О казачьей солидарности, — рассказывает историк-черноморец А.Ф.Щербина. Факты казачьей идеологии и творчества.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА: Фёдор Андрееевич Щербина (13 февраля (25) 1849, Новодеревянковская — 28 октября 1936, Прага), черноморский казак, кубанский казачий политик и общественный деятель, историк, народник, основоположник российской бюджетной статистики, член-корреспондент Императорской Академии наук (1904), член Кубанской Рады, глава Верховного суда Кубанской народной республики, член Верховного Круга Дона, Кубани и Терека, поэт, писатель.

(Памяти мучениковъ и страдальцевъ казачества)

Въ теченіе 79 лѣтъ моей жизни, я помню казачество съ 6-ти лѣтъ. Въ этомъ возрастѣ, какъ казакъ, я ѣздилъ съ казачатами сверстниками верхомъ на камышинкѣ, зналъ только дѣтскія казачъи игры и переживалъ казачье горе, когда время отъ времени, но довольно таки часто, въ родной станицѣ Новодеревянковской раздавались плачъ и причитанія отъ вѣстей о пораненіи, болѣзни и смерти отъ черкесской пули или шашки тѣхъ казаковъ, которые несли службу на кордонахъ Кубани и въ походахъ въ черкесскія горы и трущобы. Въ этомъ же возрастѣ я нѣсколько разъ встрѣчалъ у своего дѣда въ ст. Новощербиновской великана, вѣроятно, до трехъ аршинъ роста, одноногаго запорожца, не ходившаго, а передвигавшагося большими прыжками, при помощи, вѣроятно, полуторавершковой въ діаметрѣ и трехаршинной въ длину дубовой палки. Запорожецъ брилъ голову и носилъ толстую чуприну, завивая ее за ухо. Шутя, онъ говормлъ моему дѣду: «чом ты, отче, не заставишь. цвоего хлопця носить таку чуприну, як у мене». — Въ одно время онъ привезъ къ дѣду «свою скрьгньку» (сундучекъ) и, показывая мнѣ лежавшія въ ней человѣческія кости, говорилъ: «оце, бач, козаче, я привіз, щоб батюшка (положив іх в труну (гробъ), як буде мене ховаты; я сам собі іх отрізував». — Впослѣдствіи дѣдъ мнѣ разсказывалъ, что Кобидскій (такъ звали запорожца по фамиліи) былъ раненъ въ ногу гдѣ-то подъ Киліей, не то при взятіи приступомъ Бендеръ, — точно не помню, — и, когда на ногѣ показывался антоновъ огонь, то онъ два раза собственноручно пилилъ кости ноги.

Я начинаю свое сообщеніе этою частностью, чтобы констатировать фактъ моей близости съ дѣтства къ казачьей жизни и собственныхъ переживаній на долгомъ пути знакомства съ казачествомъ. Такихъ частностей очень много, и для передачи ихъ потребовалось бы составленіе цѣлыхъ книгъ, но я передамъ только очень немногіе, наиболѣе характерные для казачества, факты, безъ выводовъ и обобщеній. Пусть каждый, читающій эти строки, сдѣлаетъ соотвѣтствующіе выводы.

Въ 1896г., неожиданно для меня, я попалъ въ положеніе, сразу поставившее меня въ близкія отношенія къ нѣкоторымъ казачьимъ Войскамъ. Въ Воронежѣ, въ которомъ я завѣдывалъ земскимъ статистическимъ бюро, меня вызвали телеграммой въ министерство земледѣлія и предложили организовать «Экспедицію по изслѣдованію степныхъ областей» и быть ея завѣдующимъ. Когда я шелъ къ министру земледѣлія, А. С. Ермолову, на совѣщаніе, на которомъ, кромѣ Ермолова, были кн. Хилковъ, Стишинскій и др. высшіе представители министерствъ, то мои пріятели, служившіе въ министрествѣ земледѣлія (Е. А. Смирновъ и А. А. Кауфманъ, впослѣдствіи профессоръ статистики), сообщили мнѣ, что «какія условія я ни поставилъ бы для организаціи Экспедиціи, онѣ будутъ приняты», такъ какъ такую фразу произнесъ кто-то изъ высшихъ чиновъ министерства. Для насъ это была загадка, но я воспользовался ею и поставилъ «крутыя», по выраженію Стишинскаго, условія, которыя и были приняты.

Оказалось, что завѣдуюіщимъ Экспедиціей я былъ уже назначенъ государемъ Николаемъ II, и потому мои условія, какъ назначеннаго уже завѣдующимъ самимъ царемъ, и были легко приняты, хотя въ условія вошелъ только одинъ колючій пунктъ — недопущеніе ни лично для меня, ни для служащихъ въ Экспедиціи производства въ чины и награжденіе орденами. Но самое назначеніе меня, явнаго соціалиста, бывшаго въ тюрьмахъ и ссылкахъ, пропагандиста зловредныхъ идей и яраго народника въ литературѣ, казалось для меня странною и пикантною неожиданностью. Впослѣдствіи мнѣ объяснили, что генералъ Даниловичъ, не то кто-то другой изъ воспитателей наслѣдника Николая, предложилъ ему написать рефератъ о Кубанскомъ казачьемъ Войскѣ по моей «Исторіи Кубанскаго казачьяго Войска» (изд. 1888 г.), которая, будто-бы, очень понравилась Наслѣднику. Взойдя на престолъ и желая помочь киргизамъ, жаловавшимся наслѣднику, во время проѣзда его черезъ Сибирь изъ Японіи, на отобраніе у нихъ земель, Николай II поручилъ не то А. С. Ермолову, не то А. Н. Куломзину организовать Экспедицію по изслѣдованію степиыхъ областей для опредѣленія земельныхъ нормъ по обезпеченію землями какъ переселенцевъ, осѣдавшихъ на киргизскихъ земляхъ, такъ и самихъ киргизовъ, и указалъ на статистика Щербину, какъ на желательнаго завѣдующаго Экспедиціей.

Такимъ образомъ, я очутился какъ бы въ фокусѣ кардиналънаго въ наукѣ и въ живой практикѣ аграрнаго вопроса, на которомъ соприкасалось киргизское населеніе съ Сибирскими, Оренбургскими и Уральскими казаками. Мое положеніе, съ одной стороны, было очень высокимъ, а съ другой чрезвычайно выгоднымъ. Я былъ завѣдующимъ Экспедиціей, какъ объяснили мнѣ чиновники, съ «Высочайшаго повелѣнія», такъ какъ постановленія по дѣламъ Экспедиціи проходили черезъ Особый Комитетъ при Сибирской жел. дорогѣ за подписью Николая, какъ предсѣдателя комитета, а Высочайшее повелѣніе было закономъ. Этому завидовали военные губернаторы, считались со мною и даже давали обѣды. Но это положеніе ученаго изслѣдователя съ Высочайшимъ повелѣніемъ оказалось настолько необычайнымъ и выгоднымъ, что я даже и не мечталъ о немъ: я имѣлъ доступъ и у киргизовъ, и у казаковъ, и сверху отъ высшей администраціи, и снизу отъ народной массы, и могъ дѣлать все, что было желательно, въ рамкахъ, разумѣется, научныхъ и практическихъ для Экспедиціи задачъ, рекогносцировавшей до 40 милліоновъ десятинъ земли и давшей возможность для переселеній на эти земли сотенъ тысячъ душъ, обезпечивъ вмѣстѣ съ тѣмъ киргизовъ. Ни полиція, ни жандармы не смѣли мѣшаться въ дѣло моихъ изслѣдованій, чего въ то время нигдѣ, особенно въ земскихъ губерніяхъ, не водилось.

Собственно Сибирское казачество, съ которымъ наиболѣе соприкасались изслѣдованія Экспедиціи, всюду производило впечатлѣніе цѣльной организаціи, въ смыслѣ положенія: я казакъ и ты казакъ, а кто не казакъ, то чужой. Чужимъ былъ и киргизъ для Сибирскаго казака, хотя въ быту Сибирскихъ казаковъ замѣчались черты, сходственныя съ чертами въ бытѣ киргизскаго населенія, но скользившія, такъ сказать, по поверхности быта, касаясь частію одежды, а частію пищи. Въ глухихъ мѣстахъ, въ близкомъ соприкосновеніи съ киргизами, казака по одеждѣ иногда неліьзя было отличить отъ киргиза; казаки охотно ѣли ко-нину, особенно жеребятъ, пили кумысъ и пр. На это вліяли одинаковыя естественныя условія края, способствовавшія широкому развитію скотоводства въ его примитивныхъ пастбищныхъ формахъ, чѣмъ и объяснялось преобладаніе въ пищѣ животныхъ веществъ и сходство нѣкоторыхъ видовъ одежды, благодаря ѣздѣ верхомъ и условіямъ степной жизни. Но наряду съ этимъ соотвѣтствіемъ этнографическихъ чертъ, казачья идеологія въ области отправленія обязанностей, характеръ казачьихъ порядковъ и управленія, землепользованіе, отстаиваніе своихъ интересовъ, на принципѣ казачьяго права, идея общности казачьихъ Войскъ и т. п., были также далеки отъ идеологіи киргизовъ, какъ небо отъ земли. Я приведу лишь одинъ очень характерный случай этой разницы.

