Персонажи не вымышлены, события и совпадения не случайны.
Вначале было Слово…
от Иоанна 1:1.
«В голубо-розовую полоску небо под вечер – не к добру».
Тамара Иннокентьевна отошла от окна.
«Не люблю вечера».
Вечером она всегда одна. Изредка приходила подруга-одноклассница, математичка Алла, раз в полгода навещал сын Антон, соседка с третьего могла заглянуть – занять пару сотен. Вечер делила с взятой на дом работой, разбавляя зачастую сухой журналистский материал кружкой горячего куриного бульона из кубиков типа «Кнорр» или «Магги».
«Корректор от Бога» – пускай штамп, но именно так говорили о Тамаре в газете, где она работала уже пятнадцатый год.
Иннокентьевна втайне гордилась этим званием, хотя каждый раз отнекивалась:
– Скажете тоже: «от Бога», и получше видали…
Ещё её называли «незаменимой», и тут она снова скромничала:
– Незаменимых людей не бывает.
Тамара любила свою работу, не любила только вечера и небо в голубо-розовую полоску.
Свежий выпуск своей газеты просматривала всегда вечером. Здесь она знала всё. Каждое слово, каждую буковку, запятую, кавычку, тире…
Любимым занятием, как у всех одиноких людей, было разговаривать с самой собой. Часто Тамара зачитывала абзац из первой попавшейся на глаза статьи и хвалила себя-любимую за такую божественную корректуру:
– Ай да Тома, ай да сукина дочь.
Сегодня, закутавшись в тёплую кофту и сидя в своём «рабочем» кресле, женщина раскрыла новый выпуск газеты «Вечерняя среда» и на восьмой полосе прочла кусочек из криминальной информации о ДТП. Прочла громко, с выражением, вслух:
– Из статьи Михаила Павлова «Догонялись»: «… результате столкновения автомобилей никто из пассажиров серьёзно не пострадал. Однако, как сообщили нам в пресс-службе ГИБДД, потрепавш…»
Тамарин голос резко оборвался, она отбросила, даже отшвырнула от себя сначала газету, а потом кофту. Встала, то есть вскочила. Вскрикнула и закрыла лицо руками.
– Нет, нет, нет… - шептала как заведенная, - нет, нет, нет…
И так до бесконечности…
За окном давно стемнело, а Тамара всё ещё боялась открыть глаза и взглянуть на разбросанные газетные листы.
«Это всё небо».
– Нет…
Телефонный звонок – ударом по сердцу.
«Вот оно», – вспышкой в голове женщины.
«Началось».
Тамара опускает руки, открывает глаза. Стараясь не наступить на газету, медленно, боязливо подходит к телефонному столику, с надеждой, что телефон, наконец, замолчит. Но нет…
Она снимает трубку.
«Из редакции. Точно».
– Тома, что не подходишь так долго?!
«Алка, блин».
– Спать уже легла, – а голос как будто не её и дрожит предательски.
– На встречу выпускников собираешься? Я без тебя как-то…
– Ой, я и забыла совсем… Если работы…
– Что ты привязалась к этой работе?! Пойдём. Посмотрим…
– Я позвоню…
– Ну, всё понятно с тобой. Спи…
От резких гудков в трубке Тамара вздрогнула.
«Как сирена воздушной тревоги. Нет! Милиции».
– Приедут и заберут, – сказала тихо женщина, – посадят. Пожизненно…
Идиотка, ты ошиблась, это не опечатка. Там, конечно же, написано «потерпевшие», ты ведь корректор от Бога, лучше тебя…
Шаг, другой, и газета в руках. Вот и восьмая полоса, и та самая криминальная информация о столкновении, и…
«Как я могла пропустить?!»
– Где были твои глаза, старая слепая дура! – прокричала она, – столько лет работы, и ни одной ошибки, а тут…
Тамара не могла ни поверить своим глазам, ни произнести это слово…
Оно как приговор, как преступление и наказание, как убийство…
– Нет, нет, нет…
Легла на пол, на смятые листы газеты, укрылась кофтой и под собственное монотонное бормотание уснула.
И приснились ей арест и суд, и как её допрашивали, как вели по тюремным коридорам в темноту, и одно только слово, одно…
«Это конец».
