Крестьянская Голгофа. Коллективизация. Док. 1-8

Спецэкспедиция фонда «Исторические расследования»

«…в XXI в. продолжают выходить в России книги об успешном развитии села благодаря коллективному хозяйствованию, имеющему лишь “отдельные недостатки” (См. Летопись сельского хозяйства Кузбасса. Кемерово, 2001). Но в таких книгах нет главного. В них нет ответа на вопрос крестьянки Екатерины Федотовны Трофимовой (1919 г.р.) из д. Новопестери Беловского района Кемеровской области: “До революции Россия была в состоянии прокормить себя. Она кормила и Европу. Куда это потом делось? У нас в деревне до коллективизации было изобилие всего. Мясо мы ели и отварное, и жареное и вяленое. В нормальном хозяйстве на зиму забивалось 8–10 туш скота. Рыба — любая. Блины — с икрой. Масло хранилось в бочках. Где все это теперь?”» [Лопатин Л.Н., Лопатина Н.Л. Коллективизация и раскулачивание в воспоминаниях очевидцев. М., 2006.] (с. 7).

Вот как жили люди в Сибири до 1927 г. Но вот социализация хозяйства русского человека пришла и сюда. После чего старожилы уже не помнят, когда не то что там икоркою питались или мясо ели от души, но и когда просто голодными не были. И так было теперь уже везде. Моя тетка, например, Овчинникова Любовь Васильевна, проживающая в ту пору во Владикавказе, только недавно призналась мне, что первый раз в своей жизни наелась, когда ей вдруг удалось отоварить хлебные карточки. Это где-то на 15-м году своей жизни! До этого момента она вообще ни разу не наедалась: не черной икрой, мясом или рыбой, но хлебом!

Такою-то вот была жизнь в стране грез для некоторых — в СССР…

И вот как в предлагаемом читателю исследовании сообщается о выполнении поставленной задачи по определению жизни в СССР не из бравурных газетных большевицких статей, насквозь лживых, но из опросов старожилов:

«в августе 1999 г. в рамках деятельности общественного научного фонда “Исторические исследования” была предпринята специальная экспедиция по селам Кемеровского района: Подъяково, Черемушки, Балахонка, Барановка и п. Щегловский… Задача опроса всех жителей села, помнивших коллективизацию, оказалась выполнимой… Рассказы пяти человек опубликовать стало невозможно в связи с тем, что не удалось преодолеть их недоверия и расположить к иному разговору, чем междометия и восклицания. О трудностях склонить опрашиваемых к откровенному рассказу говорили нам и студенты, хотя они чаще всего беседовали со своими родственниками или знакомыми. Причину их излишней (а может быть и нелишней) настороженности легко понять из полушутливой фразы многих рассказчиков — “а что мне за это от властей будет?” Страх перед государством у людей еще сохранился. Поэтому некоторые респонденты просили не указывать их фамилии, а некоторые даже и деревни, в которых они проживают. В книге они идут под “фамилией” N (Насколько мудры и дальновидны были респонденты, не желающие откровенно рассказывать о прошлом, стало особенно понятно уже в 2000–04 гг., когда в значительной степени восстанавливались советские порядки в отношении свободы слова).

В 134 документальных рассказах данной книги представлены 149 чел. в основном из Кемеровской, отчасти Новосибирской области и Алтайского края (по современному территориальному делению). Для сравнения даны несколько типичных рассказов бывших жителей Украины, Белоруссии, и др. Среди этих почтенных людей: 15 чел. родились в 1904–1910 гг.; 54 чел. — в 1911 – 1920 гг.; 72 чел. — 1921 – 1930 гг., 8 чел. — после 1931 г. В числе респондентов 29 мужчин на 120 женщин. Их рассказы расположены по возрастному старшинству авторов. Сбор рассказов осуществлялся в 1996–2004 гг.» [Лопатин Л.Н., Лопатина Н.Л. Коллективизация и раскулачивание в воспоминаниях очевидцев. М., 2006] (с. 12–13).