Разъ, проѣзжая возлѣ «колковъ» (пролѣсковъ), я встрѣтилъ киргиза, назойливо приглашавшаго меня заѣхать къ нему въ юрту. Я категорически отказался заѣхать. Киргизъ, принявшій меня, видно, за торговца, поднялъ увѣсистую плеть со словомъ: «а это?», выражая, повидимому, готовность силою заставить меня послѣдовать за нимъ. Я быстро досталъ открытый листъ министра внутреннихъ дѣлъ съ большою сургучною печатью и развернулъ его. Киргизъ съ ужасомъ крикнулъ: «ай!», стегнулъ по лошади и во всю прыть ускакалъ отъ меня въ «колки». Мнѣ сказали, что киргизы страшно боятся чиновничьихъ документовъ съ сургучною печатъю. А вотъ, какъ отнесся къ той же печати Сибирскій казакъ.

На первой почтовой станціи отъ г. Петропавловска по направленію къ Кокчетану. содержателемъ почтовыхъ лошадей былъ сибирскій казакъ, — старикъ, серьезный и рѣшительный съ виду. Онъ строго придерживался правила выпускать въ суточный разъѣздъ только то число лошадей, какое значилось по контракту. На этомъ основаніи, какъ разсказывали мнѣ, онъ не далъ лошадей «даже самому Николаю Ивановичу», добродушному старику, военному губернатору Акмолинской области, такъ какъ суточная норма была уже разъ выпущена, хотя и имѣлъ достаточно лошадей. То же произошло и со мною. Я попытался было убѣдить старика. Старикъ молчалъ и, казалось, не обращалъ на мои слова никакого вниманія, но услышавши слова, что я «имѣю право» на отпускъ лошадей и что свободныхъ лошадей у него «много», онъ буркнулъ: «много лошадей! — Это мое дѣло. Да ты то грамотный?»

— Грамотный, — отвѣчаю.

— Такъ прочитай! Вонъ у меня на стѣнкѣ кондиціи то; тамъ написано.

Тогда я, желая обезкуражить старика, вынимаю открытый листъ министра внутреннихъ дѣлъ и, указывая на напечатанныя большими черными литерами слова, внушительно произношу: «смотри — по Высочайшему повелѣнію».

— Такъ что-жъ? — невозмутимо озадачиваетъ меня
старикъ.

— Какъ, что? Напечатано, что я ѣду по Высочайшему повелѣнію.

Старикъ отступилъ шагъ назадъ, вытянулся въ струнку, и, тыча себя въ грудь, торжественно заявилъ: «я самъ по Высочайшему повелѣнію! Тоже служилъ по Высочайшему повелѣнію въ службѣ и имѣю даже нашивку за безпорочную службу».

Я опѣшилъ передъ этимъ доводомъ, и не зналъ, какъ выйти изъ затруднительнаго положенія. «Значитъ, ты никому не даешь лошадей сверхъ суточнаго числа?»

— Какъ никому? — повторяетъ мое слово старикъ. — Есть такіе, что и даю.

— Кому же? — интересуюсь я.

— Самъ себѣ! — насмѣшливо отвѣчаетъ старикъ.

— Вотъ тебѣ и на! -- шучу я.

— Ну, и другимъ, — дополняетъ старикъ, — если они казаки, только это ужъ не по Высочайшему повелѣнію.

— Такъ я тоже казакъ, — заявляю я.

— Ой-ли? — восклицаетъ старикъ, оглядывая меня.

Я сообщилъ ему, какого я Войска, какіе у насъ порядки насчетъ казенныхъ и общественныхъ лошадей.

Старикъ вдругъ засуетился и крикнулъ: «Ванька! веди вороныхъ! — Это, — поясняетъ онъ, — свои, такія, какихъ я не даю по Высочайшему повелѣнію. Орлы! Вотъ увидишь!».

Ванька запрегъ вороныхъ. Мы со старикомъ разстались друзьями. Когда я сѣлъ въ тарантасъ, старикъ, прощаясь, говорилъ: «кланяйтесь тамъ своимъ кубанцамъ. Повѣдомь, на какихъ лошадяхъ разъѣзжаютъ сибирскіе казаки. Гляди, гляди! — кричалъ онъ мнѣ въ догонку, — какъ правый пристяжной забираетъ!»

Прибавлю, что старый сибирскій казакъ не захотѣлъ взять съ кубанскаго казака прогоновъ, коротко замѣтивши: «это, вѣдь, лошади по-казацки, а не по Высочайшему повелѣнію», и что эту мелочь я привелъ, чтобы ярче оттѣнить легковѣсные отзывы, неоднократно мною слышанные, что Сибирскіе казаки — это тѣ же киргизы. Не одни французы говорятъ о казакахъ, что они ѣдятъ сальныя свѣчи, а часто и русскіе соотечественники.

Земельный вопросъ у сибирскихъ казаковъ не имѣлъ и намековъ на острую нужду въ землѣ. Земель вокругъ нихъ было много. Бывшій одновременно со мною слушателемъ въ Петровской Академіи сибирскій казакъ, состоявшій тогда сотникомъ, а при моемъ посѣщеніи Омска генераломъ, получилъ по чину оберъ-офицера такъ называемый Высочайше пожалованный участокъ земли, вмѣсто 200 дес. высшей нормы, цѣлыхъ 2.000 дес, съ отнесеніемъ 1.800 дес. къ разряду неудобной земли. И юртовыя земли Сибирскіе казаки получили по высокимъ нормамъ. Но если бы кто-нибудь попробовалъ взять у сибирскаго казака или, какъ говорятъ, отжилить клочекъ казачьей земли, то казакъ сталъ бы въ такую же позицію, какъ и старикъ почтосодержатель, и отстаивалъ бы свои права въ силу двухъ аргументовъ: права казака по Высочайшему положенію и права принадлежности къ Войску, какъ коллективному собственнику, имѣющему свои особыя казачьи земли.

На этомъ второмъ правѣ и я немного посколіьзнулся. Мнѣ нѣсколько разъ намекали въ министерствѣ, что слѣдовало бы оттянуть у Сибирскихъ казаковъ добрую часть земель изъ такъ наз. десятиверстной полосы, огромной площади прекрасныхъ поемныхъ, по лѣвому берегу Иртыша, луговъ, служившихъ въ свое время раздѣльною полосою въ 10 верстъ въ ширину, между русскимъ населеніемъ и киргизами. Такъ же смотрѣли на этотъ вопросъ и. мои сотрудники по Экспедиціи. Но я не хотѣлъ самостоятельно взять на себя выясненіе этого вопроса по тремъ соображеніямъ: во-первыхъ, это не входило въ программу порученныхъ Экспедиціи задачъ, во-вторыхъ, вопросъ былъ побочнымъ по отношенію къ аграрному киргизскому вопросу, а, въ третьихъ, — и это самое главное, — бѣглое изученіе этого вопроса на мѣстѣ показало мнѣ, что разрѣшеніе его, въ виду наличности интересовъ Сибирскаго казачьяго Войска и неясности территоріалъныхъ признаковъ казачьяго землевладѣнія, очень затруднительно и грозитъ большими осложненіями. По опыту я зналъ, что на Кубани было четыре казачьихъ Войска, имѣвшихъ четыре территоріи по землевладѣнію, и что съ исторіею территоріальныхъ земелъ связаны были нежелательныя попытки, включителіьно до расхищенія ихъ тифлисскими и петербургскими воротилами. Я опасался, какъ бы Экспедиціи не пришлось на чужую мельницу лить воду.

Въ общемъ, изъ жизни Сибирскихъ казаковъ, которыми, къ сожалѣнію, я не могъ въ то время заняться какь слѣдуетъ, я вынесъ вполнѣ опредѣленное мнѣніе о томъ, что, несмотря на многоземеліе этихъ казаковъ и нѣкоторую распыленность казачьяго населенія на обширныхъ пространствахъ ихъ территоріи, Войско представляетъ собой Нѣчто цѣльное и организованное по однообразной жизни и по казачьей идеологіи, близкой къ другимъ казачьимъ Войскамъ, въ рамкахъ единства организаціи казачества, его интересовъ и положенія. Но, въ виду географическихъ и топографическихъ особенностей края, у рядового сибирскаго казачьяго населенія я не встрѣтилъ тогда такихъ яркихъ и опредѣленныхъ представленій о территоріальномъ началѣ въ значеніи единства, связи и цѣлостности Войска, какъ это встрѣчалось, напр., у Донскихъ, Кубанскихъ и Уральскихъ казаковъ.

Съ Оренбургскимъ казачьимъ Войскомъ, какъ и съ Сибирскимъ, приходилось знакомиться попутно. Я проѣзжалъ по территоріи этого Войска въ границахъ Оренбургской губерніи съ Тургайской областью. Встрѣчаясь съ казаками, я замѣчалъ такія же казачье-пріятельскія отношенія съ рядовыми казаками, какъ и съ Сибирскимъ почтосодержателемъ, лишь только казаки узнавали, что и я казакъ, хотя и не столь ярко выраженныя, какъ въ приведенномъ выше случаѣ. Въ такіе моменты казакъ одного Войска дѣлится своими мыслями съ казакомъ другого Войска. обыкновенно сразу и дѣлится, прежде всего, въ области, такъ сказать, казаковѣдѣнія, по программѣ: что у васъ? вотъ, что у насъ. По крайней мѣрѣ, лично я не помню случаевъ, когда разговоры велись бы не на казачьей подкладкѣ. Если это были разговоры не исключительно казачьи, то казачьи вопросы, во всякомъ разѣ, превалировали. Очень можетъ быть, что тутъ имѣлъ значеніе самый фактъ опроса съ моей стороны, но я всегда держался правила больше выслушивать, чѣмъ говорить, по способу наводящихъ указаній.