Тамара Иннокентьевна проснулась. Боялась встать, но будильник истерично этого требовал.
«Пора на работу».
– Может, отпроситься или сесть на больничный? – спросила у себя.
«И почему до сих пор никто не звонит?!»
Посмотрела одним глазом на телефон.
«Трубка вроде на месте».
Будильник звонил.
«Корректор от Бога. Спаси, Боженька, и сохрани».
И вслух:
– Хоть и не верила в тебя и не молилась толком… Молю. Сделай так… Сделай так, чтобы ничего этого не было. Этой… Этого слова… Сделай, Господи, и уверую. В церковь буду ходить и свечки поставлю. Молю, Господи, только сделай это…
Тамара неумеючи перекрестилась, лёжа на полу и глядя в потолок – именно там, где-то над потолком и выше должен был находиться, по её мнению, Бог, к которому она впервые за свою жизнь обращалась…
В редакции привычная суета. Готовится новый номер. Редактор Валентин Геннадьевич у себя, планируется с ответсеком Павлом. Журналисты, как всегда, галдят и делают вид, что работают.
Тамара поздоровалась со всеми.
Валентин Геннадьевич в ответ помахал, Павел сказал: «Утро доброе». Журналисты поздоровались с корректором от Бога, перебивая друг друга, и…
«Ничего».
Она прошла в свой кабинет, оставив дверь приоткрытой.
«Быть может, это у них тактика боя такая? Выжидают, когда я заговорю об этом первая? Ну уж нет. Я ничего не видела. Я для них незаменимый кадр».
Из-за дверного косяка показалась рыжая голова спортивного корреспондента Коли:
– Тамара Иннокентьевна, вам полосу спорта на вычитку принести?
«И улыбается как-то язвительно, подлец».
– Принеси.
«Только бы не выдать себя. Только бы…».
Тамара достала ручку с красным стержнем, которым по обыкновению исправляла журналистские ошибки, и стала ждать.
Прошло пять минут.
«Заговор».
Ещё пять.
«Они видели. Они знают».
– Коля! – зло окликнула корректор.
– Тамара Иннокентьевна, минуту, – донеслось, – я на планерке.
«Вот оно. Сидят и обсуждают. Решают, как меня казнить…»
Тут появился Коля с полосой:
– Ненавижу эти планерки, блин.
Тамара посмотрела на юношу. Он ей улыбнулся.
– Чего новенького у нас? – спросила женщина.
– Ничё, всё по-старому, Геннадич только с похмелья болеет, а так… всё тип-топ.
«Врёт и не краснеет, троечник, мерзавец».
Коля ушёл, а Тамара всё никак не решалась взглянуть на полосу. Казалось, взгляни и окаменеешь. На всем листе будет одно только слово. Одно.
– Тамар, – в дверях появился редактор, с начатой бутылкой коньяка, – я пойду, а то после вчерашнего, понимаешь… Ты, как захочешь, тоже иди, хорошо?.. Что-то мне плоховато…
Женщина не успела открыть рта, а Валентин Геннадьевич уже спешил к выходу.
«Или на стрелку с пострадавшими полетел, пьяница?»
Убрала непрочитанную полосу в стол и ушла следом, не сказав никому ни слова, ни с кем не попрощавшись.
«Предатели».
Вернулась домой с кипой газет, какие успела выкупить в ближайших от редакции до дома киосках. Вышло шестьдесят восемь штук.
«И это при тираже в пятнадцать тысяч экземпляров, бляха».
В холодильнике уже почти год с прошлого дня рождения стояла нераспечатанная бутылка водки. Не разуваясь, Тамара прошла на кухню.
– Почему бы и нет. Самое лучшее лекарство для самосохранения, когда всё вокруг тебя рушится, – сказала, и, сорвав крышку, сделала большой глоток прямо из горла.
И даже не передёрнулась, как бывало раньше, даже не закусила.
И второй глоток.
«Сейчас должно полегчать».
Третий.
– Как там у Достоевского: «Для того и пью, что в питии сем сострадания и чувства ищу».
После четвёртого глотка разделась, побросав вещи и обувь в коридоре на пол. Вернулась на кухню. Слегка шатало и подташнивало.
– Закусить, – приказала себе.
Так и поступила.
