К столетию русской катастрофы. "Фантом Февраля 1917 года". Борис Галенин. Часть первая

Как часовой на посту

«Настанет время, когда безпристрастная история воздаст должное Величайшему из Русских Царей Дома Романовых, в царствование коего, несмотря на полное отсутствие способных помощников и на ведение двух кровопролитнейших войн, Россия шла колоссальными шагами по пути прогресса и обогащения.

Теперь ни для кого не секрет, что Россия была накануне полной победы и, не будь измены ближайших к Трону лиц, Европейская война была бы закончена блестяще, и Россия была бы первой державой мира и народ ее самым богатым.

Доведением войны до конца Россия была бы обязана одному лишь Государю Императору.

Он единственный до последнего дня не терял присутствия духа, не знал усталости или упадка энергии. Все с той же неизменной улыбкой, всегда ласковый и бесконечно добрый, Государь, приняв на Себя всю ответственность, окруженный сплошь недоброжелателями или зазнавшимися рабами, спокойно делал свое дело, как часовой на посту.

Можно смело сказать, что Государь был единственным человеком в России, который упорно желал довести войну до победного конца, что и было одной из причин Его гибели»¹.

Словам флигель-адъютанта контр-адмирала Симеона Симеоновича Фабрицкого о том, что настанет «время, когда безпристрастная история воздаст должное Величайшему из Русских Царей Дома Романовых», насчитывается много десятилетий. Пришла пора исполнить завет адмирала.

В самом деле, можем ли мы уже теперь с определенностью утверждать, что уже настало время, «когда безпристрастная история воздаст должное Величайшему из Русских Царей Дома Романовых»? Осуществлено ли это предвидение верного Государю флигель-адъютанта, хотя бы в рамках православно-монархической литературы?

Можно ли считать, используя любимое историками и литераторами Императорского Рима слово «апология», что наконец создана «Апология Императора Николая II», равная по убедительности хотя бы «Апологии Императора Траяна, созданной его другом и соратником Плинием Младшим.

Причем стоит к месту упомянуть, что к неоспоримым заслугам Николая Александровича относятся не только военные и промышленные достижения Империи², но, например, и беспрецедентные успехи в росте народного образования, науки и просвещении в Его Царствование. Особенно в период после русско-японской войны³. Достаточно сказать, что к 1914 году Российская Империя по техническому образованию обогнала Германию, заняв однозначно первое место в Европе. А значит и в мире. И сведения об этих достижениях доведены до внимания тех, кому слава России и ее Государей не безразлична.

И все же какое-то чувство мешает сказать, что слова адмирала Фабрицкого уже исполнились. Первый раз я ощутил это года два назад, заканчивая как раз «Царскую школу». Тогда же было проведено исследование феномена «февральской революции», получившее название «Фантома Февраля» и ставшее главой упомянутой книги. Полученные результаты и дали основания именовать в военно-историческом расследовании о гибели Императорской Гвардии «Стоход»⁴ так называемую «революцию», ‒ «февральским петроградским майданом», ‒ по аналогии с киевскими событиями февраля уже 2014 года.

В наше малотиражное время не приходится надеяться, что «царско-школьный» вариант «Фантома Февраля» стал достоянием сколь-нибудь широких слоев читающей общественности, тем более и в инете его пока нет. Между тем, изложенные там соображения за прошедшее время не только не потеряли своей актуальности, но скорее приобрели дополнительную.

А потому имеет прямой смысл воспроизвести их здесь, дополнив вновь появившейся информацией. Напомню еще раз, что основной массив «Фантома» был создан задолго до того же «Стохода», а потому возможны повторы и пересечения.

Ловушка сознания

Итак, основная мысль, мешающая считать, что уже создана «Апология Государя», дающая уверенность в том, безпристрастная история воздала «должное Величайшему из Русских Царей Дома Романовых», заключалась в том, что не считая приведенных выше слов контр-адмирала Фабрицкого, все написанное до сих пор о Николае II Александровиче – я говорю сейчас исключительно об апологетической литературе, начиная, скажем, с фундаментального труда Сергея Сергеевича Ольденбурга, − несет в себе неистребимый «оправдательный» привкус. Привкус какого-то «оправдывания» Государя и самой Императорской России.

Словно все мы, любящие Российскую Империю и ее Государя, и желающие сказать правду о них, в очередной раз доказываем кому-то, а может быть и самим себе, что вот мол и страна была хорошая, и Царь был тоже хороший, умный, талантливый, волевой.

Жаль только – попросили их с исторической сцены обоих: Царя в Феврале 1917, страну, в принципе тогда же, хотя в последнем случае обычно указывают на Октябрь. И главное, получается, что не очень-то сопротивлялись уходу со сцены, ни страна, ни царь. А значит, не шибко высокого качества были, раз сгинули так легко.

И вот эти неотменимые факты, превращают почти в ничто все наши апологии Империи и ее Царя.

Подобно тому, как неотменимый факт гибели 2-й Тихоокеанской эскадры в мае 1905 года при Цусиме, казалось бы, навсегда ответил на вопросы, скажем, о степени флотоводческого таланта командующих русской эскадры и японского Соединенного флота, и о качестве их личного состава. Погибла русская эскадра, − значит и командующий плох, и личный состав не лучше.

Ну, с Цусимой положим, как с обозримым во всех деталях событием, локальным можно сказать, разобраться оказалось возможным, пусть и потребовалось на это четверть века и почти две тысячи страниц⁵. И о степени таланта флотоводцев, независимо от материального исхода сражения, и о личном составе и степени подготовки флотов, много что нового и интересного удалось выяснить.

Однако в Мае 1905 года погибла всего лишь эскадра, а в Феврале 1917 года – величайшее государство мира. Февральская «Цусима» намного круче Майской. И масштаб катастрофы затмевает все и делает, кажется, невозможным любую позитивную аргументацию «за» историческую Россию и ее Верховного Вождя. Вот и оправдываемся почти уж сто лет.

И так будет продолжаться до тех пор, пока хотя бы мы сами, русские православные люди, не выберемся из «ловушки сознания», в которую позволили себя загнать, и в которой продолжаем пока находиться.

Суть этой ловушки заключается в том, что мы позволили реальную катастрофу Февраля 1917 года идентифицировать, как «революцию». Революцию, плавно перетекшую уже в катастрофу Октября 1917 года – трагедию окончательной гибели русской исторической государственности и русской культуры, с почти тотальным уничтожением их носителей.

И вот этот морок, фантом Февральской «революции» до сих пор застилает и искажает всю историю последних десятилетий Российской Империи. Ее невероятный рост и расцвет.