Такого характера велись разговоры и при моихъ встрѣчахъ съ Оренбургскими казаками въ самомъ Оренбургѣ. Въ этихъ случаяхъ я мало узнавалъ объ особенностяхъ казачьей жизни и быта и не имѣлъ возможности ставитъ и систематически собирать свѣдѣнія о самоуправленіи, общинныхъ порядкахъ, землепользованіи и т. п., но характеръ разговоровъ былъ пропитанъ чисто казачьимъ духомъ. Земельнаго вопроса я почти не касался или, точнѣе, не имѣлъ возможности касаться его, но впослѣдствіи очень сожалѣлъ объ этомъ, когда мнѣ пришлось рѣшить по Кустанайскому уѣзду вопросъ о такъ наз. джайляу или лѣтовочныхъ пастбищахъ, площадью, если не измѣняетъ мнѣ память, въ милліонъ слишкомъ десятинъ. Въ этой площади замѣшаны были и интересы Оренбургскаго казачества, а мнѣ и моимъ сотрудникамъ пришлось работать на три фронта — отстаивать интересы киргизъ, казаковъ и вести малый бой съ военнымъ губернаторомъ Тургайской области, оказавшимся въ большей степени киргизофиломъ, чѣмъ казаколюбцемъ.

И вотъ, эта зацѣпка съ казачьими интересами привела меня къ разговорамъ, какихъ нигдѣ у казаковъ я не слышалъ, хотя тема ихъ не разъ приходила и мнѣ въ голову. Выясняя степень заинтересованности Оренбургскаго казачества въ джайляу по Кустанайскому уѣзду и указывая на отрицательное отношеніе къ этой заинтересованности войскового атамана, я услышалъ изъ казачъихъ устъ громкія и горькія сѣтованія на то, какъ портятъ казачьи порядки и дѣла генералы, назначаемые правительствомъ не изъ казачьей среды на постъ наказнаго атамана. Это фактъ, конечно, общеизвѣстный и общепризнанный, но мои молодые собесѣдники поставили вопросъ о желательности объединенія казачьихъ Войскъ, хотя бы въ лицѣ казачьей интеллигенціи, для систематической защиты казачьихъ интересовъ въ отношеніи организаціи Войскъ, какъ единаго коллективнаго цѣлаго, ихъ землевладѣнія, самоуправленія, просвѣщенія, культурнаго обслуживанія станицъ и т. п. Въ зтихъ соображеніяхъ чуялись новыя мысли и новый тонъ, явленія вполнѣ естественныя, въ смыслѣ развитія безусловно эволюціонныя, но по тогдашнимъ понятіямъ правящихъ въ центрѣ и на мѣстахъ верховъ явленія революціонныя и, во всякомъ случаѣ, преступныя, о которыхъ строго воспрещалось не только говорить, но и думать.

Я мало знакомъ, что тогда происходило въ этомъ направленіи въ Оренбургскомъ казачествѣ и не знаю, были ли какіе либо эксцессы въ этой области, но голоса о защитѣ казачъихъ интересовъ исходили не отъ стариковъ, а отъ молодежи, и это именно и представляло большой интересъ. Въ другихъ мѣстахъ я не слышалъ ни отъ молодыхъ, ни отъ старыхъ казаковъ о зашитѣ въ подобной формѣ казачьихъ интересовъ до второй Государственной Думы, на которой былъ поставленъ и рѣшался этотъ вопросъ. Старики же казаки не думали въ этомъ направленіи, а фактически защищали казачьи интересы по старинному казачьему методу. Ниже я приведу поразительный фактъ, какъ берегутъ старину, отстаивая свои обычныя права и демократическіе порядки рядовые казаки, преимущественно старики, а не идейные представители казачесгва новой формаціи.

Это происходило на Уралѣ. Въ г. Уральскъ я поѣхалъ, чтобы добыть данныя о числѣ киргизскихъ хозяйствъ и киргизовъ, перекочевывавшихъ лѣтомъ на джайляу въ Тургайскую область. Въ Уральскѣ мнѣ пришлось имѣть дѣло съ казачьимъ атаманомъ, генераломъ не изъ казаковъ, и съ новою тогда властью на Кубани и на Уралѣ — съ вице-губернаторомъ. На мое счастье, вице-губернаторомъ въ Войскѣ былъ И. А. Лисаневичъ, потомокъ казаковъ Слободской Украины по Богучарскому уѣзду, съ которымъ я дружно работалъ болѣе 10-ти лѣтъ въ Воронежскомъ земствѣ, въ губернской управѣ, которой онъ былъ много лѣтъ несмѣннымъ предсѣдателемъ и моимъ начальникомъ по земскому статистическому бюро. Я попросилъ И. А. оборудовать мнѣ дѣловую часть по даннымъ о киргизскихъ кибиткахъ, перекочевывавшихъ на лѣто изъ Уральской въ Тургайскую областъ, сдѣлалъ обычный визитъ наказному атаману, а самъ занялся знакомствомъ съ Уральскомъ и съ казаками. Для характеристики Уральскихъ казаковъ или, точнѣе, ихъ оригинальныхъ порядковъ, я передамъ два своеобразныхъ факта.

Прежде всего, мнѣ захотѣлось ознакомиться со змаменитымъ уралькзнимъ «учугомъ». Учугъ — это перегородка рѣки Урала изъ толстыхъ, съ желѣзными на нижнемъ концѣ наконечниками, свай, глубоко вбитыхъ въ русло рѣки и такъ тѣсно, что черезъ учугъ вверхъ по рѣкѣ не можетъ проходить не только крупная рыба, но и малая бѣлая. Такимъ образомъ, на огромномъ протяженіи рѣки отъ гор. Уральска и до устьевъ рѣки у Каспійскаго моря, вся рыба на зиму остается какъ бы въ запертой рѣкѣ. Зимою, когда замерзаетъ рѣка, рыба, по выраженію уральскихъ казаковъ, «ложится въ ятотья», въ углубленія на днѣ рѣки. Въ это время и производится, такъ наз., «зимнее багренье». Казаки пешнями пробиваютъ ледъ и черезъ прорубленныя полонки вытаскиіввютъ пешнями и баграми «спящую рыбу».

Не зная казачьихъ уральскихъ порядковъ, я отправился къ учугу для осмотра и только что шагнулъ, чтобы стать на проходъ учуга съ одного берега на другой, какъ передо мною выросла осанистая фигура уральца старика, съ большою роскошною бородою, въ казачьемъ костюмѣ и съ орденами на груди.

— Куда? Стой, любезный! — внушителыно онъ произнесъ. — Тутъ ходить чужимъ строго воспрещается.

— Я хотѣлъ бы осмотрѣть учугъ, — объясняю я. — Почему же этого нельзя сдѣлать? ..

— Потому, что это казачьи сооруженія.

— У кого же надо спросить разрѣшеніе на это? — спрашиваю я.

— У меня можна, — заявляетъ стражъ учуга.

— Ну, такъ разрѣши, старина, — прошу я.

— Не разрѣшаю, — заявляетъ онъ.

— Почему? — настаиваю я.

— Потому, что это казачье, — поясняетъ онъ.

— Но я казакъ.

— А какой будешъ? —— Кубанскій.

— Не черноморецъ ли? — подхватываетъ стражъ.

— Настоящій черноморецъ; потомокъ запорожскихъ

— Запорожскихъ! — восклицаетъ оживившійся старикъ. — Другъ! что же ты не сказалъ мнѣ этого сразу, а мнѣ не въ домекъ. Пожалуй, пожалуй сюда, милый гость!
Старикъ повелъ осматривать учугъ, показывая рукою
въ воду и приговаривая: — Смотри, смотри, какъ бьются
рыломъ въ учугъ дурачки.

Я смотрѣлъ на ясно виднѣвшихся въ водѣ дурачковъ. Это были огромные осетры. Уралецъ передалъ мнѣ массу подробностей о порядкахъ уральскихъ казаковъ, особенно о зимнемъ багреніи и о сѣнокошеніи всѣмъ Войскомъ по Уралу.

Интересны были какъ подробности рисуемыхъ старикомъ порядковъ, отъ которыхъ вѣяло «милой стариной», такъ особенно взглядъ его на тѣ мотіивы, въ силу которыхъ должны были вестись и поддерживаться излюбленные. порядки.

— У насъ, — разсказывалъ съ увлеченіемъ мой собесѣдникъ, — на счетъ порядковъ строго. Не смѣй нарушать!

Хотѣлось бы покататься на лодочкѣ по рѣкѣ — не пугай рыбы. Нельзя стрѣлять близъ рѣки; не позволяется ловить рыбу удочкой, — Боже упаси! Былъ у насъ одинъ есаулъ; приставомъ служилъ. Работяга, умный, письменный, настоящій казакъ, да еще въ чинѣ! Что-жъ .ты думаешь? Нечистый попуталъ. Захотѣлось рыбки половить, взялъ удочку въ руки и сѣлъ на неуказанномъ мѣстѣ. Увидѣли, узнали... Дѣло пошло по верхамъ; отвѣчаій! Ну, и огрѣли несчастнаго; отъ службы отрѣшили и навсегда заказано не давать никакой должности. А только двухъ судаковъ и поймалъ. Такъ то! А жаль было человѣка.

— Отчего же такъ жестоко поступили съ есауломъ? Вѣдь, онъ былъ хорошій человѣкъ? — спрашиваю я.

— Никакъ нельзя! Противъ порядковъ, противъ правъ казачьихъ. Онъ одинъ, а Войска много. Войско — большой человѣкъ. Какъ же одинъ противъ Войска?

