Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет о культуре, красоте и подлинной свободе

В 1930 году испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет написал: «Мы живём в эпоху, которая чувствует себя способной достичь чего угодно, но не знает, чего именно. Она владеет всем, но только не собой. Она заблудилась в собственном изобилии». В наш век интерактивности, сиюминутности и небывалого распространения массовой культуры эти слова звучат ещё более злободневно.

Да и само понятие «массовой культуры» восходит к тому же тексту Ортега-и-Гассета — фундаментальному «Восстанию масс». В нём социолог поставил неутешительный диагноз всему европейскому обществу, порабощённому комфортом и конформизмом.

«Масса сминает всё непохожее, недюжинное, личностное и лучшее. Кто не такой, как все, кто думает не так, как все, рискует стать отверженным», — предупреждал философ. Главной причиной его беспокойства стало появление нового типа человека — слепо верящего в технологию и при этом полностью от неё зависящего. Того, кто отказывается от знания в пользу информации и от личной свободы, немыслимой без чувства ответственности, в пользу вседозволенности.

Игнасио Сулоага «Портрет Хосе Ортега-и-Гассета» (1917)

Хосе Ортега-и-Гассет не боялся прямо говорить о пороках общества, о заурядности, самодовольстве и невежественности его современников. Не остановился он и перед яростной критикой фашистского режима, из-за чего был вынужден покинуть Испанию в 1936 году.

Вернувшись на родину спустя девять лет изгнания, он вместе со своим другом и учеником Хулианом Мариасом основал «Институт гуманитарных наук», где преподавал вплоть до своей смерти в возрасте 72 лет. После себя он оставил около четырёх десятков книг и эссе, множество лекций и публицистических заметок, исследующих самые разные сферы человеческой жизни: от политологии до тайн любви.

Уже в первой своей книге «Размышления о Дон Кихоте» философ чётко определил свой главный жизненный принцип: «Всегда лучше отдавать предпочтение неисчерпаемому многообразию, чем монотонному повторению». И в течение следующих сорока лет следовал ему неукоснительно.

За какую бы тему он ни брался, будь то авангардное искусство, вызывающее негодование обывателя, женская красота или литературное новаторство Сервантеса, он демонстрировал скрупулёзный подход и неизмеримую глубину мысли. Смелость и чёткость формулировок вкупе с критическим мышлением и завидной проницательностью сделали его не только важной фигурой XX века, но мыслителем, чьи слова не потеряли актуальности и в веке XXI. Передаём ему слово.

Хосе Ортега-и-Гассет с женой и сыном (1949) / Photo: Keystone/Hulton Archive

О благородстве

«Вопреки ходячему мнению служение — удел избранных, а не массы. Жизнь тяготит их, если не служит чему-то высшему. Поэтому служение для них — не гнёт. И когда его нет, они томятся и находят новые высоты, ещё недоступней и строже, чтобы ввериться им. Жизнь как испытание — это благородная жизнь. Благородство определяется требовательностью и долгом, а не правами».
— «Восстание масс» (1929)

О художественной критике

«Авторы, ограничивающие свой пафос одобрением или неодобрением того или иного творения, не должны были бы вовсе браться за перо. Они не годятся для своей трудной профессии».
— «Дегуманизация искусства» (1925)

О двух типах людей

«Говоря об «избранном меньшинстве», передёргивают смысл этого выражения, притворно забывая, что избранные — не те, кто кичливо ставит себя выше, но те, кто требует от себя больше, даже если требование к себе непосильно. И, конечно, радикальнее всего делить человечество на два класса: на тех, кто требует от себя многого и сам на себя взваливает тяготы и обязательства, и на тех, кто не требует ничего и для кого жить — это плыть по течению, оставаясь таким, какой ни на есть, и не силясь перерасти себя».
— «Восстание масс» (1929)