И в первую очередь искажает и затмевает решающую роль Государя Императора Николая II в этом росте и расцвете Его Империи, в коей ни одно сколько-нибудь заметное и существенное дело, что в гражданской, что в военной сфере не могло совершиться без Высочайших повелений.

Повторим еще раз «несокрушимое» возражение: если Он все делал так хорошо, почему же все закончилось так плохо.

Ведь революции не бывают без причин, социальных там, экономических и прочих. А услужливые ученые, начиная еще с «тех» времен и до наших дней, причины эти в большом числе находят и складируют. Целые форты и эскарпы сложены из «причин» − штурмом не взять.

Сам укрепрайон – «научным подходом» к истории именуется.

Если кому «крепостная» терминология не по нраву, можно сей «научный подход» в виде мельницы представить. Мельницы, по предписанным – кем интересно? – законам, известные факты в муку диссертаций и академических трудов перемалывающей. А уж из муки этой научные концепции выпекающей, ‒ парадигмы, так сказать, исторического процесса. Модели, то есть.

На мельницу эту, к сожалению, воду льют и обстоятельства крушения Советского Союза в августе-декабре 1991 года. Нет, то что главную роль сыграло тут очевидное предательство высшего партийного руководства в смычке с прозападной либеральной образованщиной, − вопросов нет.

Но также очевидно, что были факторы, носящие характер объективный, с самой что ни на есть материальной точки зрения. После полутора десятилетий послевоенного взлета, действительно наступил застой. Мощь, созданная еще имперскими учеными и их непосредственными учениками при Сталине, пока оставалась, но вот головы над этой мощью уже не было.

Собственно застой, а вернее резкое замедление научно-технического прогресса, не был, как мы уже знаем, только советской особенностью.

Это было и остается «общеземным» − глобальным, как теперь модно говорить – фактором, вызванным дехристианизацией человечества, и как неизбежным следствием, утери им высших творческих потенций. Но на Западе все это было смягчено и замаскировано тем, что высшие научные достижения, сконцентрированные в основном в военной сфере, сумели конвертировать в гражданские области. Придав им невиданный доселе лоск и блеск, в сочетании с определенной общедоступностью.

Плюс современные цифровые технологии. Математические основы которых были разработаны, кстати, у нас, как бы не раньше, чем у них, а вот технически развить их почему-то не дали.

В очередной раз вопрос: глупость или измена?

Хотя до 1985 года все же скорее глупость, вернее серость. Из кого формировалась советская «элита» нам известно⁶. Уровень ее, особенно «элиты» высшего уровня, был ниже плинтуса.

Но помимо общемирового застоя были и специфически советские факторы: гипертрофия ВПК, причем количественная, а не качественная, полный отстой в легкой промышленности и жилищном строительстве, и многое иное, всем известное и малообъяснимое.

Таким образом, объективные предпосылки и экономические, и социальные у переворота 1991 года были в наличие. И до сих пор успешно помогают маскировать факт махровой государственной измены теми, кто в этом был и остается заинтересован.

По аналогии кажется, что такие же объективные, − в материальном смысле, − факторы должны стоять и за Февральской «революцией», даже если назвать ее более верным термином «государственный переворот». И, наверное, солидные факторы, если уж почти сто лет маскируют государственную измену. А уж историки, оперируя этими фактами, государственную измену иной раз и вовсе отрицают. Причем, что, характерно, не только «красные» историки, но и «белые».

Таким образом, существует, фактически единственный упрек-обвинение Николаю II, представляющийся неотразимым и перечеркивающим буквально все достижения лично Его и руководимой Им Державы Российской: это наличие самой «Февральской революции».

Революции, понимаемой как социальное народное движение, с которым, то ли «прогнившая» власть Российской Империи, то ли власть «прогнившей» Российской Империи справиться не смогла. А значит и власть, и ее Верховный носитель были слабы, и про какое величие можно тут говорить.

Революция и условия для нее

В последнее время, по счастью, есть определенный сдвиг в интерпретации и трактовке таких основополагающих понятий, как «объективные условия для революции», «движущие силы революции», да и в трактовке самого понятии «революция».

О том, какое явление можно определить понятием «революция» ставил вопрос еще, лично наблюдавший все петроградские безобразия Февраля, Иван Солоневич и он же предложил свое определение «революции»:

«Прежде чем ответить на вопрос, была в феврале 1917 года революция или никакой революции не было, нужно установить, что, собственно, есть революция?

Термин − неясен и неточен.

Само собою разумеется, что “революция в науке” или “революция в технике” не то же самое, что революция в государстве.

Но и в государстве революции бывают разные. Дворцовый переворот тоже можно назвать революцией. Можно назвать революцией и народное восстание. Было ли Пугачевское восстание революцией или не было? Было ли революцией восстание североамериканских подданных Великобритании против их метрополии?

Условимся так, революция есть широкое, народное и насильственное движение, направленное к свержению или, по крайней мере, к изменению существующего государственного и социального строя»⁷.

В качестве примера такой революции Солоневич приводит революцию 1905-1907 годов, с ее крестьянскими восстаниями и военными бунтами. При этом он подчеркивает, что революция эта отнюдь не была «замазана уступками», а «подавленавооруженным путем».

Адмиралы Федор Дубасов и Григорий Чухнин, генералы Александр Меллер-Закомельский, и Павел Ренненкампф, генерал Георгий Мин и полковник Николай Риман, герои Цусимского сражения капитаны 1-го ранга Василий Ферзен и Александр Родионов, капитан 2-го ранга Оттон Рихтер и лейтенант Андрей Штер, штабс-ротмистр Федор Винберг и есаул Петр Краснов, штабс-капитан Василий Биркин и подпоручик Викторин Молчанов⁸ и еще сотни русских офицеров армии и флота и тысячи верных присяге унтер-офицеров, солдат и матросов, при поддержке сотен тысяч лучших русских людей воинства Святого Георгия не дали тогда внутреннему врагу залить Россию кровью, прежде всего кровью православных людей. Что и было, как показала дальнейшая история сокровенной целью всех «русских» революций.

Современный историк и социолог Андрей Фурсов, так комментирует ту же революцию 1905-1907 годов:

«Революция – это сочетание двух необходимых условий.

Прежде всего, должны быть социально-экономические и политические предпосылки.

При всей важности социально-экономической составляющей она является необходимым, но недостаточным условием революции.

Она [революция] невозможна без организации, финансового обеспечения и манипуляции информационными потоками.

Системные условия для революций существуют во многих странах и в течение длительного времени, однако они почему-то происходит далеко не всегда и не везде.

Например, революция в России 1905-1907 гг.

Была ли она закономерна?

Безусловно, острейшие социально-экономические противоречия нарастали в течение многих десятилетий...