Предлагаемый к просмотру сборник представляет собой научное издание «Коллективизация и раскулачивание (очевидцы и документы свидетельствуют)». Вот кто является его авторами:

Лопатин Леонид Николаевич доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории и психологии Кемеровской государственной медицинской академии. Педагогический стаж с 1966 г. Автор 200 книг и статей по историческим и политологическим проблемам. Лопатина Наталия Леонидовна кандидат культурологи, доцент Кемеровской государственной медицинской академии. Педагогический стаж с 1994 г. Автор 45 книг и статей по философским, культурологическим и историческим проблемам.

Итак, предоставляются к просмотру документальные рассказы старожилов о годах коллективизации. Материалов очень много, а потому почти все рассказы идут в сокращении (полностью см.: Лопатин Л.Н., Лопатина Н.Л. Коллективизация и раскулачивание в воспоминаниях очевидцев. М., 2006).



Док. 1

Рейник Елена Малофеевна родилась в 1904 г. в д. Мояны Яшкинского района нынешней Кемеровской области. Рассказ записал правнук Тризна Евгений в 1999 г. (п. Яшкино)

В нашей семье было шесть детей: три брата и три сестры. Работать начинали с малых лет. Помогали родителям. Мы знали, что работаем на себя, и поэтому на трудности никто не жаловался. Хозяйство у нас было среднее: четыре коровы, пять лошадей, свиньи, овцы, куры. Сколько их было точно, я не помню. Но помню, что отец со старшим братом успевали все сделать не только в своем хозяйстве, но еще нанимались на какую-нибудь работу к тому, кто был побогаче нас. Дом у нас был большой, добротный. В общем, жили небогато, но и не бедно… Стали нас в колхоз сгонять… До колхозов у нас кулаки, конечно, были… А как колхоз образовали, богатство у них и отобрали. А самих мужиков тут же за деревней расстреляли. Потом их тела в одну яму сбросили и землей засыпали. А нам сказали, что их богатство на темноте и крови нашей сколочено. Но мы-то знали, что они работали много, вот и разбогатели. А потом один из тех, кто расстреливал, как-то в лес пошел и сгинул. Искать его никто не пошел. А другому ночью брюхо вилами пропороли. Виновного так и не нашли…



Док. 2

Скопенко Варвара Петровна родилась в 1905 г. на украинском хуторе в Черниговской области. Рассказ записала правнучка Шайдирова Надежда в 1999 г.

...Ивана моего забрали в 1941 г. на войну. А в 1942 г. я получила на него похоронку. Так и осталась я в свои 37 лет одна с четырьмя детьми. Ох, и трудно без мужа! Деваться было некуда, пошла и я в колхоз. Дети хоть и ходили в школу, закончили по четыре класса, но работали в колхозе наравне со взрослыми. В войну был голод, дети ходили в лес за грибами, ягодами. Во время войны мужиков мало осталось в деревне. Не очень-то прибавилось их и после войны: большая часть мужиков погибла. Женщина в то время забыла про себя. Она была и трактористом и пахарем, и дояркой. Работали мы от зари до захода солнца. Некоторые не выдерживали, в город бежали. Да куда от власти убежишь?! Паспорта ведь нам не выдавали. Беглецов возвращали назад… В годы войны к этому добавился фактор отсутствия мужской рабочей силы. В годы первой мировой войны, в которой враг и союзники были одни и те же, женщина оставалась дома, в семье. Тогда мужчины справлялись со своей обязанностью и на фронте, и в тылу. Не было введено в 1914–1917 г. даже карточной системы. После войны вроде полегче стало. Старший сын и средняя дочь уехали в город... Как кто виноват, что деревня не может выбраться из нищеты до сих пор?! Да тот, кто делал советскую власть и виноват!