Женщина допила всю литровую бутылку молча. Стараясь не думать ни о чём. Потом взглянула в окно – и вот оно, ненавистное небо в голубо-розовую полоску.
– Ты, – произнесла с трудом и бросила что есть силы пустую бутылку в окно, в небо…
Следом загремела под стол сама.
«Как потерпевшая».
Наутро Тамара никак не могла вспомнить, откуда взялась разбитая бутылка водки на полу под подоконником.
«И выпила-то чуток».
Впервые за пятнадцать лет работы в «Вечерней среде» она проспала.
– Будильник подвел, – сказала редактору, – наверняка батарейка села.
Валентин Геннадьевич молча кивнул, не отрывая глаз от монитора.
День с тяжёлой головой тянулся болезненно долго. Вычитывая страницу за страницей, Тамара Иннокентьевна не могла поверить, что никто ничего не заметил.
«Грамотеи, тоже мне, – ликовала корректор. – Сплошные двоечники или вечные троечники по жизни».
И как в подтверждение её мысли, из соседнего кабинета раздался голос рыжего Коли:
– Тамара Иннокентьевна, а как пишется слово «испокон веков», Валентин Геннадьевич спрашивает?
– Вам как, по буквам продиктовать? – улыбнулась Тамара, – или по слогам?..
А для себя она кое-что решила. Наверняка.
«Бог со мной».
Только в церковь Тамара не пошла, несмотря на то, что где-то глубоко в себе знала – ей на помощь пришли высшие силы. Чудесным образом опечатку никто не заметил.
«А свечку поставить всегда успею».
Перед выпуском номера в печать корректору не спалось.
Бессонница, пожалуй, была ещё одним неприятным обстоятельством в её жизни. Но серое вечернее небо успокаивало. О нём и думала, сидя в своем кресле в темноте, Тамара.
«Хороший знак – значит, всё получится».
Так, в кресле, перед самым рассветом она и заснула.
Увидела свой любимый десятый «а» класс, шёл экзамен, она – совсем ещё молоденькая, с косичками и испуганными глазами – стояла у школьной доски. На доске большими буквами, цветными мелками, было написано: «ИСПАТОМ ВЕКОВ».
Это написала она – Тамара. Девочка смотрела слёзными глазами в глаза учительницы и дрожала, она ждала решения. Оценки. Ждала приговора. И он прозвучал:
– Ты всё правильно написала. Всё правильно сделала. Садись, Тамарочка, пять. Ты настоящий корректор от Бога…
Она шагнула и увидела себя замурованной в четырёх стенах: ни окон, ни двери – только одно небо над головой.
– Нет, – пропищала Тамара и, чтобы не видеть, как небо меняет цвета…
Открыла глаза. Она опять проспала.
Сегодня номер до пяти часов должен быть сдан в типографию. Того, что Тамара опоздала на час, никто не заметил. Свёрстаны все двадцать восемь полос, осталась незначительная правка, и можно смело отмечать выход очередного номера «Среды».
– Мне кое-что поправить, – попросила Тамара уставшего верстальщика Марка.
И Марк протянул ей все полосы.
– Ненавижу день перед выходом, – прошептал этот худой и бледный юноша, – хоть вешайся.
– В отпуск лучше иди, – женщина ущипнула и потрепала Марка за щеку, – да и жениться тебе надо, так угробишь себя с этой работой. И перемены у нас будут, хоть какие, а то ничего не происходит…
– Ага, – был ответ.
«На встречу выпускников», – твёрдо решила Тамара.
– Дело сделано, – говорила себе, собираясь, – ай да сукина ты дочь.
Алла ждала подругу на кухне и спросила:
– Что ты там про суку сказала?..
– Так, – раздалось из ванной, – про работу вспомнила.
– Да ну её на хрен, твою эту работу, ослепнешь скоро совсем, будешь знать.
– Я корректор от Бога, Аллочка, я не могу ослепнуть.
– Ну-ну, рассказывай, от сумы и от тюрьмы…
– А вот проверим, если в завтрашнем номере «Среды» одно слово будет написано так, как я его написала , и никто не заметит, значит…
Тамара замолчала.
– Что?..
– Значит, Бог не только есть…
– И ты корректор от Бога?..
– Так точно.