В то же время, если бы Запад (как государства, так и частный капитал – французский, английский, [северо-американский] и т.д.) и Япония не организовали финансовую подпитку либеральным и левым партиям, если бы не действовала западная агентура в прямом смысле (типа Парвуса) и агентура влияния, то в лучшем случае мы имели бы просто серию крестьянских и городских бунтов.

Орг-усилия и финансовая поддержка из-за рубежа превратили революцию из возможной закономерности в необходимость»⁹.

И добавляет: «В революционных потрясениях XIX-XXI веков огромную роль, причём по нарастающей, играет финансовая и организационно-информационная поддержка антисистемным силам из-за рубежа.

Вся история капиталистической эпохи – это история постепенного стирания, истончения границы между “внешним” и “внутренним”, мировым (с 1980-х – глобальным) и национальным. Мировой рынок с его товарными цепями, финансовый капитал не знают политических границ; более того, стремятся к их преодолению и устранению, в том числе и с помощью поддержки революционных сил в странах-мишенях.

Революционное движение с последней трети XIX века носит интернациональный, мировой характер.

Революционные (антисистемные) “элиты” – часть некоего международного комплекса. К их деятельности имеют отношение и международный капитал, и спецслужбы и т.д.»¹⁰.

Чтобы читателю было легче проследить генезис антисистемных сил и «элит» поясним кратко само понятие «антисистема».

Антисистемы и Химеры

Пятый Ангел вылил чашу свою на престол зверя: и сделалось

царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания.

И хулили Бога небесного от страданий своих…;

и не раскаялись в делах своих.

Откровение Иоанна Богослова 16:10-11

Лев Николаевич Гумилев в своей теории пассионарного этногенеза, (где он пытался, по условиям места и времени замаскированно, показать непосредственное влияние Высшей Силы на земную историю), существенное место отводит понятию антисистемы, или, вернее, Анти-Системы. «Если пассионарные взрывы и новые суперэтносы представляют собой результат продолжающегося Творения, то антисистемы ‒ явный инструмент работы сатанинских сил в обществе»¹¹.

В самом общем виде антисистема – это, во-первых, поле негативных мировосприятий и мироощущений, формирующих стереотип поведения, гибельный как для воспринявших его человеческих сообществ, так и для окружающего их мира.

А во-вторых – системная целостность людей и людских сообществ с таким мироощущением и стереотипом поведения. Понятие Анти-Системы неотделимо от понятия этнической Химеры − формы и зоны контакта двух или более несовместимых этносов из разных суперэтнических систем при котором исчезает их своеобразие. Химера – общность деэтнизированных, выпавших из этносов людей. Иванов, родства не помнящих.

В Химере нет и не может быть единой ментальности, на ее место приходит полный хаос царящих в обществе вкусов, взглядов и представлений. Химера даже если она позиционирует себя как традиционное или сохранившее название такового государство, не может обладать идеологией. Ни государственной, ни, тем более, национальной. В отличие от этноса и суперэтноса Химера, даже если она маскируется под последний, не может в принципе развиваться, а может только существовать некоторое, обычно не очень долгое, время. После чего обязательно наступает аннигиляция Химеры. Часто весьма кровопролитная.

В рамках гумилевской концепции этнического поля, обладающего определенной частотой или ритмом, Химера представляет собой наложение двух или более несовместимых ритмов этнических полей. Наложение, создающее какофонию. Эта какофония этнических ритмов воспринимается людьми на уровне подсознания и создает характерную для Химеры обстановку всеобщей неприкаянности, постоянного психологического напряжения, неуверенности, тоски, озлобленности, извращенности и агрессивности.

Первоначально Химера может существовать подобно раковой опухоли в теле совершенно здорового этноса или даже суперэтноса, порождая гибельные для этого этноса антисистемные умонастроения. В результате чего нормальное цветущее сообщество людей, объединенных в могучее государство, может почти одномоментно перейти в химерическую Анти-Систему.

В данном случае просматриваются два варианта. Первый – уничтожение вторгшейся заразы любым путем, не считаясь с ценой. Второй – пассивное ожидание, когда опухоль приведет к смерти организма. Одно утешение – ждать недолго. Раковые опухоли зреют быстро.

Моделирование революционной ситуации из ничего

Заметим, что в приведенных высказываниях о необходимых условиях для революции, при том, что они достаточно отчетливо проясняют возможность моделирования «революционной ситуации» из ничего, есть определенное внутреннее противоречие.

Оно заключается в словах: «Прежде всего, [для революции] должны быть социально-экономические и политические предпосылки». И что социально-экономическая составляющая «является необходимым … условием революции».

Хотя весь дальнейший текст убедительно показывает, что нет, не является необходимым условием. Комментируя «наднациональный», а вернее «антинациональный» характер «оранжевых» революций последнего времени, Андрей Фурсов говорит:

«А вот ещё один наднациональный аспект организационного обеспечения “арабской весны”. События в Тунисе и Египте развивались в форме флэшмоба и смартмоба с активным использованием Интернета, блогосферы. А это уже совсем не национальный уровень, а глобальный с центром далеко от арабского мира»¹².

Думается, что после событий в Киеве февраля 2014 года последнее стало очевидно для всех желающих видеть.

Напомним, что «flash mob» переводится как «вспышка толпы». Осуществляется флэшмоб при помощи интернет технологий, позволяющих любому множеству людей договориться друг с другом, чтобы синхронно осуществить какое-то определенное, заранее согласованное действие. Через интернет между участниками распространяется сценарий того, что, где, и когда надо сделать.

«Smart mob», в свою очередь, переводится как «умная толпа». И если флэшмоб – это технология собирания толпы, то смартмоб – это цель и смысл такого собирания.

Другими словами, флэшмоб – это форма «народного волеизъявления», а смартмоб – содержание этого «изъявления». Два взаимодополняющих понятия, каждое из которых немыслимо друг без друга.

Так вот. Все эти «флэш-» и «смартмобы» как механизмы организации «цветных» революций нашего времени, в экономических условиях не нуждаются. А история управления людскими массами методами манипулирования, аналогичными по сути своей «флэш-» и «смартмобам» насчитывают не одну сотню лет, если не тысячелетий.

Оперативности нынешней, понятно, не было. Зато и качество подготовки было на высоте. Не доморощенные блогеры старались в виртуальных мирах. Нет, хорошо подготовленные и оплаченные специалисты ситуации на живых моделях отрабатывали. Взять хоть то же «9 января», именуемое «Кровавым воскресеньем». Типичный случай «смартмоба».

Так что вывод толп «чухонских баб», о котором говорит далее Солоневич, на улицы Петрограда в февральские дни 1917 года был отработан задолго и тщательно. Как и вся дальнейшая программа. Только свистни.