Док. 3

Михайлова Анастасия Захаровна родилась в 1906 г. в Алтайском крае. Беседу вела Лопатина Наталия в 1999 г. (спецэкспедиция фонда «Исторические исследования» (д. Балахоновка Кемеровской области)

Я родилась в 1906 г. в Алтайском крае. Жила с матерью. Отец ушел служить на действительную. Служил семь лет, вернулся, а в 1914-м г. снова ушел. Воевал на германской. Мама держала 2 лошади, 3 коровы, 12 овечек, 12 гусей, 50 курей, 4 свиньи. Сама пахала. У нас было 16 десятин земли. Те, у кого 2–3 коровы, 2–3 лошади это самые бедняки и считались. Богатые же те, у кого было лошадей 10–15. А кулаками считались уже те, кто держал по 50–70 лошадей, коров… На отца мы получили похоронку. А вскоре мама умерла. Осталась я от нее девяти лет и брат, который родился в 1913 г. Жили у тетки. А отец оказался живой. Он был в плену. Вы помните, что было в гражданскую войну? После германской войны мужики шибко боролись. С вилами ходили. На кого — с вилами? То на беляков, то на красных… Красные придут то поросенка украдут, то овечку, а то и теленка сведут, белые, — то же самое. Ну, как жить христианину?! Сколько же работать надо! Кто такие красные, кто такие белые — мы не разбирали.

— Когда Вы вышли замуж, зажили богато?

— Какое там! Держали две лошади, корову, быка, 6–7 овечек. В 1926 г. мы с мужем вошли в коммуну «Завет Ильича». Из таких, как мы, бедняков, она и собралась. А отец мой вошел в нее еще в 1920 г. В коммуне мы жили хорошо. У нас и школа своя была — 11 классов. Работали с 8 утра до 8 вечера. Придешь домой, а там тебя ждет баня, ужин, белье, приготовленное техничкой. Скинешь грязное, помоешься, наденешь чистое. У каждой семьи была своя комната в бараке.

— Как в хорошей гостинице?

- Про гостиницу твою — не знаю, но в коммуне жили справно. Но в 1931 г. нашу коммуну разбили и перевели на колхоз. Богатая была коммуна.

— Кто разбил?

— Да власть и разбила. Знаете, такая борьба была! Людей убивали! Убили в 1928 г. и моего первого мужа. Прямо в грудь застрели, через окно в конторе. Он у меня писарем был. Сказали, что это сделали кулаки.

— А чем колхоз отличался от коммуны?

— В коммуну мы пришли сами, а в колхоз силой: кого задавили налогами, а кого раскулачили.

— Как деревня стала жить с образованием колхозов?

— Какая деревня! Всех же в колхоз загнали! Мы сразу же стали хуже жить. Да и как иначе? Можно ли жить над пропастью?! Скотина подохла... Начальство сразу стало воровать. Надо скотину колхозную кормить, а сена нет. Давай мы за начальством следить. Да, что там следить-то было! Воровал председатель наше сено и продавал. Он был из приезжих. Сено продаст, а скотина сдохнет. И спроса с него нет… в колхозе начальство всегда было из чужих.

— Вот и переизбрали бы председателя.

— Какое там! Тогда не переизбирали. Кого пришлют, тот и начальство! К нам прислали из Белоглазово. Он все сгубил. И скотину, и людей заморил. Тогда много людей с голоду поумирало. Зайдешь, бывало, в наш бывший коммунаровский барак, а там целыми семьями люди лежат, помирают. Мы со вторым мужем не вытерпели. Уехали в 1935 г. На искитимский кирпичный завод подались. Живы, слава Богу, остались! Весь наш колхоз так и разбежался.

— Но ведь из колхоза уехать было нельзя. Паспортов-то не давали.