– Слушай, пойдем скорей лучше выпьем…
Тамара напилась меньше, чем за час. Алле («Ну ты, подруга, даёшь, я тебя не узнаю!») пришлось вызывать такси и везти одноклассницу домой.
– Ты же и не пьёшь толком, – говорила она в такси.
– Теперь пью. Повод есть… – заикалась женщина.
– Я недопитая, недотанцованная и Славку Соколова не увидела, всё ты…
– А я, между прочим, вообще никого не увидела…
– Конечно, если водку с горла, не стесняясь, хлебать…
– Ох, хоть вечер не одной…
– Я не останусь…
– А если мы возьмем ещё бутылочку?..
Математичка Алла осталась.
Утром первый вопрос, который услышала Тамара, был:
– Зачем тебе столько газет одного номера?.. – женщина перелистывала «тот самый» номер.
Тамара выхватила газету из рук подруги:
– В туалет ходить, – рявкнула.
– Но ты раньше чуть ли не пыль с каждого выпуска сдувала?
– Башка болит, а ты с вопросами дурацкими, сделай лучше кофе, хотя нет…
Алла с удивлением наблюдала, как Тамара залезла под кресло и достала оттуда бутылку коньяка.
– Сыну на двадцать третье февраля брала – он, гадёныш, не приехал.
– Это ты про Антошку так – гадёныш?!
– Слушай, не начинай, - пригрозила Тамара, - пойдём лучше на кухню, поправим здоровье.
– Ты что, на работу не идёшь, что ли?
– У меня повод, и хватит речей, лучше наливай…
Вторую, теперь уже умышленную, опечатку снова никто не заметил. Ни в редакции, ни читатели…
Все выходные Тамара ждала звонка. Раз десять сама звонила в редакцию, спрашивала: «Как дела?» и «Какие новости?».
Отвечали: «Всё тихо, без эксцессов».
Женщина попросила прочитать новый выпуск Аллу – ничего. Отнесла, специально купила в киоске рядом с домом газету соседке с третьего. Бегала к ней весь вечер субботы. То под предлогом: «Соли не одолжишь щепотку, кинулась готовить – и ни грамма». То позвонить: «Мой аппарат сломался, что ли?»
И каждый раз интересовалась:
– Статейку-то ту прочитала?
– Несколько раз, – отвечала соседка, – не знаю, что ты в ней нашла. Я сроду спорт не любила.
«Неужели?!» – металась по своей однокомнатной квартире Тамара.
«От Бога?!»
На кухню.
«И все до такой степени отупели?!»
В коридор к двери.
«Как?! Что?! Неужели?!»
Снова в зал и на кухню, и снова к двери.
И так без конца.
Третью опечатку Тамара сделала на первой полосе «Вечерней среды». В рубрике «Слово мэра», в слове «среда». Она просто изменила одну букву посередине слова…
«Если и это не заметят…»
Не заметили.
Тамара перестала есть. Позвонил сын, спросил, как дела. Мать не нашла слов. Все вечера она теперь коротала с сорокоградусной бутылочкой. С ней могла поговорить по душам и пьяно забыться без снов. В один из таких вечеров за закрытыми тёмными шторами Тамара – корректор от Бога («Кто скажет «нет», пусть бросит в меня камень!») – вдруг поняла, чего она хочет. Что должна сделать. Она просматривала дома новые статьи для свежего номера и…
– Вот оно…
Быстро, как могла, к окну. Распахнула шторы, выдохнула.
На небе только звёзды – глаза Бога.
«Последний раз, чтобы убедиться».
Вернулась к креслу, долила остатки водки. Ещё раз посмотрела на статью, точнее, на слово, в котором решила сделать опечатку.
«Оно, и только оно».
Выпила залпом, выматерилась и разбила рюмку о подлокотник любимого «рабочего» кресла.
– А чтоб его!– крикнула, – я или не я это всё устраиваю, в конце концов?!
Ей показалось, что зазвонил телефон, и она заорала:
– Ты ещё не знаешь, что я приготовила! Это были цветочки, а вот – ягодки!.. И не вздумай мне звонить в такой поздний час! Я, между прочим, корректор, а это значит, что я равная Бо..!
Женщина не докричала, сползла по креслу на пол и уснула посреди осколков.
Без снов.