О «голодных бунтах» и «расстройстве народного хозяйства»

Вообще, говорить про спонтанные «голодные бунты» в стране, где, по словам Большой Советской энциклопедии, к началу 1917 года скопились излишки продовольствия, и излишков этих хватило на всю Гражданскую войну до инспирированного троцкистами-ленинцами в 1921 году голода в Поволжье, могут только представители «академической науки», вооруженные истинно «научными» методами¹³.

Равно, как про расстройство (именуемое ‒ «развалом»!) железнодорожного сообщения в стране, где за годы войны были проложены тысячи километров железнодорожных путей, в том числе в труднейших условиях тундры, болот, вечной мерзлоты и скалистых гор Кольского полуострова. Начатая строительством в марте 1915 года и законченная к 15 ноября 1916 года железная дорога, соединила новый незамерзающий океанский порт России Романов-на-Мурмане (Мурманск) с центром страны. Тогда же была начата укладка второй колеи на Великом Сибирском пути, закончена Амурская дорога до Владивостока по чисто Имперской территории без захода в Маньчжурию.

5 октября 1916 года был открыт для движения мост через Амур у Хабаровска длиной 2,5 км конструкции великого русского инженера-мостостроителя Лавра Дмитриевича Проскурякова¹⁴. Мост этот поставил точку в четверть вековой истории Транссибирской магистрали, первый рельс в основание которой заложил Цесаревич Николай Александрович. Мост получил имя другого Цесаревича Алексея Николаевича.

И это развал! Скажите уж – саботаж, если действительно перебои были. Но саботаж как раз относится именно к технологиям управления массами. Не сегодня они были отработаны и не вчера.

Ох, не вчера…

Также можно разобрать по пунктам любые другие «социально-экономические предпосылки» Февральской «революции», и показать их полную вздорность. Приведем только несколько примеров.

Несмотря на тяготы войны, население России с 1914 по 1917 год возросло более чем на четыре миллиона человек, достигнув к 1917 году 180-миллионной отметки. Со дня восшествия Государя на Престол население России увеличилось в полтора раза.

К слову сказать, чрезмерных тягот население воюющей Российской Империи не испытывало. Годовой доход крестьянства вырос с 1914 года по 1916 год почти вдвое за счет пособий государства семьям мобилизованных и за поставки лошадей и продовольствия по военным нарядам. Совокупные выплаты «царизма» русскому крестьянству ‒ увы! ‒ последние выплаты, вообще полученные нашим крестьянством от государства, ‒ составили более 2,5 миллиарда рублей (почти тысячу миллиардов или триллион USD по сегодняшнему курсу).

К началу 1917 года крестьяне владели примерно 80% сельскохозяйственных земель страны¹⁵.

«За период Первой мировой войны … произошло повышение заработной платы фабрично-заводским рабочим, а семьи, призванных на военную службу получили примерно 276,5 миллионов рублей [порядка 300 миллиардов USD наших дней] пособия, что в процентном отношении даже несколько превышает удельный вес рабочего класса в населении страны»¹⁶.

Российская Империя была действительно очень богатой страной.

Наследник Цесаревич Алексей Николаевич

Заметим, что, несмотря на военные займы, 1 рубль начала 1917 года стоил 60 копеек 1913 года. Для военного времени инфляция минимальная, практически в пределах «нормальной» инфляции доллара за последние 40 лет. Это после Февраля начнется стремительное падение рубля вместе с Россией в пропасть.

Таким образом, из двух составляющих «революции»: «объективные факторы» и «факторы управления» у нас для Февраля 1917 года остаются, по любому, только вторые. Так значит, может все же революция, хотя бы и «оранжевая»?

Нет, не революция.

Народ в событиях Февраля 1917 не участвовал

Революция, даже «цветная», подразумевает участие народа.

Так вот. Народ в событиях Февраля 1917 не участвовал.

Это отнюдь не мое открытие. Об этом еще 60 лет назад сказал тот же Иван Солоневич в своей «Великой фальшивке Февраля». Написанной, кстати, в том числе и потому, что уже тогда в 1951-1952 годах, «наследники Февраля», − судя по описанию Солоневича это что-то вроде нынешних «союзов правых сил», ‒ болотно-либеральная мразь с тогдашними навальными и немцовыми, − на полученные ими «темные доллары» готовили «если не совсем раздел, то что-то вроде балканизации России»¹⁷. Как мы знаем, те «наследники Февраля» свои доллары отработали. Раздел и балканизация России успешно осуществлены. Плоды пожинаем по сей час.

Революции в Феврале 1917 года ‒ утверждает Солоневич ‒ не было. Был генеральский заговор, без которого ни известный нам заговор Милюкова, ни Гучкова с доморощенными отечественными «олигархами», шансов на успех не имели.

Именно генералитет сделал из Петрограда «пороховой погреб», набив его «мобилизованными» в количестве нескольких сот тысяч человек. Солоневич рассказывает, как «последние предреволюционные месяцы я был рядовым лейб-гвардии Кексгольмского полка. Это был не полк, и не гвардия, и не армия.

Это были лишенные офицерского состава биологические подонки чухонского Петербурга и его таких же чухонских окрестностей. Всего в Петербурге их [таких частей] было до трехсот…»¹⁸.

Обратим внимание на слово «чухонские». Дело в том, что оказывается согласно Брокгаузу и Ефрону:

«Инородческое население живет около столицы, окружая ее плотным кольцом и достигая 90% общего числа населения. По переписи 1891 года 85% указали русский язык в качестве неродного языка»¹⁹.

Таким образом, все эти заполнившие столицу толпы вооруженных людей примерно на 85% состояли из тех, кого мы сейчас назвали бы прибалтами. Хуже этого человеческого состава по благонадежности могли быть разве что поляки.

Мы знаем, что именно генералитет саботировал выполнение приказов Государя Императора о выводе из столицы этих частей, и замены их гвардейской кавалерией и иными обстрелянными и верными частями с фронта.

Более того, есть все основания полагать, что до сих пор ведущиеся атаки на последнего министра внутренних дел Российской Империи Александра Дмитриевича Протопопова (1866-1918), как и ненависть к нему бывших думских коллег, связаны напрямую с тем, что именно он докладывал Государю о реальном положении дел в Петрограде. И настаивал на том, чтобы трехсоттысячные «биологические подонки чухонского Петербурга и его таких же чухонских окрестностей» были заменены гвардейскими частями с фронта²⁰.