— Можно! Если завербуешься. Завербованным по справке давали паспорт на год. Тогда по деревням ездили вербовщики. Помню, что ни зарплату, ни жилье на новом месте они не обещали. Только работу. Но мы и этому были рады. Лишь бы вырваться. Три года в кабале мы по вербовке отработали. Тяжелая жизнь была! Легкой жизни за свои годы я и не видывала. Смотрю я сейчас телевизор. О чем там говорят, не очень понимаю. Но чувствую, что нынешняя власть хочет перебить нашу тяжелую жизнь на доколхозную. На старину! Боюсь, однако, что трудно это сделать. Ведь молодежь работать не хочет. Да и то! Чего хотеть-то? Ведь уж сколько мы работали! А что, богато стали жить?! Вот, поди, они и думают что работай, что не работай. Одинаково босый. Испортились люди. Тяжелая нынче молодежь. Сдохнет, а не переработает. Что значит, нет работы? Что значит, не платят зарплату? А нам платили в колхозах? А на фабрике и заводе — это что, деньги были? Один только разговор, что зарплата. Так ты держи скотину, заколи, продай мясо, вот и будут у тебя деньги. И деды так жили. Деньги у людей всегда были. Даже у самого плохого хозяина в сундуке всегда, бывало, деньги найдутся. Мать моя керенки в стенку замазывала. А сейчас! Нет, он лучше на койке лежать будет, газетку читать, смотреть телевизор и ругать власть за плохую жизнь. Работать надо! Сколько поту, бывало, прольешь на работе, домой придешь, и тут работа убирать скотину.

— А когда испортились люди?

— Как это, когда! Я же тебе уже битых два часа толкую. При советской власти и испортились!

— Но люди хвалят советскую власть. Говорят, что она сильно помогала им жить.

— Так говорят лодыри. Какая помощь! Моя тетка родила 18 ребятишек: у нее все двойняшки и тройняшки шли. И все живые. А их раскулачили. Когда она умерла, советская власть принесла ей медали, а не тогда, когда она работала.

— Не любите Вы советскую власть.

— Не люблю! Вы меня хоть ругайте, хоть в тюрьму сажайте. Она не от Бога! А без Бога ни до порога! Вот я сейчас думаю, что и коммуна наша была не от Бога. Ведь в коммуне нас в церковь не пускали. Мы отреклись от церкви. Может, поэтому Бог нас с мужем и покарал: дочку отравили в школе (тогда 40 детей умерло), сын заболел и помер, а третьего сына (от первого мужа) убило на войне. О, Господи! Да, что же это такое?! Как мы с мужем молились, просили Господа! Да, и то подумать, сколько греха совершалось кругом. Даже я ходила к кулакам хлеб выгребать! Даже я! Это же надо так людей испортить, чтобы работать не хотеть, чтобы лежать и ждать богатство. Смотришь на которую женщину, а она прореху на себе зашить не умеет. Иная уже старуха, а все живет только на матерках да на водке. Вот как довели людей! Мне 93 года, я не пью и людям не велю. Вы сами содержите свою жизнь! Не надейтесь на власть! Я только недавно перестала скотину держать. Но курочки, собаки и кошки все же остались. Не могу жить без скотины. Мне трудно воду таскать, я и говорю соседу: «Выпить хочешь? Натаскай мне воды, я тебе заплачу». Я и плачу! Хотя велика ли моя пенсия? Но за все надо платить. Себя уважать! А советская власть отучила людей от этого. Вот и бродят ночью по огородам здоровенные дяденьки, воруют чужое. Советская власть в них и сидит! Колхозы и советская власть перебили хорошую жизнь, нищету привели. Раньше, бывало, не найдешь человека, чтобы милостыньку подать за помин души усопших родителей. У всех все было. Погляжу, сейчас в Кемерове старухи побираются. Лодыри, вы лодыри! Вот что я вам скажу! А вы говорите советская власть, советская власть...! Ох, и трудно повернуть людей. Дай, Бог, силы тем, кто это сейчас делает!