По вопросу объ «одномъ» и «Войскѣ» зъ области нарушенія казачьихъ обычаевъ и правъ И. А. Лисаневичъ передалъ мінѣ «по секрету» слѣдующій комическій и, казалось бы, маловѣроятіный случай, но самъ вице-губернаторъ, котораго я близко зналъ, какъ не рядового въ земстівѣ дѣятеля и безукоризнеінно честнаго человѣка, былъ очевидцем этого случая. Случай произошелъ на Новый Годъ, — день, съ котораго начинается у уральскихъ казаковъ зимнее рыболовство, или багреніе. Изъ г. Уральска на берегъ рѣки высыпала масса народа, — казаки-рыболовы и служилые, начальство, съ Наказнымъ Атаманомъ во главѣ, скупщики рыбы, торговцы съѣстнымъ и напитками, и многочисленные зрители. Багренье началось съ установленнаго молебна и традиціоннаго выстрѣла изъ пушки. Когда раздался этотъ выстрѣлъ, казаки рыболовы, стоявшіе съ пешнями и баграми въ рукахъ, длинною вереницею вдоль берега рѣки у самой воды, бросились занимать мѣста (на правѣ первой заіимки), быстро пробивали ледъ желѣзньши пешняміи, образуя достаточныя по размѣру полонки, черезъ которыя и таскали со дна рѣки рыбу. Это былъ день такъ наз. «царскаго багренія». Пойманная рыба «вся шла по начальству» — лучшая икра и рыба отвозились въ Петербургъ «царю въ подарокъ» (я не помню — отвозилась ли рыба царскаго багренія и при Лисаневичѣ или нѣтъ), а остальная рыба распредѣлялась между Наказнымъ Атаманомъ и всѣмъ чиноівнымъ казачьимъ персоналомъ. Уловъ рыбы въ этотъ разъ былъ малъ. Казачьи чиновники попросили Наказнаго Атамана назначить царское багренье и на слѣдующій день. Войсковой Атаманъ потребовалъ сани для отъѣзда въ городъ и, по обычаю, пошелъ поздравить казаковъ съ началомъ багренья. Казаки выстроились по военному, со стариками впереди. Атаманъ послѣ поздравленія съ первымъ уловомъ, по привьгчкѣ — начальническимъ тономъ, сказалъ:

— Сегодня, казаки, багренье неудачное. Мало рыбы. Назначаю и на завтра царское багренье!

— Что? — раздалось нѣсколько голосовъ изъ переднихъ рядовъ. — Ты пріѣхалъ къ намъ устанавливать свои , порядки? — И стоявшіе впереди казаки начали засучивать рукава.

Атаманъ съ испугу побѣжалъ къ конямъ; старики двинулись за нимъ. Спѣша, атаманъ попалъ въ сани не ногами, а руками, съ приподнятьгми пятками вверхъ, и крикнулъ кучеру: «пошелъ!». Тройка быстро умчала его въ городъ Уральскъ.

Произошло замѣшательство. Задніе ряды казаковъ не видѣли, что творилось впереди. Нашлись благоразумные казаки, посовѣтовавшіе «молчать до разслѣдованія». Того же мнѣнія были и чиновные казаки. И казаки замолчали нарушеніе ихъ порядковъ Наказнымъ Атаманомъ и бѣгстіво его въ г. Уральскъ. Атаманъ тоже молчалъ.

Я передаю этотъ фактъ по памятн изъ записокъ, уничтоженныхъ въ набѣгѣ на мой хуторъ Джанткотъ большевицкою революціонною молодежью, отвѣтившей на вопросъ: «зачѣмъ они сдѣлали это?» категорическимъ вопросоімѣ съ ихъ стороны: «а на що він, бісова душа, пише?». Очень можетъ быть, что редакція переданнаго факта не совсѣмъ точна или нѣсколько ярко окрашена, но наличность самого факта несомнѣнна и характерна въ связи съ другими, еще болѣе характерными фактами изъ жизни казаковъ. Тутъ характерно было, во-первыхъ, то, что Войсковой Атаманъ былъ не свой, не «изъ казаковъ», а, во-вторыхъ, самый фактъ расправы съ однимъ и, при томъ, самымъ большимъ въ Войскѣ тузомъ, съ засучиваніемъ при этомъ рукавовъ. Очевидно, способъ расправы казаковъ одного за всѣхъ или за Войско былъ еще живъ и силенъ у уральцевъ и отдавалъ стариной запорожскихъ расправъ.

Само собой разумѣется, что и энергичная расправа казаковъ съ Атаманомъ просвѣчиваетъ, хотя и «милой», но отживающей стариной. Казаки успѣшно боролись съ лодочкой, но что подѣлаешь съ пароходомъ, шумящимъ и бурлящимъ воду въ рѣкѣ, который движетъ въ свою очередь мощныя культурно-эволюціонныя достиженія? Тутъ безсилъна уже жилистая рука, и требуется голова, творящая духовныя цѣнности и высшіе порядки у казаковъ.. Я ограничусь, поэтому, изложенными выше фактами, хотя и недалѳкой, но все-таки старины, и перейду къ фактамъ обновленной старины въ казачьей жизни.

Въ 1906 году была открыта на Кубани первая казачья Войсковая Рада со времени фактическаго возникновенія казачьяго Войска въ этомъ краѣ, въ 1792 г., т. е. черезъ 114 лѣтъ. Это, можно сказать, по тому времени было чрезвычайное вообще для всего казачества обстоятельство, на которое тогда не было обращено казаками должнаго вниманія. Какъ я уже упомянулъ, появленіе Войсковой Рады было тѣсно связано съ книгою, написанною мною по просьбѣ Войскового Атамана, при дѣятельномъ участіи моего покойнаго пріятеля Е. Д. Фелицына, бывшаго тогда правителемъ атаманской канцеляріи и секретаремъ Кубанскаго Статистичіескаго Комитета, въ которомъ я состоялъ тогда почетнымъ членомъ. Фелицынъ сообщилъ мнѣ, кромѣ бывшихъ у меня, огромную массу матеріаловъ. Условія для работы были, хотя и связанныя съ необычайною спѣшностью, но благопріятныя. Атаманъ былъ свой, донской казакъ Г. А. Леонавъ, исторію я писалъ, которая заранѣе предназначалась Наслѣднику Николаю, на условіи недопущенія ни малѣйшей въ редакціи помѣткіи и, тѣмъ болѣе, поправокъ и добавленій. Единолично я составилъ весь сборникъ «Кубанское казачье Войско 1696 — 1888 г.г.», подъ исторіей Войска поставилъ свою фамилію, подъ статьей «Кошевые, войсковые и наказные атаманы», составленную также мною въ г. Воронежѣ, гдѣ я писалъ и почти немедленно печаталъ, фамилію Фелицына и въ заголовкѣ редакторомъ обозначилъ тоже Фелицына по двумъ соображеніямъ: во-первыхъ, въ силу служебной благонадежности Фелицына, такъ какъ я, хотя и былъ почетньимъ членомъ, но въ Петербургѣ числился «неблагонадежнымъ человѣкомъ, съ воспрещеніемъ въѣзда въ Петербургъ и въ Москву, а, во-вторыхъ, изъ желанія продвинуть на высшую ступень службы Фелицына, незамѣнимаго работника по Кубановѣдѣнію. Книгу я успѣлъ составить напечатать къ пріѣзду въ Екатеринодаръ Александра III въ 1888 г., и она вручена была Наслѣдйику Николаю. Прибавлю, что исторія Кубанскаго казачьяго Войска въ томъ духѣ, какъ она была написана мною, съ подчеркиваніемъ казачьяго самоуправленія, значенія Рады и казачьихъ порядковъ, не была бы допущена ни къ составленію, ни къ печатанію, ни, тѣмъ болѣе, ко врученію ея Царю и Наслѣднику, если бы во главѣ Кубанскаго Войска не было двухъ казаковъ:донского — наказнаго Атамана Г. А. Леонова и кубанскаго — правой руки Атамана — есаула Фелицына.

Черезъ 18 лѣтъ послѣ выхода книги и врученія ея Наслѣднику, когда Николай II былъ уже императоромъ, около 1906 года на Кубани намѣтилмсь серьеэные аграрные безпорядки, вслѣдствіе крайне неравіномѣрнаго распредѣленія казачьихъ замель, годныхъ для земледѣлія и для скотоводства. Казаки нѣкоторыхъ закубанскихъ станицъ, расположенныхъ въ горныхъ, лѣсныхъ и малярійныхъ дебряхъ Закубанья, буквально голодали, болѣли и бѣдствовали отъ недостатка хлѣба и экономической безпомощности, а по правую сторону Кубани, въ степныхъ мѣстахъ — на Черномории и на Старой Линіи — хлѣба было такъ много, что онъ въ огромномъ количествѣ направлялся заграницу черезъ Новороссійскій, Ейскій, Ясенскій, Ахтарскій и др. порты. Кубань въ то время дѣлилась на четыре войска, или части, — на Черноморію, Старую Линію, Новую или Лабинскую линію и Закубанъе. Каждое войско имѣло свою территорію, съ опредѣленными границами, и свое землевладѣніе. Помирить зѳмельные интересы голодающаго закубанца и сытого старолинейца не было никакой возможности. Пахло явными безпорядками.