При такой ситуации и возник, очевидно «цветной», хлебный бунт «чухонских баб с Выборгской стороны». Солоневич неоднократно подчеркивает, что собственно народ, то есть «петроградский пролетариат, несмотря на всю его “революционную традицию”, никакого участия в Февральских днях не принимал²¹. Просто:

«23 февраля/08 марта 1917 года был “Международный женский день”, кое-как использованный большевиками: чухонские бабы вышли на улицы Выборгской стороны и начали разгром булочных»²².

Понятно, что в описанной ситуации это безобразие вызвало не отпор, а восторженную поддержку вооруженного многотысячного сброда, боявшегося фронта, как черт ладана.

Но и этого мало. Присутствие в столице Государя Императора, Царя и Главковерха в одном лице, могло удержать и эти массы от выступления. Идти в лоб против Царя было все-таки страшно.

Но за день до этого Государь выехал неожиданно в Ставку, по телеграфной или телефонной просьбе Начштаверха генерала М.В. Алексеева, что срочное дело требует непосредственного присутствия Государя²³.

Кстати, то что за спиной Алексеева явно стоял какой-то большой мастер черного «пиара», следует, например, из того, что петербургская «чистая публика» после начала «волнений» стала говорить, что царь нарочно сбежал от беспорядков в Действующую армию²⁴.

В результате против мятежа, вначале настолько вялотекущего, так что 26 февраля штатские участника заговора от керенцев до ленинцев, считали, что всему хана²⁵, выступила только многострадальная питерская полиция, которую еще Столыпин хотел модернизировать и перевооружить броневиками.

Но Госсовет заблокировал это решение.

Солоневич считает, что Госсовет так поступил из-за личной антипатии к «выскочке» Столыпину. Но я лично, после многолетнего изучения разнообразных «странностей», связанных еще с подготовкой к японской войне, да и во время нее, отнюдь не уверен в столь простом и невинном объяснении. Госсовет в то время был составлен из публики разнообразной, не только Государем назначенной, так что всяко могло быть. Да и назначенная публика, как показало дальнейшее, Царское доверие далеко не всегда оправдывала.

Так что Февраль 1917 полиция Петроград встретила с револьверами и игрушечными шашками против вооруженных до зубов многотысячных псевдосолдатских масс. И сделала все, что могла, ‒ честно легла на своем посту.

Все это время все приказы Императора, ‒ до которого, наконец довели более-менее реальные сведения об обстановке в столице, ‒ приказы, которые по мнению всех сколько-нибудь беспристрастных историков, сразу бы нормализовали ситуацию, злостно блокировались генералами-изменниками:

«“Меры противодействия революции − отправка войск в восставший Петроград − были отменены именем Государя, но помимо Его воли”²⁶.

Между тем пресловутый Бубликов сам признавал:

“Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено”.

Может быть, не нужно было даже и дивизии: там, где “восстание” натыкалось на какое-то сопротивление, оно таяло, как дым: на трубочном заводе поручик Гесса застрелил агитатора, и вся толпа разбежалась, бросив и знамена, и лозунги²⁷.

Так что, может быть, хватило бы и семисот Георгиевских кавалеров генерала Иванова²⁸.

Но не пустили и их.

В Таврическом дворце от времени до времени вспыхивала паника: вот придут части с фронта − и тогда что?»²⁹.

А ведь действительно любопытно, как представишь себе: и что тогда?!

Учитывая, что действующий командир знаменитого 2-го батальона Лейб-Гвардии Преображенского полка «черный полковник» Александр Павлович Кутепов в Петрограде уже был, а солдаты и офицеры Преображенского полка «держали себя твердо и охотно грузились в выгоны, когда 1-я гвардейская дивизия получила приказ идти на Петроград для подавления беспорядков»³⁰.

Между тем, полковник Кутепов, уже сказал генералу Хабалову, в ответ на его приказ «оцепить и оттеснить к Неве мятежные толпы», что он не остановится не только перед оцеплением, но и «перед расстрелом всей этой толпы»³¹. Вот только войска верные нужны. И верные войска готовы были прибыть к своему командиру. Мы знаем это достоверно, из первых рук!³²

Но к этому времени сам Государь пребывал фактически в плену.

До сих пор можно только строить предположения, в какой форме было сделано так называемое отречение. Но то, что оно не было оформлено законным образом, это однозначно. А значит нельзя говорить и о легитимности пресловутого Временного правительства.

И конечно даже мнимая легитимность закончилась сентябрем 1917 года, когда Керенский своевольно объявил Россию республикой, нарушив условие так называемой временной передачи власти этому правительству со стороны Великого Князя Михаила. Передачи, тоже вполне нелегитимной, учитывая, что сам текст подписанного Михаилом документа был личным творчеством известного кадета Набокова.

Тем не менее, условие передачи, напомним, состояло в немедленном созыве Учредительного Собрания. Только оно и должно было установить форму власти в стране, как во всяком случае утверждалось публично. Конституционная монархия как минимум, при этом отнюдь не исключалась. Созыв Учредительного собрания и был по существу единственной декларируемой задачей Временного правительства. И только в этом состояла весьма условная легитимность этой масонской группировки.

А Церковь-то что ж?

«Поразительнее всего то, что в этот момент разрушения православной русской государственности, когда руками безумцев [и предателей! ‒ БГ] насильственно изгонялась благодать Божия из России, хранительница этой благодати, Православная Церковь, в лице своих виднейших представителей, молчала.

Она не отважилась остановить злодейскую руку насильников, грозя им проклятьем и извержением из своего лона, а молча глядела на то, как заносился злодейский меч над священною Главою Помазанника Божия и над Россией, молча глядит и сейчас на тех, кто продолжает делать свое антихристово дело, числясь православным христианином»³³.

Князь Николай Жевахов, в те дни товарищ обер-прокурора Святейшего Синода, за неделю до псковского пленения Государя умолял митрополита Киевского Владимира, бывшего в Синоде первенствующим членом, выпустить воззвание к населению, чтобы оно было прочитано в Церквах и расклеено на улицах. Причем такое воззвание могло сыграть решающую роль в грядущих событиях. Прямо пойти сразу против Царя и Церкви, из русских людей мало бы тогда кто решился. Но предложение князя было отвергнуто:

«Я знал, что митрополит Владимир был обижен своим переводом из Петербурга в Киев; однако такое сведение личных счетов в этот момент опасности, угрожавшей, быть может, всей России, показалось мне чудовищным. Я продолжал настаивать на своем предложении, но мои попытки успеха не имели, и предложение было отвергнуто.

Принесло бы оно пользу или нет, я не знаю, но характерно, что моя мысль нашла свое буквальное выражение у католической церкви, выпустившей краткое, но определенное обращение к своим чадам, заканчивавшееся угрозою отлучить от св. причастия каждого, кто примкнет к революционному движению.

Достойно быть отмеченным и то, что ни один католик, как было удостоверено впоследствии, не принимал участия в процессиях с красными флагами»³⁴.