Док. 4

Ярокалова Евдокия Никифоровна родилась в 1906 г. в д. Холуи нынешней Кировской области. Рассказ записал Ковалев Максим в 1999 г. (г. Мыски)

Мы с мужем жили со свекром, свекровью и шестью детьми. Два брата мужа были женаты, имели по четверо детей, две дочери были замужем. Одна из них с мужем и ребенком жила тоже с нами. Жили одной семьей. Держали 12 коров с приплодом, много овец, свиней, гусей и кур... И поэтому, когда началась коллективизация, мы попали в список кулаков, подлежащих раскулачиванию… Запрягли наших же лошадей в сани и свезли нас на станцию. Там погрузили в вагоны для скота и повезли. Везли до Новосибирска целый месяц. Кормили редко, бросали нам только хлеб и воду. Свекровь и дети умерли в дороге. Их вынесли из вагона на какой-то остановке. Где и как они похоронены, мы не знали. Да и похоронены ли? В Новосибирске нас посадили в телеги, вывезли в тайгу и там сбросили вместе с нашими пожитками. Ночью было холодно. Мужики стали валить пихты, осины и рубить избы. Из нашей деревни согнали сюда же Рыловых, Жуковых. Мы с ними были родственниками. Из соседней деревни сюда же сослали еще три семьи. И стали мы вместе валить лес, корчевать пни. Взборонили землю, посадили хлеб, да картошку. Птиц убивали, разоряли их гнезда, варили похлебку, ели папоротник. Летом бабы пошли наниматься в соседний колхоз. Работали за трудодни…

Детей воспитывали в школе и дома. Старики украдкой молились. Бесплатно учились только первые 4 класса, а потом за учебу в школе платили. После войны до 7 классов от уплаты освобождались только дети погибших фронтовиков. В колхозе люди работали за килограмм зерна и тянули всю страну. Соседи между собой говорили только на бытовые темы. Боже сохрани — о политике...



Док. 5

Панкратов Алексей Федорович родился в 1907 г. в Тамбовской губернии, переехал в д. Покровку нынешней Кемеровской области. Рассказ записывался Берестовой Натальей со слов его сына Юрия Алексеевича в 1999 г.

Отец вырос в зажиточной семье, где все работали, не покладая рук, с утра до вечера. Годы коллективизации всегда связывались у отца с чем-то горьким и тяжелым. Рассказывал нам о ней он не очень охотно. Во время таких рассказов часто тяжело вздыхал и надолго замолкал. Он считал, что коллективизация была направлена на искоренение истинных тружеников и хозяев своей земли. По его словам, когда в деревне только-только заговорили о коллективизации, многие в это не поверили. Не могли даже представить, что такое может быть. Не понимали, для чего это делается. Всем было страшно потерять свое имущество. И люди спрашивали друг у друга, что же с нами теперь будет!?