Въ это время наказнымъ Войсковымъ Атаманомъ на Кубани былъ уральскій казакъ генералъ Михайловъ. Это былъ казакъ «съ головы до ногъ». Онъ держался запросто, по-казацки, съ нерядовыми и рядовыміи казаками, при случаѣ любилъ погулять въ казачьей компаніи. Что ставили ему въ вину чиновные казаки и даже интеллигенція, но, при наличии этого казачьяго «звычая», по своей искренней привязанности къ казачьей массѣ, Михайловъ сдѣлалъ столько для казачьяго населенія добра въ духѣ поддержки казачьяго режима, сколько не сдѣлали нѣсколько Атамановъ, его предшественниковъ. Онъ согласился и поѣхалъ въ Петербургъ просить у Ніиколая II открытія казачьей Рады, которая только одна могла разрѣшить и урегулировать казачій аграрный вопросъ. Если бы самъ Николай II не имѣлъ явныхъ представленій о хозяйственномъ значеніи у казаковъ Рады, то это было бы просто дерзостью Атамана-казака, за которую генералы слетали со своихъ мѣстъ. Но обстоятельства въ это время благопріятствовали предпріятію Михайлова. Николай II, знакомый съ историческимъ значеніемъ Рады, благодаря упомянутому выше докладу, сразу же согласился на созывъ Рады. Кто-то изъ министровъ или приближенныхъ къ нему сталъ убѣждать его въ неосторожномъ шагѣ, такъ какъ Рада учрежденіе не монархическое и явно революціонное. Подъ вліяніемъ этого, царь приказалъ Атаману Михайлову, — что послѣдній заранѣе передалъ «по секрету» мнѣ, какъ предсѣдателю Рады, — чтобы на Радѣ велись разговоры объ однихъ казачьихъ земляхъ и ни о чемъ больше; въ противномъ случаѣ, Атаманъ обязанъ былъ немедленно закрыть Раду. Вотъ на этомъ пунктѣ и произошелъ казусъ, въ высшей степени характерный и показательный для тогдашняго эволюціонно-духовнаго настроенія кубанскіихъ казаковъ.

На открытой Кубанской Радѣ, въ составѣ 420 представителей отъ станицъ, значительное большинство составляли черноморцы, бывшіе потомки Запорожья. Черноморцы имѣли жалованныя, — Екатериною II, Павломъ, Александромъ I, Николаемъ I и Александромъ II, — грамоты на одну и ту же территорію земель съ побережьями водъ въ предѣлахъ восточной части Азовскаго моря и Карпенскаго или Таманскаго пролива. Это были самыя обширныя и цѣнныя земли и угодья, и вотъ они составляли тотъ рьгчагъ, которымъ можно было двинуть и спокойно разрѣшить аграрный вопросъ на принципѣ соглашенія четырехъ казачьихъ войскъ съ ихъ земельными территоріями. Для меня, какъ предсѣдателя Рады, избраннаго подавляющимъ большинствомъ голосовъ, сразу ясно же намѣтились два кардиналъныхъ вопроса, подлежавшихъ практическому разрѣшенію: во-первыхъ, соединеніе всѣхъ четырехъ войскъ по землевладѣнію въ одно коллективное цѣлое, и, во-вторыхъ, обезпечіеніе бѣднѣйшихъ станицъ Закубанья продородными землями на правой степной полосѣ Кубани. изъ такъ называемыхъ, войсковыхъ запасныхъ земель, на условіи замѣны отданныхъ въ степяхъ земель лѣсными землями Закубанья. Рада вела свои работы въ теченіе 11-ти сутокъ энергично и упорно, днемъ и ночами. Въ цѣляхъ удобства работъ, по соглашенію, она была подраздѣлена на четыре части или подрады — Черноморскую, Старолинейіную, Ново-линейную и Закубанскую, по числу четырехъ объединенныхъ по землевладѣнію войскъ. Каждая подрада ставила и рѣшала свои вопросы особо, а потомъ всѣ вмѣстѣ подвергали ихъ общему обсужденію и рѣшенію. Мнѣ, какъ черноморцу, пришлось наиболѣе работать въ Черномоірокой подрадѣ, а, какъ предсѣдателю Рады, и въ трехъ остальныхъ подрадахъ, преимущественно въ Закубанской. Это давало мнѣ возможность детально знакомиться со взглядами на землю и на важнѣйшіе вопросы казачьихъ порядковъ и быта въ массѣ казаковъ, какъ лучшихъ представителей станицъ и, такимъ образомъ, черпать, съ одной стороны, то, что требовалось для практическаго разрѣшенія назрѣвшихъ аграрныхъ задачъ, а, съ другой, пополнять свои свѣдѣнія по казачьей идеологіи. Могу откровенно сказать, что никогда въ своей жизни и долголѣтніей практикѣ я не переживалъ такого подъема собственныхъ силъ и не наблюдалъ того же у другихъ. Всѣ мы, казалось, точно въ котлѣ, варились въ теченіе двухъ недѣль. Но оба вопроса, съ моей точки зрѣнія, разрѣшились удовлетіворительно. Аграрный вопросъ на территоріи въ четыре миллііона слишкомъ десятинъ, — не помню точной цифры, — приведенъ былъ къ благополучному концу: четыре земельныя территоріи, принадлежавшія четыремъ обособленнымъ по землевладѣнію войскамъ, были соединены въ одну коллективную; нуждающимся казакамъ Закубанья рѣшено было отвести тучныя земли для зернового хозяйства въ степной полосѣ, а жителямъ этой безлѣсной полосы въ замѣнъ дать лѣсныя земли въ горахъ Закубанья. Я отмѣчу нѣкоторыя черты того, что я отношу къ духовнымъ достиженіямъ казаковъ на пути непреоборимаго эволюціоннаго движенія интеллекта и этики.

Нужно было прежде ,всего подвинуть впередъ черноморцевъ, за которыми потомъ, по моему предположенію, должны были пойти и казаки другихъ частей Рады. Но съ первыхъ же словъ казаки засыпали меня возраженіями: «что скажутъ станицы » всѣ неприсутствующіе эдѣсь казаки? Вѣдь, на отдачу земли, принадлежащей всему Черноморскому войску, насъ никто не уполномачиівалъ; а отдать черноморскія земли никто не имѣлъ права, такъ какъ они закрѣплены были за Войскомъ царскими грамотами; передача земель будетъ даромъ съ нашей стороны и намъ не простятъ ее черноморцы; лучше помогать закубанцамъ хлѣбомъ, а не землями». Возраженія эти было легко опровергнуть: мы были уполномочены станицами на опредѣленное дѣло — на разрѣшеніе аграрнаго вопроса, съ чѣмъ были знакомы, въ общихъ чертахъ, станицы; такое большое дѣло, какъ земельное, непремѣнно вызоветъ въ населеніи сёрьезные и оживленные разговоры за и противъ, какъ и у насъ, на Радѣ, и большинство голосовъ на ней за то или другое рѣшеніе послужитъ критеріемъ и на мѣстахъ; если мы, черноморцы, какъ казаки, считаемся въ важнѣйшихъ казачьихъ дѣлахъ вообще, то слѣдуетъ согласиться и территоріально по землѣ, — пусть будетъ одно Войско, это сильнѣй для всѣхъ насъ, а намъ и выгоднѣе; ибо мы за одну десятины пашни на нашей территоріи получили на другой территоріи три десятины земли съ лѣсомъ, и это поймутъ станичники, потому что это и справедливо, и выгодно для обѣихъ сторонъ; это будетъ не помощью закубанцамъ хлѣбомъ, способъ болѣе дорогой, благотворительный, сложный и рискованный. Я и мои сторонники налегали, главнымъ образомъ, на послѣднія соображенія о выгодѣ мѣны и на этическую сторону дѣла. Съ цифрами въ рукахъ о повышенномъ ростѣ цѣны на лѣсные матеріалы, цѣнившіеся въ степныхъ станицахъ на вѣсъ золота, сравнителъно съ цѣнами на землю, мы ставили противной сторонѣ на разрѣшеніе ультимативно: кто же из станичниковъ похвалитъ и поблагодаритъ насъ за то, что мы упустимъ изъ рукъ выігодное дѣло, отворачиваясь отъ прямой казачьей обязанности помочь брату казаку основательно, твердо, рѣшительіно, а не съ отговорками и палліативами? Три дня и три ночи черноморцы раздумывали и спорили при обсужденіи всѣхъ этихъ вопросовъ за и противъ и, подавляющимъ большинствомъ голосовъ, противъ 4 или 5, рѣшили объединить казачьи территоріи, а запасныя земли войсковыхъ участковъ на Кугосѣ и вблизи г. Ейска передать кубанцамъ на условіи обмѣна одной десятииы пашни на три десятины лѣса въ горахъ. За черноморцами пошли и линейцы. Въ такомъ смыслѣ было ссоставлено и общее постановленіе всей Рады, которое за подписью предсѣдателя Рады и было утверждено Николаемъ II. Это было Высочайшее повелѣніе или законъ, утвержденный царемъ въ небываломъ въ Россійской имперіи порядкѣ и отъ небывалаго еще законодательнаго учрежденія — Первой казачьей Рады на Кубани.

Опираясь на экономическіе мотивы при обсужденіи деталей общаго аграрнаго вопроса, я зорко слѣдилъ за духовнымъ настроеніемъ казаковъ, мѣряя его чисто моральными мѣрками, готовностью служить казачеству не только разумно, но и морально, и съ удовольствіемъ замѣтилъ, что многіе изъ казаковъ руководились не столыко экономическими расчетами и соображеніями, сколько чисто этическими мотивами. «Мы всѣ братья казаки и должны помогать другъ другу. На что-жъ мы и казаки!» — говорили они. Неожиданное обстоятельство, какъ молнія, освѣтило моральное настроеніе казаковъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и идеологію казачьей политики и этики.