Князь Жевахов, добавляет, что «как ни ужасен был ответ митрополита Владимира», он усматривает в нем скорее оппозицию Синода Обер-Прокуратуре.

Что же, если так, то действия митрополита Владимира, а вслед за ним и Синода, возможно считать не прямой изменой Государю и православному царству, но ошибкой. Ошибкой, проявившей себя в полной мере по своим последствиям для совершивших ее в самом обозримом времени. Той ошибкой, о которой народная мудрость говорит, что она хуже преступления.

В этом контексте представляет интерес тезис, высказанный о. Сергием Карамышев в его работе «Церковно-государственные отношения в России на современном этапе»³⁵. Он приводит слова Свт. Тихона Задонского «о христианском начальствовании и священной присяге», и далее говорит: «В приведенных выше словах Свт. Тихон утверждает принцип симфонии. В ее основании не какие-то формализованные учреждения, но живой страх Божий, который пророки называли «началом премудрости».

Если он присутствует в правителях государства и пастырях Церкви, будет симфония.

Если его нет – ничто не поможет.

Симфония – отличительное свойство живого церковно-государственного организма.

Когда архиереи к февралю 1917 года в значительной мере потеряли страх Божий, такой замечательный орган, как Святейший Синод, созданный именно для обезпечения симфонии, во мгновение ока превратился в богоборческую структуру и вскоре погиб».

Характерно, что по свидетельству того же князя Жевахова, назначенный «временными» обер-прокурор «дегенерат Вл.Н. Львов» – будущий обновленец, «живоцерковник» и активный член Союза воинствующих безбожников, то есть мразьредкостная даже для деятелей Февраля, − «ознаменовал свое вступление в должность тем, что выбросил из залы заседания Св. Синода Царское кресло и что ему помогал в этом злодеянии и один из замученных впоследствии большевиками почтенных иерархов, член Св. Синода…»³⁶.

Мученическую смерть почтенного иерарха можно рассмотреть в данном контексте, как несомненную милость Божию – возможность искупить вину кровью.

Верные

Имена иерархов, сохранивших верность своему Царю, а по законам Российской Империи и Главе Церкви, известны наперечет и достойны того, чтобы читатель знал их. Все-таки верных иерархов оказалось в разы больше, чем верных генералов.

Верных Императору-Главнокомандующему высших генералов оказалось ровно два: командир 3-го Конного Корпуса граф Федор Артурович Келлер, лютеранин³⁷, немец по происхождению, убитый петлюровцами в Киеве в декабре 1918 года, и командир отдельного Гвардейского кавалерийского корпуса магометанин Гусейн-Хан Нахичеванский, расстрелянный уже большевиками в Петропавловке в году 1919.

Граф Федор Артурович Келлер

Гусейн-Хан Нахичеванский

С верными русскими православными генералами вышла напряженка³⁸. Мало того. Называющие себя православнымиизменники-генералы скрыли от Государя телеграммы графа Келлера и Хана Нахичеванского, в которых лучшие командиры русской кавалерии предлагали тысячи лучших в мире сабель и шашек, и жизни свои и своих верных солдат в защиту Царя и Отечества.

Возможно на графа Келлера и Хана Нахичеванского пропагандисты «свободы, равенства, братства» потому и не обратили вовремя «достойного внимания», что они были «инородцами» в их глазах, не русскими. И потому их готовность идти до конца с Государем и за Государя, чуть не сломала в последний момент планы мировых кукловодов. Но инородцы − это всего-навсего люди иного рода, иной национальности, что отнюдь не означает отсутствие у них чести, совести, верности долгу и присяге…

Российской Империи изменили люди не иного рода, но иного духа.

От верных генералов перейдем к верным епископам.

«Кто же из иерархов оказался верен Государю в те переломные дни февраля-марта 1917 года?

Митрополит Петроградский Питирим (Окнов, 1868 +1920), арестован 2 марта вместе с Царскими министрами, а 6 марта Постановлением Св. Синода уволен на покой с назначением пребывания в пределах Владикавказской епархии.

Митрополит Московский и Коломенский Макарий (Парвицкий, 1835 +1926). Определением Св. Синода уволенный на покой с 1 апреля 1917 г. Имеется свидетельство о том, что Святитель сообщался с Царственными Мучениками и в то время, когда они находились в узах, продолжая духовно окормлять Царя-Мученика до самой мученической Его кончины. Ему было от Господа откровение о том, при каком духовном состоянии русского народа возможно было спасение Царской Семьи³⁹.

Архиепископ (впоследствии митрополит) Харьковский и Ахтырский Антоний (Храповицкий, 1863 +1936). В неделю Крестопоклонную 5 марта [1917] служил в Харькове в Успенском соборе. В проповеди сказал: “Когда мы получили известие об отречении от Престола Благочестивейшего Императора Николая Александровича, мы приготовились, согласно Его распоряжения, поминать Благочестивейшего Императора Михаила Александровича. Но ныне и Он отрекся и повелел повиноваться временному правительству, а посему, и только посему, мы поминаем временное правительство. Иначе бы никакие силы нас не заставили прекратить поминовение Царя и Царствующего Дома”⁴⁰. Вскоре Владыка вынужден был оставить Харьков и поселиться в Валаамском монастыре.

Епископ Тобольский и Сибирский Гермоген (Долганов, 1858 +1918) запечатлел верность Царственным Мученикам даже до смерти. Возведенный при новом режиме на Тобольскую кафедру, находившийся к тому времени в Жировицком монастыре за преслушание Монаршей воли, Владыка нашел в себе духовные силы принести Царственным Узникам покаяние, сохранив Им верность перед лицом разлившегося зла. По его благословению в утешение Венценосным Страдальцам в Тобольск была “принесена в необычное время икона Абалакской Божией Матери”.

Как известно, 25 декабря 1917 г. в Покровском храме Тобольска в присутствии Царской семьи диакон Евдокимов провозгласил Им многолетие, как положено по церковному чину. Будучи арестованным, на допросе настоятель храма прот. Алексий Васильев заявил, что не подотчетен “рачьим и собачьим депутатам”, а диакон Евдокимов сказал: “Ваше царство минутное, придет скоро защита Царская, погодите еще немного, получите свое сполна”⁴¹.

На запрос из совдепа епископ Гермоген, отказавшись от какого бы то ни было личного общения, письменно ответил, что, во-первых, “Россия юридически не есть республика, никто ее таковой не объявлял и объявить не правомочен, кроме предполагаемого учредительного собрания”; во-вторых, “по данным Священного Писания, Государственного права, Церковных канонов и канонического права, а также по данным истории, находящиеся вне управления своей страной бывшие короли, цари и императоры не лишаются своего сана как такового и соответственных им титулов”, а потому в действиях причта Покровского храма “ничего предосудительного не усмотрел и не вижу”⁴².