Первая мысль – самая верная, так говорят. Прежде чем исправить правильное слово на неправильное, Тамара подумала: «Теперь точно конец – арестуют, посадят, убьют».
Она ещё раз, а это был уже сотый раз, посмотрела на слово.
Прочла про себя по буквам и взяла ручку с красной пастой.
Через минуту позвала верстальщика Марка:
– Тут надо поправить маленько.
«Увидит?»
Марк молча взял полосу.
Корректор привстала.
Юноша через секунду произнёс:
– Сделано, Тамара Иннокентьевна. Газету можно отправлять.
«Всё».
Женщина села. Ручка с красной пастой в её руках лопнула и потекла.
– Вот черт!
Тамара посмотрела на испачканные красным ладони.
«Как похоже на кровь».
– Что там у вас, Тамара Иннокентьевна, – донёсся голос рыжего Николая.
– Ничего. Так, замаралась.
Из редакции выбежала, едва не сбив ночного сторожа с ног.
«Совсем с ума спятила», – подумал старик.
«Только не смотри на небо», – твердила Тамара.
Дома она забралась в шкаф с бутылкой какой-то настойки.
– Небо дает и небо забирает. Всё, теперь это точно всё.
Она услышала, как у соседей пропикало радио.
«Семь часов».
Выглянула. В зале темно, на полу у кресла неубранные осколки.
«Свидетели обвинения».
Отхлебнула из бутылки.
«Нет».
Вылезла из укрытия и – к телефону, судорожно набрала номер редакции.
«Только бы на месте, только бы не ушел», – почти молилась.
– Ну, же.
Голос в трубке:
– Редакция «Вечерней среды».
«Он!»
– Валентин, это…
– Да узнал, что ты…
– У нас опечатка!
– Что ещё? Номер уже печатают…
Тамара подняла глаза к потолку. Именно там, где-то над потолком и выше должен был, по её мнению, находиться Бог.
– Как? И не остановить?
– Ты корректор от Бога, не переживай, всё образуется, что за слово?
Женщина молчала.
– Да не переживай так. Один косячок в пятнадцать лет – не беда. Чё за слово-то?
И Тамара выдавила это слово из себя. Еле-еле:
– «Господь».
Валентин Геннадьевич усмехнулся:
– Нашла тоже…
– «Господь» Бог – это слово! Там опечатка.
– И что, из-за этого он на нас в суд подаст? Хе. Ну ты рассмешила.
– Но ведь…
– Скажи ещё, что он всю нашу редакцию за эту опечатку накажет. Покарает. Судный день, ептить, устроит всем нам…
Мужчина смеялся. Тамара сдерживалась, чтобы не заплакать.
– Это моя вина. Это всё я. Виновата…
– И какое тебе, Тома, наказание придумать? – спросил сквозь смех Геннадьевич. – Распять тебя на кресте, что ли?! Хе-х.
– Опечатка – эта…
– Ладно, хватит. Не переживай. Всё.
«Вот именно – всё».
– Может, и опечатки никакой нет. Может, тебе показалось?!
– Есть!
– Ну, Бог с ней. То есть с ним, – и он снова громко засмеялся в трубку, – ну если ты так хочешь – хочешь, на сто процентов премии тебя лишу?! Чем не наказание?! Хе-х…
– Я-а-а…
– Если Бог есть, то он не допустит такой опечатки. А нет – так и судить ни нас, ни тебя некому. Понятно?! Всё, ложись спать со спокойной душой и сердцем. Ты у нас незаменимая, ясно?! Всё, спать, спать, спать…
Неожиданные гудки испугали.
Резкие, в самое сердце, гудки.
Тамара схватилась за левую грудь, попыталась нащупать сердце. Не смогла.
«Как?!»
Одни лишь гудки, и никакого стука сердца.
«Без сердца?!»
Заплакала.
– Сто процентов премии – вот она, цена…
Подошла тихонько к окну, приоткрыла одну шторку. Небо встретило её алым заревом. Женщина опустила заплаканные глаза и посмотрела на ладони, они всё ещё были красными…
«Как небо в лучах заходящего солнца».
- Тук-тук-тук, - всё громче и громче повторяла она, словно хотела до кого-то достучаться - тук-тук…
И так до конца…
Игорь КОРНИЕНКО
2024 г.