Въ обширномъ помѣщеніи на 400 слишкомъ присутствующихъ казаковъ я сидѣлъ на возвышеніи для президіума и усердно старался придать болѣе краткую и ясную формулировку одному изъ постаноівленій. У меня попросилъ слова есаулъ М. Я спросилъ его: «Вы по аграрному волросу?», и, не разслышавши его отвѣта, разрѣшилъ ему говорить. Но, при первыхъ же словахъ говорившаго я замѣтилъ сильное движеніе среди членовъ Рады. Вслушиваясь въ рѣчь говорившаго, я уловилъ выраженіе «снять позорное пятно, наложенное на насъ урупцами», а потомъ изъ дальнѣйшаго выяснилось, что есаулъ предлагалъ Радѣ выбрать делегацію и послать ее къ царю Николаю, чтобы онъ снялъ позорное пятно, наложенное урупцами на Кубанское казачъе Войско.

Въ свое время, въ газетахъ было напечатано, что это было за пятно. Первый Урупскій казачій полкъ былъ посланъ изъ Кубани за предѣлы для усмиренія мирнаго населенія. Казаки, придя на мѣсто и узнавши, что имъ предстоитъ такъ наз. «экзекуція» мирнаго населенія, рѣшительно отказались чинить расправу. Убѣжденія командира полка не подѣйствовали на взволнованный полкъ. Скинувши полковыхъ офицеровъ и полковника, казаки выбрали урядника Курганова командиромъ и, въ полномъ составѣ, двинулись, со знаменемъ и значками, обратно на Кубань. Въ Екатеринодарѣ были оданы въ арсеналъ энамя и предметы полкового хозяйства, а сами казаки отправились по домамъ въ станицы. Это былъ необычайный скандалъ, за который обыкновенно жестоко наказывали и разстрѣливали виновниіковъ, но на этотъ разъ наказаніе было примѣнено слабое, а самъ Кургановъ былъ приговоренъ къ высылкѣ въ Сибирь.

Понявши, въ чемъ состояло предложеніе есаула и почему этимъ предложеніемъ были взволнованы такъ сильно казаки, я нашелъ выходъ въ своей глухотѣ и, поднявшись съ предсѣдательскаго мѣста, громко спросилъ: «слышали вы, господа депутаты, что предлагаетъ есаулъ М.?».

— Слышали, слышали! — буквально заревѣли члены Рады, и во многихъ мѣстахъ замелькали жесты со сжатыми кулаками.

— Онъ, — продолжаю я при воцарившемся молчаніи, — предлагаетъ выбрать делегацію изъ среды членовъ Рады и послать ее въ Петербургъ къ Государю проситъ о прощеніи урупцевъ, какъ лучшихъ у насъ казаковъ!

Эффектъ получился поразительный. Со всѣхъ сторонъ раздались крики: «вѣрно, вѣрно! Послать такую делегацію»! А растерявшійся есаулъ Христомъ Богомъ клялся, что онъ ничего подобнаго не предлагалъ и что господинъ предсѣдателъ ослышался. Но въ это время раздался телефонный звонокъ, и по телефону послышалось приказаніе изъ атаманскаго дворца, чтобы немедленно явился туда предсѣдатель Рады.

Я отправился. Во дворцѣ я не засталъ атамана Михайлова. «Дежурилъ», т. е. слѣдилъ за преніями Рады старшій помощникъ атамана М. П. Бабичъ, генералъ-черноморецъ. «Что тамъ у васъ случилось?» — спрашиваетъ онъ меня. — «Требуется Раду закрывать?».

Я коротко разсказалъ о казусѣ и какъ казаки настроены, заключивши словами: «закрывать Рады ни въ коемъ случаѣ нельзя». И, на вопросъ Бабича: «что же слѣдуетъ сдѣлать?», я, будучи съ нимъ въ хорошихъ отношеніяхъ, предложилъ прекратить дѣло домашнимъ способомъ, который состоялъ въ томъ, что кучку офицеровъ, откуда вышелъ есаулъ съ ихъ предложеніемъ, я «проберу» отечески, какъ предсѣдатель, а съ членовъ Рады возьму честное слово, что никто изъ нихъ не откроетъ рта и никому ни одного звука не выпуститъ о происшествіи въ Радѣ. «На казаковъ я надѣюсь», — замѣтилъ со своей стороны заступающій мѣсто Атамана, — «идите съ Богомъ и устраивайте все по домашнему».

Входя въ прихожую того помѣщенія, въ которомъ засѣдала Рада, я наткнулся на есаула, который, видимо, былъ уже въ «передѣлкѣ» казаковъ. «А, что — надѣлали дѣловъ!» — шутя замѣтилъ я ему. Ломая руки, есаулъ заклиналъ меня защитить отъ казаковъ. «Они разорвутъ меня на клочки», — говорилъ онъ. — «Ей-Богу, не я выдумалъ это предложеніе, а полковникъ К. Онъ меня и заставилъ внести предложеніе, чтобы заставить Раду сразу принять его, пока казаки не одумаются.» Въ этотъ моментъ нахлынули казаки и я отправился въ залъ.

Я остановился на серединѣ зала засѣданій и попросилъ членовъ Рады окружить меня по казачьему обыкновенію. Мы будемъ, — обратился я къ членамъ Рады, — совѣщаться по-казацки, и все, что вы услышите отъ меня и что мы рѣшимъ, должно остаться въ глубокой тайнѣ. Атаманъ предупредилъ меня, какъ предсѣдателя, что государь приказалъ ему, чтобы Рада занималась только земельнымъ вопросомъ и, разъ Рада коснется другихъ вопросовъ, она должна быть немедленно закрыта. Значитъ, Рада находится сейчасъ въ моментѣ закрытія. Но давайте подумаемъ, что намъ дѣлать. Я ничего не имѣю, по долгу совѣсти, что-бы осуществить предложеніе есаула М. въ моей передѣлкѣ, т. е. избрать делегацію изъ членовъ Рады къ государю съ просьбой объ освобожденіи отъ наказанія урупцевъ; но, думаю, эта делегація врядъ ли доѣдетъ до Петербурга, а если и доѣдетъ, то очутится потомъ не въ Екатеринодарѣ, а въ ссылкѣ. Я знакомъ съ ссылками и присоединяюсь къ делегаціи, чтобы раздѣлить ея участь, а вы подумайте объ этомъ. Но тогда наши земельныя дѣла, которыя такъ успѣшно слагаются, рухнутъ; ихъ рѣшать будетъ не Рада, а чиновники, и не такъ, какъ мы понимаемъ и желали бы осуществить, да и сама Рада будетъ погребена. Это одинъ исходъ изъ нашего теперешняго положенія. Возможенъ и другой, если мы сохранимъ нашъ казусъ въ тайнѣ, такъ, чтобы никто не зналъ о немъ, а когда кто-нибудь узнаетъ, то скажемъ, что ничего подобнаго не было. Тогда мы можемъ продолжать засѣданіе Рады и доведемъ дѣло до благополучнаго конца. Итакъ, выбирайте одинъ изъ двухъ исходовъ: или делегацію съ вѣроятною ссылкою, или тайну и за дѣло». —Въ ту же минуту со всѣхъ сторонъ раздались дружные крики: «за дѣло! за дѣло!» ..

Инцидентъ былъ исчерпанъ. Я хотѣлъ было прочитать нотацію кучкѣ офицеровъ, но увидѣлъ одного опростоволосившагося есаула. «А гдѣ же полковникъ К.?» спрашиваю я его. «Утікъ» — отвѣтилъ, при общемъ хохотѣ, одинъ изъ казаковъ.

Казусъ воочію убѣдилъ меня въ высокомъ духонномъ настроеніи казаковъ. То, что въ видѣ намековъ мелькало при случайныхъ разговорахъ о необходимости единенія казачьихъ Войскъ, то, — правда въ маломъ масштабѣ, и при благопріятныхъ условіяхъ близкаго сожительства, — свершилось на Кубани удачно и безъ особыхъ затрудненій въ области вопросовъ такого большого калибра, какъ аграрный вопросъ. И моральный подъемъ былъ ясенъ: казаки въ массѣ Рады остались на сторонѣ тѣхъ своихъ собратьевъ, которые, подъ рискомъ ссылки или даже смерти, не захотѣли нести казачью службу для насильственныхъ расправъ и кровавыхъ экзекуцій надъ мирнымъ населеніемъ, а не тѣхъ, кто считалъ позорнымъ пятномъ такой гуманный протестъ противъ насилій и соблазнительнаго мародерства.

Это былъ не единственный случай въ такомъ родѣ на Кубани за дореволюціонный періодъ переживанія его Россіей, но я не буду останавливаться на другихъ, а приведу одно изъ характернѣйшихъ послѣдствій отъ работь первой Рады на Кубани для освѣщенія не казачьей морали, а казачьяго творчества.