…Никто не смотрел, что у хозяина пять–шесть ребятишек. Раскулаченных в деревне жалели, так как все знали, что свое имущество они заработали сами, своим трудом, своими руками... Везли в вагонах для перевозки скота. С собой разрешали брать только хлеба кусок, да на себя что-то одеть. Все их имущество шло прахом. О раскулаченных мало что знали… До коллективизации деревня жила спокойно: поля убраны, скотина ухожена, хлеб в закромах... А как пришла коллективизация, так все и смешалось: и скотина, и хлеб общими стали. Многие дома стояли заколоченными. Дворы пусты. Все сразу осиротело. Сначала на все это было дико смотреть. Но ничего! Потом попривыкли и к этому. В колхоз звали обещаниями. Говорили, что все будут жить одинаково хорошо. Те, кто победней, сразу поверили этим обещаниям, стали вступать в колхоз. Но зажиточные не доверяли этим словам, боялись потерять свое кровное. Были случаи и силой загоняли в колхоз. Тогда крику, слез и ругани было полно. Были и такие, кто колхозам сопротивлялся: скотину травили, зерно жгли и вообще всякую порчу делали. Их потом «врагами народа» назвали, ссылали, а, бывало, и расстреливали. Это чтобы другим неповадно было колхозам сопротивляться... Работали в колхозе весь световой день. Трудодни зависели от урожая. На них получалось от полкилограмма до килограмма хлеба. Но этого, конечно, на семью не хватало. Поэтому и брали колхозное добро. Воровством это не считали. Считали, что сам заработал, сам и бери. А нам говорили: «Не смей брать, это не твое!» Как же это не твое, когда ты его сам сделал. Потом закон «о колосках» вышел. Его еще называли законом о горсте гороха. Если ты идешь с поля и насыпал зерна в карман, ты сразу же враг народа. Штраф тебе и арест! В колхозах как-то делалось все так, что всем поровну должно доставаться. Но ведь работали по-разному! Лодыри привыкли за чужой счет жить, не работать, а получать. Вот и портили всем кровь. Хозяйствовали так, что в 1933–34 гг., а также в годы войны и после нее был голод. Вымирали целыми семьями, а то и деревнями. Мы, конечно, могли бы и уехать. Но куда? Где было лучше? Да и паспортов у нас не было. Была только трудовая книжка, которая удостоверяла личность колхозника. Не уезжали мы из деревни и потому, что с детства к земле были приучены. Другого-то ничего больше делать не умели. Только за землей ухаживать. На войну люди пошли охотно. Правда, больше, — кто победней. А кто побогаче скрывались от набора и дезертировали из армии. За ними по лесам гонялись. Мало народу вернулось. Из нашей деревни взяли человек сто, а здоровыми вернулись всего три-четыре человека. Да еще 5–6 человек — калеками. Тяжело было и в послевоенные годы. Голод и разруха! Да выкарабкались как-то. В колхозе стали лучше работать, привыкли, видать. У колхозников уже и свои хозяйства завелись. Но численность поголовья в наших личных хозяйствах государство держало под контролем. Налоги большие заставляло платить. Потом в колхозах неплохо стало. Кто работал, тот и жил справно, а кто бездельничал, тот и лапу сосал. Но как бы там не было, наш отец своих детей послал в город учиться. Говорил, что хоть в деревне и лучше жить стало, но нищета как она была, так и есть и будет. В деревне грамотных уважали. За советом к ним ходили. Но их было слишком мало. Самое большое в деревне оканчивали 7 классов. А так, в основном, один, два класса. Лишь бы читать да расписаться умел. Когда открыли ликбезы, все охотно в них ходили. Днем работаешь, а вечером ликбез. Это было, наверное, как развлечение. Раньше в деревне была церковь. В нее люди постоянно ходили. Бывало, придешь в церковь, а на душе легче становится. Но церковь разрушили. Очень жалко! У нас в деревне многие забрали церковные иконы к себе домой, и там тайно молились. Для чего церковь разрушили? Непонятно. А теперь вот опять строят. О политике мы говорили мало. В основном из-за того, что ничего в ней не понимали. Но к нам приезжали лектора и все разъясняли. Но на выборы мы ходили все. Не придти было невозможно. Заставляли… А в нынешнее время все колхозы разорились. Власти позабыли про порядок. Каждый мимо своего кармана не пронесет. В целом в годы реформ жизнь лучше наладилась. К старым порядкам все возвращается. Выходит, мы зря пострадали!



Док. 6

Баландина Любовь Васильевна родилась в 1908 г. в с. Николаевка нынешней Кемеровской области Рассказ записала ее правнучка Машукова Ольга в 1997 г. (с. Николаевка)