Хосе Ортега-и-Гассет

О подлинном богатстве человека

«Современный тигр таков же, как и шесть тысяч лет назад, потому что каждый тигр должен заново становиться тигром, словно у него и не было предшественников. Напротив, человек благодаря своей способности помнить копит собственное прошлое, владеет им и извлекает из него пользу… Это единственное богатство человека, его привилегия и его родовой признак. И наименее ценно в этом богатстве то, что кажется удавшимся и достойным памяти: главное и самое важное — это память об ошибках, позволяющая избегать их. Подлинное богатство человека — это богатство человеческих ошибок, накопленный тысячелетиями жизненный опыт».
— Предисловие к французскому изданию «Восстания масс» (1937)

О любви

«Будучи эмоциональной «деятельностью», любовь отличается от пассивных чувств, таких, как радость или грусть. Последние напоминают краски, которыми расцвечивается наша душа. Грусть и радость — «состояния», и пребывают в них в полной прострации. Радость сама по себе бездеятельна, однако она может служить причиной действий. Между тем любовь не просто «состояние», но деятельность в направлении любимого».
— «Этюды о любви» (1926)

О бесконечном разнообразии красоты

«Глядя на конкретную женщину, я рассуждал бы совсем иначе, чем некий судья, поспешающий применить установленный кодекс, соответствующий закон. Я закона не знаю; напротив, я ищу его во встречающихся мне лицах. По лицу, которое я перед собой вижу, я хочу узнать, что такое красота. Каждая женская индивидуальность сулит мне совершенно новую, ещё незнакомую красоту; мои глаза ведут себя подобно человеку, ожидающему открытия, внезапного откровения».
— «Эстетика в трамвае» (1916)

О свободе

«Жить — значит вечно быть осуждённым на свободу, вечно решать, чем ты станешь в этом мире. И решать без устали и без передышки. Даже отдаваясь безнадёжно на волю случая, мы принимаем решение — не решать».
— «Восстание масс» (1930)

Хоакин Соролья-и-Бастида «Портрет Хосе Ортега-и-Гассета» (1918)

О главном в искусстве

«Кто обладает тонким эстетическим вкусом, всегда заподозрит некий оттенок филистерства в таком рассуждении о картине или литературном произведении, где всё решает их «тема». Очевидно, без темы произведений искусства не существует, как нет и жизни без определённых химических процессов. Но как и жизнь не может быть сведена только к ним, а становится жизнью, когда добавляет к химическому процессу изначальную сложность иного порядка, так и произведение искусства заслуживает этого имени, поскольку обладает определённой формальной структурой, которой подчинены материал или тема».
— «Мысли о романе» (1930)

О посредственности

«Специфика нашего времени не в том, что посредственность полагает себя незаурядной, а в том, что утверждает своё право на пошлость или, другими словами, утверждает пошлость как право».
— «Восстание масс» (1930)

О чувствах

«Чем неистовее эмоциональный порыв, тем ниже его место в душевной иерархии, тем он ближе к неосознанным порывам плоти, тем меньше в нём духовности. И наоборот, по мере того как наши чувства проникаются духовностью, они утрачивают неистовость и автоматизм напора».
— «Этюды о любви» (1926)

Хосе Ортега-и-Гассет (1950-е)

О незаурядном мышлении

«Массовое мышление — это мышление тех, у кого на любой вопрос заранее готов ответ, что не составляет труда и вполне устраивает. Напротив, незаурядность избегает судить без предварительных умственных усилий и считает достойным себя только то, что ещё недоступно и требует нового взлёта мысли».
— «Восстание масс» (1930)

О технологическом прогрессе

«Сама техника, являясь человеку, с одной стороны, в качестве некой, в принципе безграничной, способности, с другой — приводит к небывалому опустошению человеческой жизни, заставляя каждого жить исключительно верой в технику, и только в неё… Будучи безграничной в своих возможностях, техника представляет пустую, чистую форму и, стало быть, не способна определить содержание жизни. Вот почему наше время — как никогда техническое — оказалось на редкость бессодержательным и пустым».
— «Размышления о технике» (1935)

О жажде жизни

«Ничтожна та жизнь, в которой не клокочет великая страсть к расширению своих границ. Жизнь существует постольку, поскольку существует жажда жить ещё и ещё. Упрямое стремление сохранить самих себя в границах привычного, каждодневного — это всегда слабость, упадок жизненных сил».
— «Дегуманизация искусства» (1925)

ДАРЬЯ СМИРНОВА