителей технических знаний.