Кубанская казачья интеллигенція была сильно заинтересована въ земскихъ учрежденіяхъ, и нѣкоторые казачьи атаманы, какъ самый просвѣщенный изъ нихъ, Н. Н. Кармалинъ, имѣвшій въ свое время отношеніе къ кружку петрашевцевъ, тщетно хлопоталъ объ открытіи земскихъ учрежденій на Кубани. Кубань считалась правительствіомъ неблагонадежной окраиною, и военныя власти опасались даже назначать кубанскія военныя части на реквизиціи и на усмиренія мирнаго населенія, что и оправдалось урупскимъ полкомъ. Кубанскимъ казакамъ не дали, поэтому, земства. Но когда, послѣ осуществленія постановленій Рады, у черноморцевъ Ейскаго, Екатеринодарскаго и Таманскаго отдѣловъ оказались доволъно значительныя площади лѣсныхъ угодій, то для пользованія ими казаки, своего рода явочнымъ порядкомъ, открыли въ этихъ отдѣлахъ земскія учрежденія по лѣснымъ дѣламъ, къ которымъ впослѣдствіи пристягнули и другія дѣла земскаго характера. Моя родная станица состояла въ Ейскомъ отдѣлѣ, и я, какъ уполномоченный ея, нѣсколько разъ участвовалъ на ежегодныхъ собраніяхъ уполномоченныхъ станицъ и всегда избирался предсѣдателемъ ихъ, какъ человѣкъ, практически работавшій много лѣтъ въ Воронежскомъ земствѣ. Ежегодные очередные съѣзды уполномоченныхъ представляли собою какъ бы очередныя земскія собранія, а ихъ исполнительные органы — правленія, — по своему типу, напоминали самостоятельныя земскія управы, за отсутствіемъ центральнаго органа въ видѣ губернской управы. Правленіе состояло изъ избранныхъ на собраніяхъ предсѣдателя и членовъ, которые вѣдали дѣлами при помощи наемныхъ спеціалистовъ и служащихъ, на подобіе третьяго элемента у земствъ. Раньше лѣса были войсковыми и находнлись въ вѣдѣніи областного правленія, административнаго органа съ хозяйственною окраскою, но лѣсныя угодья тогда давали очень скромные доходы. Съ передачею лѣсовъ изъ областного правленія въ станицы, доходныя статьи отъ лѣсовъ возросли до невѣроятной степени въ рукахъ уполномоченныхъ отъ станицъ. По Ейскому отдѣлу лѣса, при управленіи чиновниковъ, давали что-то отъ 1200 до 2000 р. ежегоднаго дохода; земское правленіе станицъ въ первый же годъ повысило доходность лѣсовъ до 7000 р., черезъ годъ семитысячный доходъ увеличился въ четыре раза, а эта новая цифра еще черезъ годъ удвоилась, и такъ поступательно доходность увеличивалась и въ послѣдующіе годы. И, замѣчательно, что эти увеличенія доходности слагались изъ суммъ отъ эксплуатаціи цѣнныхъ лѣсныхъ матеріаловъ въ самомъ маломъ, относительно, размѣрѣ, а падали, главнымъ образомъ, на доходы отъ разработки каменныхъ породъ на строенія или на известь, отъ отдачи въ аренду пастбищъ или луговъ, за сборъ лѣсныхъ плодовъ и т. п. Лѣсъ строительный и молодой по Ейскому лѣсничеству тіщательно охранялся и лѣсничему поручены были таксаціонныя и топографическія работы въ цѣляхъ лучшей постановки лѣсного дѣла, т. е. работы меліораціоннаго характера. Съ увеличеніемъ доходовъ отъ лѣса, они не передавались въ кассы станицъ, чего добивались нѣкоторыя станицы, а оставались въ правленіи, и эти суммы расходовались на разныя общественныя нужды и, прежде всего, на народное образованіе, а по Таманскому отдѣлу казаки пробовали оборудовать, вмѣстѣ съ лѣснымъ дѣломъ, курортъ съ минеральными водами, чего не встрѣчалось ни въ одномъ земствѣ обширной Россіи.

Такимъ образомъ, по мѣрѣ роста доходовъ, лѣсные казачьи органы приближались къ типу земскихъ, со своеобразной окраской казачьихъ особенностей. Никакихъ заксоновъ высшее въ государствѣ правительство для руководства казакамъ въ ихъ явочныхъ земскихъ учрежденіяхъ не давало. Законами служили для нихъ собственныя постановленія ежегодныхъ собраній изъ уполномоченныхъ отъ станицъ, и никакимъ земскимъ положеніемъ отъ правктельстіва ни собранія, ни ихъ исполнительные органы — правленія — не пользовались; были лишь свои, записанныя въ книги, постановленія.

Такъ слагалось казачье творчество у черноморцевъ, которые, если не позволялъ имъ прямой законъ, то они его дополняли по своему. Не позволяло имъ высшѣе правительство соорудить желѣзную дорогу на принципѣ постройки и управленія ею на капиталы станичныхъ обществъ, въ виду прямого противорѣчія такого предпріятія съ акціонерными законами; тогда черноморцы перевернули этотъ законъ ногами вверхъ, а головой внизъ, распредѣливши эту голову, въ формѣ желѣзнодорожныхъ акцій, по станичнымъ обществамъ на ихъ капиталы, съ запрещеніемъ передавать акціи въ частныя руки изъ обществъ, и создали, такимъ образомъ, огромное предпріятіе — Черноморско - Кубанскую желѣзную дорогу, отъ донскихъ степей и до морей, какъ предпріятіе станичныхъ обществъ, съ ихъ стариннымъ запорожскимъ укладомъ: и тутъ директорами хозяевами дороги оказались избранныя изъ среды уполномоченныхъ отъ станицъ лица на собраніяхъ уполномоченныхъ. Но даже это грандіозное предпріятіе не имѣло для массы казачьяго населенія такого культурнаго значенія, какое сулили ему скромныя казачьи земскія учрежденія, возникшія явочнымъ порядкомъ, помимо законодательства и безъ всякаго контроля высшей правительственной власти. По-истинѣ, можно сказать, высшее Россійское правительство проворонило порожденіе на Кубани земства, котораго оно упорно не хотвло дать казакамъ, видя въ немъ ревлюцію, а казаки перевернули эту революцію на эволюцію.

Дальнѣкшее непосредстъенное мое участіе въ общеказачьемъ дѣлѣ было связано со второю Государственною Думою, въ которую я попалъ членомъ отъ Кубанскаго Войска. Здѣсь я сразу задумалъ образовать казачью фракцію, памятуя то, что я видѣлъ въ жизни казаковъ разныхъ Войскъ и о чемъ отчасти упомянуто выше. Дѣло пошло быстро и легко, какъ этому, казалось, и слѣдовало быть у казаковъ. Наибольше членовъ въ Думу дали Донскіе казаки — Воронковъ, Ушаковъ, Харламовъ и др., отъ Кубани было два — я и Бардижъ, отъ Терцевъ покойный М. А. Карауловъ, отъ остальныхъ Войскъ по одному депутату, вообще во фракцію вошли всѣ казачьи депутаты; предсѣдателемъ фракціи казаки выбрали меня. Но такъ свѣже-испеченная организація ничѣмъ особеннымъ не заявила себя. На это вліяли троякаго рода причины: неподготовленность образованія фракціи на мѣстахъ, въ самихъ Войскахъ, распорошеніе казачьихъ депутатовъ по разнымъ политичеокимъ партіямъ, такъ какъ самостоятельной политической казачьей партіи не было ни въ одномъ казачъемъ Войскѣ, и огромная масса, въ связи съ этими двумя причинами, общей думской работы. При этихъ условіяхъ, всѣ члены фракціи попали въ просакъ — не завели своей почты для сношенія съ избирателями. Не помню, какъ у другихъ членовъ, но у меня перехватывалась вся переписка съ Кубанью. Такимъ образомъ, члены казачьей фракціи и тѣмъ, что организовали фракцію внѣ Войскъ, и правительствен-ными агентами были, такъ сказать, отплетены отъ своихъ казачьихъ Войскъ. Правительство или, можетъ быть, самъ Столыпинъ, почуяли въ казачьей фракціи опасный элементъ, какъ только выявилась оппозиціонная физіономія нашей фракціи. Въ этомъ меня убѣдилъ казакъ со стороны.

Однажды ко мнѣ на квартиру явился рослый красивый джентельменъ, въ которомъ я угадалъ по внѣшнимъ пріемамъ браваго казака. Это былъ дѣйствительно урядникъ одной изъ станицъ на Кубани. Онъ разсказалъ мнѣ, что онъ гвардеецъ и служилъ въ конвоѣ Его Величества и что по окончаніи службы его сильно уговаривали остаться еще на этой службѣ и служить при царскомъ дворѣ, но онъ отказался, такъ какъ читалъ книжки и видѣлъ справедливыхъ людей, которые ему объяснили, что значитъ служить царю съ министрами и служитъ народу. «Мы, казаки, — заявилъ мнѣ мой неожиданный гость, — знаемъ васъ, и я пришелъ къ вамъ, какъ къ отцу или духовнику. Скажите мнѣ прямо, что правильно ли я поступилъ?». Не зная, съ кѣмъ я имѣю дѣло, я отвѣтилъ ему въ томъ смыслѣ, что разъ онъ дѣйствовалъ по нравственнымъ побужденіямъ и связанными съ ними убѣжденіями, то правильно. Тогда урядникъ сказалъ мнѣ, что онъ измѣнилъ прежнее свое рѣшеніе и остался на службѣ въ Петербургѣ по министерству внутреннихъ дѣлъ въ отдѣленіи, вѣдающемъ сыскомъ, и добился того, что теперь знаетъ, кто и за кѣмъ приставленъ слѣдить, почему и пришелъ ко мнѣ, чтобы передать мнѣ, кто за мною слѣдитъ и кто, за моимъ товарищемъ и сожителемъ Бардижемъ. Въ это время мы стояли оба на третьемъ этажѣ дома, гдѣ помѣщалась квартира, и смотрѣли на противоположную сторону улицы. «Вонъ, вонъ, — тотъ высокій, онъ за вами слѣдитъ», — сказалъ мой гость и указалъ мнѣ на фигуру, стоявшую подъ воротами противоположнаго дома, противъ оконъ моей квартиры, и подробно описалъ примѣты фигуры, пріемы слѣжки и пр. Къ Бардижу приставленъ былъ другой наблюдатель, ростомъ далеко меньшій, а за мною даже два. Всѣ сообщенныя мнѣ свѣдѣнія мы провѣрили и прекрасно знали нашихъ наблюдателей, которые слѣдовали за нами буквально по пятамъ. Я серьезнаго значенія не придавалъ этой комедіи, но понялъ, что она относилась ко мнѣ, какъ къ предсѣдателю фракціи и что, слѣдовательно, фракціи придается министерствомъ внутреннихъ дѣлъ значеніе. Говорилъ я по этому поводу съ товарищами, но дальше разговоровъ дѣло не пошло.