Наши предки, сколько я помню, всегда жили в Сибири. Они были, можно сказать, основателями этого края. Жили они тихо, мирно, были работящими людьми, ни к какой власти не стремились. Поэтому они никогда не голодали, но и особенно богатыми не были. Семья наша была из 10 человек: родители и восемь детей. Отец у нас был очень хозяйственным человеком. Ему удалось расширить хозяйство, доставшееся от родителей. Он развел полный двор крупного рогатого скота, свиней и другую живность, открыл маслобойню и мельницу… Моего отца сочли кулаком и решили раскулачить. Никогда не забуду этого кошмара. Они тогда никого не пожалели. И это несмотря на то, что мы, восемь детей, были один меньше другого. Когда у нас все забирали, сильно избили отца. За что? За то, что он накопил для них столько добра? Какие же наши родители были сильными людьми! Когда избивали отца, уводили скот и грабили дом, эти грабители не увидели ни слезинки на маминых глазах, не было никаких причитаний. Наш дом сожгли. Эта страшная картина всю жизнь стоит у меня перед глазами. Отца забрали в тюрьму, где он и умер. Нас с мамой выселили в соседнюю деревню. Жить нам было негде, без гроша за душой, никому не нужные. Одно слово семья кулака. Мама уговорила старую женщину пустить нас на квартиру. Так мы и стали жить, перебиваясь с картошки на хлеб с отрубями. Мне, как самой старшей из детей, пришлось помогать маме. Уж, конечно, об учебе и не думала. Только потом, когда кончились те страшные времена, я взялась за самообразование, чтобы не остаться безграмотной. Помогла одна добрая женщина, которая научила меня читать, писать и считать. В деревне, конечно, был колхоз. Мы с мамой там работали. Обзавелись огородом, завели скотину. Жизнь, вроде, выправлялась. Питаться стали лучше. Мы работали с утра до вечера… Война началась неожиданно. В это время мне было 33 года. У меня была своя семья: муж и четверо ребятишек. Мужа сразу же забрали на фронт. Я осталась с детьми одна. Это было трудное время. Я работала в телятнике. Но в мои обязанности входило заготавливать для телятника дрова и ездить на сенокос. Все делали женщины: и на дойке, и на тракторе везде. Не знаю, как я пережила то время… Я пережила три власти. Но из всех мне нравится новая, российская... Хочу пожелать молодому поколению держать голову прямо и не воротить с намеченного пути. Ведь за вами будущее России!



Док. 7

Изотова Дарья Максимовна родилась в 1909 г. в Минске. Рассказ записала Павлова Наталья в 1997 г. (с. Елыкаево Кемеровской области)

Голод тридцатых годов настиг меня уже замужем. Это было страшное время! Работали мы с мужем тогда уже в колхозе. Туда нас загнали силком. Отобрали даже последнюю корову... Люди стали пухнуть от голода. От колхоза ничего не получали и не видели. Приедет уполномоченный со своей сворой, все выгребет, оставит немного зерна на семена, а на еду ни граммочки! Выручал свой огород. Но работать на нем было некогда. Весь день в колхозе. С утра до ночи. На неделю нам выдавали по полбуханки хлеба. В этом проклятом колхозе ничего не видели, кроме как сеять, жать, убирать! Ходили в фуфайках. Нормальное пальто не могли купить. Но зато в магазинах было все, что душа пожелает. Да вот только у колхозника денег не было… Поумирало очень много людей. А самое страшное было то, что чаще умирали детки, особенно грудные. А что тут мудреного? Ведь родившая женщина обязана была выходить на работу в колхоз через две недели. У меня у самой умерло несколько грудных детей. Этот колхоз погубил очень много людей! Одна моя дочка прожила уже два года, а в Покров день умерла от кори… О репрессированных мы, конечно, знали. Но из моих родных таких не было. А вот из знакомых были. Мы знали, что забирали самых лучших мужиков, работящих! Забирали тех, кто хорошо работал и до войны, и после. Мы знали также, что давление шло на молодых. Те боялись и наговаривали на других. Поэтому нам старики все время наказывали, чтобы мы не распускали языки и не говорили лишнего. К «врагам народа» люди относились хорошо. Они знали, что те никаким врагами не были. Врагами народа люди считали тех, кто приезжал арестовывать. Но об этом вслух не говорили, боялись, что власть их самих заберет и расстреляет. У нас хотели одну семью арестовать, так люди ее укрывали, переправили в тайгу. Она потом через два года вернулась. Про большую власть мы не рассуждали. А вот про местную власть знали, что это группа людишек, которая набивает себе карманы и ничего не делает для простых деревенских людей. Это знали, но вслух не обсуждали... Я давно уже на пенсии. Даже мой сын на пенсии. А в колхозе мы про пенсию ничего не знали. Работали, пока ноги носят. Мы работали и никогда не отдыхали, не знали отпусков. Море и курорты, не говоря уж о загранице, я видела только в кино… Конечно, руководителей страны я раньше воспринимала по-другому. Не так, как сейчас. Видела Ленина только в кино. Но знаю, что когда он заступил к власти, вся наша жизнь изменилась к худшему …руководителей страны помню смутно. Да, и где нам было разбираться в политике. Нам работать надо было! Ведь работали без выходных, отпусков и праздников. Работали, как проклятые! Все знают, что мы, старики, сейчас плохо живем, так мы и раньше плохо жили. Но все-таки люди материально живут сейчас лучше: красиво одеваются, вещи покупают. Но я не завидую им. Молодежь стала наглой и безстыдной. Где это видано, чтобы девка курила?! Раньше к ней ни один бы парень не подошел. Конечно, молодежи надо верить в светлое будущее. Но не в такое, в какое верили мы. Мне, однако, кажется, что лучшее никогда не настанет.



