На вокзале не было обычной суматохи: наступила святая ночь. Когда прошел курьерский девятичасовой поезд, все поспешили докончить только самые неотложные дела, чтобы поскорее разойтись по квартирам, вымыться, надеть все чистое и в семье, с облегченным сердцем, дождаться праздника, отдохнуть хоть ненадолго от безпорядочной жизни.
На перекрестках военных дорог, в маленьком городке, в каком-то очередном учебно-распределительном, точнее сказать, военной бюрократией созданном подразделении, в туче народа, сортируемого по частям, готовящимся к отправке на фронт, кормили военных людей обедом, завтраком ли — не поймешь.
Есть у меня два друга, которым я всегда завидовал. Мы теперь почти не встречаемся, и о нашей дружбе можно говорить, скорее, в прошедшем времени, но сказать, что у меня были два друга, которым я завидовал, не могу. Не могу про друзей говорить в прошедшем времени, и моя зависть не прошла. Я по-прежнему им завидую и, наверное, буду завидовать всегда.
Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет всё. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта.
О третьей жене Михаила Булгакова мы знаем и очень много, и очень мало. Годы, которые она провела вместе с писателем, та роль, которую она сыграла, или, вернее, то служение, которому она себя посвятила, добиваясь, чтобы его книги были опубликованы, все это давно и хорошо известно.
Жена Бyлгaкова пepeд cмepтью мyжа пoклялась ему, что не умpeт, пoка не oпубликует eго глaвную книгy — poман «Мacтер и Мapгарита». И она выпoлнила эту cвою клятвy.
Знаете ли вы, что такое "одиночество души" и "зло, наведенное на вашу жизнь"? В богоспасаемом древнем граде Брянске множество славных храмов и обителей, в них же святынь зело суть. Среди них сияет красотой и древностью монастырь Горно-Никольский.
Агафья проснулась рано, часу в четвертом, и потихоньку, как была в одной рубашке и босая, вышла из избы на крыльцо посмотреть, какова погода.
Надя Зеленина, вернувшись с мамой из театра, где давали «Евгения Онегина», и придя к себе в комнату, быстро сбросила платье, распустила косу и в одной юбке и в белой кофточке поскорее села за стол, чтобы написать такое письмо, как Татьяна.
У газеты «Литературная Россия» было немало редакторов. Вспомним хотя бы Виктора Полторацкого, Константина Поздняева, Юрия Грибова, Михаила Колосова… Но самой яркой личностью был, безусловно, Эрнст Сафонов. При нём газета достигла пика своей популярности.
Умирает Богатырь… Великий Богатырь – Православная Русская Цивилизация! Жила более тысячи лет, а теперь, буквально за полтора десятка годин, измученная нежитью, исчезает. Даже при большевистском режиме она была – скрытно, тайно, не свободно, но была! Были комиссары, был атеизм, было богоборчество, был красный террор – а она вопреки всему была! Как невидимый град Китеж.
Старенькая тётя Глаша, мать моего товарища, почти всю жизнь проработала сортировщицей писем на Главпочтампте. Жила она недалеко от нашего двора в большом деревянном, от станции железной дороги, доме, окрашенном старой охрой и построенном для семей железнодорожников перед самой войной.
Лето 188* года я провел на Оке, в имении Хомутовке, в гостях у приятеля-помещика. Звали его Василием Пантелеичем Мерезовым. Он был много старше меня годами и опытом. Когда-то предполагал иметь порядочное состояние. Но половина последнего погибла, потому что Мерезов не занимался хозяйством, а другая половина – потому что Мерезов стал заниматься хозяйством.
Ясный и холодный день поздней осени, еду ровной рысцой по большой дороге. Блеск низкого солнца и пустых полей, осеннее безмолвное ожидание чего-то. Но вот вдали, за мной, слышен треск колес.
Утром Мамочка Алексея Петровича громко, громко зевает: ура, вперед, новое утро прыщет в окно; кактусы блещут, трепещет занавеска; захлопнулись ворота ночного царства; драконы, грибы и страшные карлики снова провалились под землю, жизнь торжествует, герольды трубят: новый день! новый день! ту-ру-ру-ру-у-у-у!
Клоун из цирка братьев Гинц, Генри Пуркуа, зашел в московский трактир Тестова позавтракать.
– Дайте мне консоме! – приказал он половому.
Одним из главных эпизодов страшных гонений, обрушившихся на Церковь после установления в стране безбожной власти был открытый суд в 1922 году над петроградским митрополитом сщмч. Вениамином и группой духовенства и мирян, в число которых входил автор публикуемых воспоминаний прот. Михаил Павлович Чельцов. Также приговоренный к расстрелу, он тогда был помилован и мученический венец получил позднее – был убит в ночь на Рождество 1931 года.
У Настасьи, Степановой-то вдовы, шкатулка малахитова осталась. Со всяким женским прибором. Кольца там, серьги и протча по женскому обряду. Сама Хозяйка Медной горы одарила Степана этой шкатулкой, как он еще жениться собирался.