[16 июня 1918 года Владыка Гермоген был утоплен красными в Туре].

Епископ (позже митрополит) Камчатский Нестор (Анисимов, 1885 +1962), возглавлявший попытку, правда безуспешную, спасения Царской Семьи в декабре-январе 1918 г.⁴³

Других иерархов, выказавших верность Императору Николаю II в 1917 г., к сожалению, не выявлено.

Чуть большее число Владык оказались верными монархическим принципам, как таковым; подавляющее же большинство проявило индифферентизм или, того хуже, − приветствовали революцию»⁴⁴.

Стоять перед Господом, а не перед временщиками

К перечисленным выше Владыкам, на самом деле необходимо добавить, по крайней мере, еще два имени.

Епископ (с апреля 1918 года архиепископ) Пермский и Кунгурский Андроник (Никольский, 1870 +1918), духовный писатель, участник монархического движения, почетный председатель Новгородского и Пермского отделов Союза Русского Народа (СРН). С тяжелым сердцем принял владыка известие об отречении Николая II от престола. В своем «Архипастырском призыве ко всем русским православным христианам» от 4 марта 1917 года, он сказал:

«Среди грозных событий тяжкого времени, перед лицом стоящего у врат Отечества лютого и коварного врага, совершилось событие величайшей важности и священности.

Боговенчанный ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ II АЛЕКСАНДРОВИЧ⁴⁵, в Своей неподкупной совести предавая Себя в Десницу Всевышнего Сердцеведца, сложил с главы Своей Царскую Корону, отрекшись от Царского Престола с передачей такового Своему Царственному Брату Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ.

Да будет воля Всевышнего.

Но сегодня Телеграфное Агентство принесло телеграмму о том, что Великий Князь МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ решил принять Верховную Власть в том лишь случае, если такова будет воля всего великого народа нашего через всенародное голосование.

Вместе с тем Великий Князь МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ просит всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству, теперь облеченному всей полнотой власти, впредь до выражения всем народом своей воли.

Так Божиим испытанием пока остаемся мы в междуцарствии.

Ко всем тяготам переживаемого нами времени прибавилось это новое испытание […]

Особенно же по долгу Архиерейства и от беззаветной любви моей к дорогому Отечеству призываю всех от мала до велика с горячим и откровенным усердием устремиться на молитву ко Господу Богу о Его всесильной нам помощи среди создавшихся трудных обстоятельств.

Будем умолять Его Всещедрого, да устроит Сам Он власть и мир в земле нашей⁴⁶. Да не оставит Он нас надолго без Царя, как детей без матери. Будем умолять Его, да не попустит, чтобы прикоснулся к нам враг губитель, да не будет новою скорбию унижен весь народ наш.

Да поможет Он нам, как триста лет назад нашим предкам, всем единодушно и воодушевленно получить родного Царя от Него Всеблагого Промыслителя.

Призывая Божие спасительное благословение, вместе с тем призываю всех к послушанию, к миру, к усиленному труду, и тем более к усердной молитве перед Богом, Который только и может сохранить нас от новых бед, а существующие беды обратить в ничто.

Андроник, Епископ Пермский и Кунгурский»⁴⁷.

В своей проповеди от 5 марта Андроник называет вынужденное отречение Государя подвигом подражания Христу: «Он в этот исторический момент жизни нашего Отечества явил подражание нашему Великому Первоархиерею Христу. А Христос, видя, как погибает народ, расстраиваемый грехом, решил Себя Самого предать на Крест и принести в жертву спасения людей для примирения их с Богом»⁴⁸.

Несмотря на то, что в остальном Андроник признал власть Временного правительства и призвал к повиновению оному, послание и проповедь создали ему ореол борца за монархию. Обер-прокурор Львов хотел снять Андроника, на что тот ему ответил:

«Узаконяющий Временное правительство Акт об отказе Михаила Александровича объявлял, что после Учредительного Собрания у нас может быть и царское правление, как и всякое другое, смотря по тому, как выскажется об этом Учредительное Собрание. Посему и министр Милюков, по организовании Временного правительства, объявил собравшемуся к нему народу, что Исполнительным Комитетом [Государственной думы] намечена в России “парламентская и конституционная монархия” с царем из Дома Романовых (буквально − не помню его слов).

Подчинился я Временному правительству, подчинюсь и республике, если она будет объявлена Учредительным Собранием.

До того же времени ни один гражданин не лишен свободы высказываться о всяком образе правления для России; в противном случае излишне будет и Учредительное Собрание, если кто уже бесповоротно вырешил вопрос об образе правления в России»⁴⁹.

Разруха государственная и церковная становилась все глубже. 19 мая 1917 года епископ Андроник, тяжело переживая случившееся с родиной, в письме к архиепископу Арсению (Стадницкому), сравнил постфевральскую Россию с гибнущим Вавилоном Валтасара⁵⁰: «Ваше Высокопреосвященство.

Благодарю Вас за письмо, на которое до сих пор не удосужился ответить.

[Архиепископу] Финляндскому [Сергию (Страгородскому)] я послал письмо с полным разгоном теперешней политики Синода бесцерковного⁵¹, а следовательно], и его самого⁵².

Я был уверен, что он устоит и новых архиереев уговорит стоять на постановлении [Синода от] 9-13 марта [1917 г.]⁵³. Так и телеграфировал ему.

Но они⁵⁴ решили быть каким-то хоть временным исполнительным [церковным] комитетом до [созыва Поместного] Собора.

Да кто их уполномочил исполнять за всех?⁵⁵ а Собор-то [если] и не будет, − тут [тогда] как? У прежнего Синода была хоть малая тень преемства каноничности от признания когда-то его Патриархами Восточными⁵⁶.

А теперь ведь Синод [−] милостию внерелигиозного [Временного] правительства и нашего архицезаря⁵⁷.

Только одно оправдание: нельзя оставлять Церковь без всякого начальства, особенно теперь, при полной разрухе и Церкви, и государства, дни коего сочтены, взвешены и найдены легкими и малыми⁵⁸ […]

Уфимский князек⁵⁹ распинается, доказывая, что социалисты − лучшие, истинные христиане; а они на это кричат везде − и кресты поснимать с церквей, монастыри закрыть, и прочие безумные глаголы. Зато − первый кандидат под белый клобук столицы. […]

Вы мечтаете о плодотворности собрания архиереев. А я и мало в это не верю: “как вы, друзья, ни садитесь, а в музыканты не годитесь”. Так о большинстве можно сказать. Соберите хоть сотню дураков, не выйдет и пол-умника из них. Так и тут.