Док. 8

Абросимова Матрена Спиридоновна родилась в 1909 в д. Усть-Кум нынешней Новосибирской области. Рассказ записала Павлова Светлана в 1999 г. (г. Кемерово)

В семье было 11 человек. Жили небогато: шесть коров, три лошади, овцы, гуси, куры. В деревне были дворы и побогаче. Но были и совсем бедные. Бедняками считались те, кто работать не хотел. Была, например, у нас одна такая бедняцкая семья из семи человек. Отец у них не работал, а только собак вешал. Снимал с них шкуры и шил шапки. Жили у нас и совсем зажиточные семьи… Как организовывали колхоз, я не помню. Помню только, что три дня скотина ревела. Ее согнали в один двор и продержали без корма и дойки три дня. Со стороны крестьян было какое-то недовольство (высказывали начальству) и скотину распустили по домам. Еще я помню раскулачивание. Из нашей деревни сослали много семей… Судьба высланных нам была неизвестна. Кроме одного случая. Двенадцатилетний мальчик Алексей сбежал (так он сказал в деревне) от сосланных родителей и устроился в колхозе пастухом. Председателя еле упросили принять его. Нельзя было. Он же сын кулака. Замуж вышла в 20 лет. Мужа своего до свадьбы практически не знала. Он жил в соседней деревне, там был совхоз. Стала в том совхозе работать дояркой. Там хоть и небольшие деньги платили, но это были все-таки не колхозные трудодни палочки. Жили, конечно, в основном на то, что сами выращивали. Потом мы с сыном уехали на заработки в Кемерово... Вскоре случилось несчастье: тифом заболели сын и мама. Мама пролежала 40 дней в больнице и вылечилась. А сын после дезобработки умер. Мама рассказала как их дезинфицировали. Завели в кабину, стали поливать водой. А в это время теплая вода отключилась и пошла только холодная. Под этой водой их держали 40 мин. От переохлаждения мой трехлетний сын и умер. Жили в городе трудно… Перед войной я вышла второй раз замуж. Муж был мордвин, поэтому его не взяли на фронт, а забрали в стройбат. Всю войну он служил на правом берегу.


Вот она национальная политика советского государства: русских поголовно на фронт, мало того, за любую провинность — на верную смерть — в штрафбат. А вот нацменов в тыл — пусть плодятся и заменяют русских в их городах и весях. К чему они страну уже благополучно и подвели: государствообразующая нация во многих регионах оказывается в подавляющем меньшинстве: Грозный, Владикавказ...

И второе. Как это 40 минут поливать трехлетнего ребенка холодной водой?!! Ведь он кричал все это время, страшно кричал! Но большевицкие медики этого крика 40 мин. слышать не желали. Такое зверство даже в голове не укладывается. Такого плана медицина больше походит на «медицину» фашистских концлагерей. Может горячую воду вовсе и не случайно отключили? А потому никто из них и не почесался, когда люди начали кричать?

Алексей Алексеевич Мартыненко