Надо, чтобы архиереи научились первому делу − стоять перед Господом, а не перед временщиками в том или ином отношении.

Сего же нет, посему и надежды нет на полезность всяких съездов и собраний. Теперь время лишь личного дела всякого. Это еще сможет при искренности и терпении собрать сочувствующих, чтобы началось и соборное дело. Вот тогда и совет большинства может быть. […]

Замашка удержать “что-нибудь” − есть нетерпимый оппортунизм.

Если бы отцы во время арианства стояли хоть за “что-нибудь”, то мы не были бы в Церкви.

А они и буквы единой − йоты − не хотели уступить компромиссу.

И отстояли чистоту Церкви. […]

Простите и благословите грешного

Епископа Андроника».

Епископ Андроник по «телеграфному» голосованию архиереев стал членом Предсоборного совета, а затем принял участие в работе самого Поместного Собора. Епископ Андроник вошел в состав издательского отдела и был одним из энергичнейших его деятелей. «Огнь пылающий» — звали его участники Поместного Собора. Был избран заместителем членов Священного Синода и ко дню Святой Пасхи 1918 года указом Патриарха Тихона возведен в сан архиепископа.

В своем последнем пасхальном послании Пермской Церкви Андроник писал: «Прошел год − и все житие наше обратилось в прах от дуновения воли оставленного нами Бога. Такими грозными посещениями возвращал к разуму Господь издревле людей рода нашего[…]

Увидевши опасность лишиться свободы веровать и молиться... уже многие и живот свой за веру положили. Да упокоит Господь души их и молитвами их да помилует нас и Россию».

Уже с апреля ЧК стало преследовать архиепископа, 16/29 апреля у владыки был произведен обыск. 9 мая в Перми состоялся всенародный крестный ход в честь св. Стефана Пермского. Обращаясь к многочисленным агентам власти, прятавшимся среди молящихся, архиепископ сказал: «Идите и передайте вашим главарям, что к дверям храма и ризниц они подойдут только перешагнув через мой труп, а при мне и гроша ломанного церковного не получат».

В эти последние дни земной жизни в беседе с одним священником владыка сказал:

«За клятвопреступничество отнял Бог у народа разум и волю, пока не раскаются... а когда раскаются, то сначала постепенно, а потом целиком прозрят все духовно, почувствуют и силу, и как Илья Муромец − сбросят тот ужас, который окутал страну нашу. ...

Может быть, меня на свете не будет, но не покидает меня надежда и уверенность, что Россия воскреснет со своим возвращением к Богу».

Как сейчас сказано.

На случай ареста архиепископ Андроник подготовил распоряжение: «Арестованный рабоче-крестьянским правительством, запрещаю священно-церковнослужителям города Перми и Мотовилихи совершение богослужений, кроме напутствия умирающих и Крещения младенцев».

4/17 июня 1918 года архиепископ Андроник был арестован. Для ареста любимого народом святителя было поднято до полутора тысяч красноармейцев. Также арестовали и всех остальных, бывших в Архиерейском доме. На следующий день его перевезли в Пермскую ЧК, где он провел ночь.

Сохранились и свидетельства о нахождении архиепископа в ЧК. «6/19 июня 1918 года состоялся допрос архиепископа. Он снял с себя нагрудный крест, завернул его в большой шелковый лиловый платок, положил перед собой на письменный стол, поднялся с кресла и, обращаясь к нам, сказал примерно так:

“Мы враги открытые, примирения между нами не может быть. Если бы положение было противоположным, я, именем Господа Бога, приняв грех на себя, благословил бы повесить вас немедля. Других разговоров от меня не будет”.

Потом сел, не спеша, развернул крест, надел на шею, спокойно поправил его на груди и превратился в будто бы отсутствующего человека»⁶⁰.

В ночь на 7/20 июня чекисты вывезли архиепископа в окрестности Перми и заставили его рыть себе могилу. Убийцы требовали, чтобы он снял свой запрет на совершение богослужений. Владыка отказался, его заставили копать себе могилу и лечь в нее. После этого чекисты начали забрасывать его живого землей. Затем произвели в лежащего несколько выстрелов и закопали могилу.

Архиепископ Черниговский Василий, расследовавший, по поручению Поместного Собора, обстоятельства гибели архиепископа Андроника, был расстрелян на обратном пути в Москву. Вместе с ним были расстреляны и члены комиссии, в которую входил ректор Пермской духовной семинарии архимандрит Матфей.

Будет литургия, − будет и Церковь, и Россия

Архиепископ (позже митрополит) Тверской и Кашинский Серафим (Чичагов, 1856 +1937), своей верностью монархии вызвавший приступ ненависти со стороны «временного» обер-прокурора Синода В.Н. Львова.

Священномученик Митрополит Серафим (1856-1937) родом из семьи знаменитых адмиралов. Герой русско-турецкой войны 1877-78 гг. Полковник гвардейской артиллерии. Духовный сын Св. Иоанна Кронштадтского. В 34 года подал в отставку и из воинов царя земного перешел в воины Царя Небесного. Один из инициаторов прославления Серафима Саровского. Был известен как ревностный борец за единство Российской Православной Церкви и за единство политики Российской империи.

Твердый монархист, что вызвало его конфликт с «февралистами» и «временными». Принимал участие в работе Поместного Собора 1917-1918 гг., возглавив столь близкий его сердцу Соборный отдел «Монастыри и монашество». Приложил усилия, чтобы был рассмотрен вопрос о клятвопреступлении Февраля.

Во время работы Собора некоторые члены Тверского епархиального совета, избранного на сомнительных канонических основаниях еще в апреле 1917 года, решили прибегнуть для изгнания святителя к помощи большевистских властей в Твери, которые уже в это время открыто выражали свои богоборческие настроения и не скрывали ненависти к владыке Серафиму как «церковному мракобесу и черносотенному монархисту».

Святитель Серафим, один из самых твердых и бескомпромиссных церковных иерархов в России, оказался первой жертвой кощунственного сговора рясофорных вероотступников с богоборческой коммунистической властью. Желая уберечь святителя от бесчинной расправы большевиков, Св. Патриарх Тихон за несколько дней до разгона Поместного Собора 17 сентября 1918 года, возводит владыку Серафима в сан митрополита и на заседании Священного Синода проводит решение о назначении его на Варшавскую и Привисленскую кафедру, находившуюся на территории свободной от власти большевиков Польши.

Но из-за сложившейся политической ситуации ему не удалось отправиться к месту нового назначения, и он два года прожил практически затворником в Черниговском скиту Троицкой Лавры. В 1920 году Владыка поселился в Москве и служил в различных храмах.

Продолжение следует