Болѣе существеннымъ препятствіемъ нашей малопродуктивной дѣятельности служило то обстоятельство, что мы были, съ одной стороны, казаки, а, съ другой, разнопартійцы. При новизнѣ партіи, полномъ отсутствіи матеріальныхъ средствъ, недостаточности свѣдѣній объ отношеніи казачьяго населенія къ Думѣ, о возможности заложить ядро фракціи въ каждомъ Войскѣ на мѣстахъ и т. п., члены фракціи, такъ сказать, были какъ бы приклеены къ своимъ партіямъ, въ однихъ случаяхъ, а въ другихъ замѣчался несомнѣнный индифферентизмъ. Связи членовъ съ политическими партіями явно отнимали время по фракціонной работѣ. Мой товарищъ буквально пропадалъ у кадетовъ. Я тоже тамъ бывалъ по прежнимъ близкимъ связямъ со многими членами, когда мы съѣзжались въ Москву изъ разныхъ мѣстъ Россіи по вапросу о конституціи и собирались на нелегальныя засѣданія въ частныхъ квартирахъ, какъ напр., у княізей П. и П. Долгоруковыхъ. А, главное, вхожденіе казака въ ту или другую политическую партію путало работу его въ собственной фракціи и иногда ставило его въ фальшивое положеніе.

Самъ я попалъ въ такое двусмысценное положеніе. Состоя въ партіи народныхъ соціалистовъ, я исправно посѣщалъ засѣданія партіи и, пока баллотировка постановленій Думы програмно согласовалась въ казачьей фракціи и въ партіи народныхъ соціалистовъ, взаимоотношенія у казака члена своей фракціи и казака народнаго соціалиста были прекрасныя и шли, какъ по маслу; но въ одномъ случаѣ я очутился, что называется, между двумя стульями: — какъ казачій депутатъ, я долженъ былъ голосовать за постановленіе, какъ требовалъ того данный мнѣ казаками избирателями писанный наказъ, а, какъ народный соціалистъ — противъ постановленія, въ силу партійной тактики. Я заявилъ въ партіи, что мнѣ предстоитъ одно изъ двухъ: баллотировать по казачьему наказу, и тогда я долженъ выбыть изъ состава партіи народныхъ соціалистовъ, или же вмѣстѣ съ народными соціалистами, но тогда я долженъ сложить свои депутатскія полномочія, отправиться на Кубань и возвратить избирателямъ ихъ мандатъ, въ силу даннаго мнѣ казаками наказа. Партія рѣшила, что я буду баллотировать, какъ казакъ, но останусь въ партіи. Въ газетахъ, разумѣется, раздѣлали меня подъ корешокъ за несогласованность моихъ дѣйствій съ партіею, и впослѣдствіи кто-то напечаталъ въ дополнительномъ томѣ «Словаря Брокгауза и Ефрона» о таковомъ моемъ поступкѣ въ дополненіе къ давольно лестной для меня біографіи въ основномъ томѣ словаря. Я не далъ разъясненія въ газетахъ по простому соображенію, чтобы не давать картъ въ руки тѣхъ, кто приставилъ ко мнѣ двухъ наблюдателей, тѣмъ болѣе, что въ массѣ кубанскихъ казаковъ началась около того времени мѣна идеологіи о правящихъ сферахъ въ духѣ идеологіи урупцевъ.

Я отмѣчу характеръ этой мѣны. Имѣя близкое соприносновеніе съ народомъ во всю свою жизнь, я всегда съ интересомъ слѣдилъ за легендами въ народной массѣ на тему объ идеализаціи царской власти. За годъ или два до конституціи мнѣ сообщилъ одинъ изъ моихъ сотрудниковъ (М. А. Дикаревъ) легенду, циркулировавшую между великороссами Воронежской губерніи о томъ, что «царь то нашъ батюішка разошелся съ дворянами и подѣлилъ землю между всѣми поровну, и самъ себѣ, сердечный, и своимъ сродственникамъ назначилъ только по четыре десятинки на душу». Крестьяне ожидали «распоряженій» въ этомъ духѣ. Но уже послѣ первой Думы такія легенды, какъ метлой, были сметены изъ обращенія. Крестьяне стали ждать разверстанія земли отъ Думы. У казаковъ подобныхъ легендъ не было, такъ какъ земли на своихъ территоріяхъ они считали «своими» и по своему желали распоряжаться; но казаки, какъ демократы, косо глядя на «офицерское сословіе», какъ дворянъ, получившихъ землю въ частную собственность, считались съ министрами у царя, какъ необходимыми агентами въ государственной машинѣ. Когда же была «разогнана» вторая Дума и, въ томъ числѣ, казачъи депутаты, то у казаковъ измѣнилась идеологія въ томъ смыслѣ, что царь опирается на дворянъ и пошелъ противъ народа, изгоняя изъ Думы избранныхъ имъ представителей. Я не привожу здѣсь казачьей легенды по этому поводу на Кубани, въ виду значительнаго объема ея въ изложеніи, но отмѣчу, что «разгоны» министрами Государственной Думы болѣе всего вредили самимъ министрамъ и расшатывали царскую власть. Самомнящіе мннистры никакъ не могли взять въ толкъ, что слову думскаго депутата, какъ народнаго избранника, народъ придавалъ больше вѣры, чѣмъ книжкамъ, газетамъ и устной рѣчи, и что ни одинъ способъ пропаганды не давалъ такого быстраго распространенія въ массѣ представленій о дѣйствительномъ положеніи дѣлъ, какъ правдивое слово «изгнаннаго» изъ Думы депутата, которому народъ безусловно довѣрялъ.

Все это окончательно меня убѣдило въ томъ, что организацію казачьей фракціи въ Думѣ надо начать съ массы избирателей, выработать опредѣленную казачью программу, пропитанную важнѣйшими интересами казачества, на основѣ общечеловѣческихъ идеаловъ и, сообразно съ этой программой, производить выборы депутатовъ въ Думу. Я видѣлъ ясно, что эволюціонно, такъ, какъ исторически слагалась жизнь казачьей массы, подъ вліяніемъ военныхъ нуждъ и гражданскаго строительства, казаки всѣхъ казачьихъ Войскъ близки между собою. Войну и военное дѣло не только передовики, но уже и рядовая маеса казаковъ понимала, какъ средство защиты родины и борьбы съ ея врагомъ, и отрицательно относились къ примѣненію военнаго казачьяго дѣла къ расправамъ съ мирнымъ гражданскимъ населеніемъ. Но въ гражданскомъ строительствѣ казачье населеніе стояло выше массъ населенія неказачьяго. Казаки были не только демократичны, какъ демократичны вообще народныя массы по Духу и по стихійнымъ побужденіямъ, но у нихъ былъ свой казачій реальный демократизмъ въ казачьихъ порядкахъ по самоуправленію и экономическому укладу, свое гражданское строительство, отчасти приноровленное и къ военному укладу. Но гражданскій бытъ, пропитанный демократическими началами, былъ, разумѣется, высшимъ властямъ не по душѣ; онъ окупался для этой власти военною службою казака, который, служа по военному, брыкался по граждански, отстаивая свои гражданскія права при нажимахъ центральной власти.

И вотъ, при такой близости казачьихъ Войскъ, имъ не доставало единства, какъ на верхахъ, въ придержащей власти, такъ даже въ интеллигенціи. Казачьи придержащія власти ходили въ исторической упряжи централистическаго правительства и, въ видѣ поддержки этой запряжки, даже главный казачій коренникъ — казачій атаманъ на верхахъ, впрягался высшими властями иногда въ казачій экипажъ изъ чужихъ казачьей средѣ особъ. Казачья же интеллигенція ни въ одномъ казачьемъ Войскѣ не имѣла своей казачъей партіи, вродѣ партіи эсеровской или эсдековской, а пользовалась политическимъ варевомъ изъ генетически чуждыхъ ей котловъ, и часто забывала, что на свѣтѣ существуетъ еще большій котелъ въ видѣ общечеловѣческихъ идеаловъ, осуществляемыхъ реально въ разной степени передовыми культурными народами, и что собственно для политическаго варева въ казачьемъ котлѣ существують прекрасные пищевые матеріалы, выработанные исторически казачьею массою населенія. Значительно позже мнѣ пришлось нѣсколько провѣрить, мои, скажу, тогдашнія впечатлѣнія.

Это былъ извѣстный Московскій Съѣздъ членовъ Государственныхъ Думъ, Государственнаго Совѣта и др. государственныхъ учрежденій. Я попалъ на этотъ съѣздь вмѣстѣ съ представителями съ Кубани и, къ моему удовольствію, попалъ въ казачъю среду, состоявшую изъ многихъ незнакомыхъ мнѣ лицъ, которыми я интересовался.

Вниманіе мое сразу же было приковано симпатичною фигурою генерала А. М. Каледина, скромнаго по своей внѣшности и одухотвореннаго казака. Я въ первый разъ видѣлъ Каледина и даже мало слышалъ о немъ, но короткій обмѣнъ съ нимъ мыслями и пренія въ нашихъ засѣданіяхъ, происходившихъ въ теченіе трехъ сутокъ въ общемъ казачьемъ помѣщеніи, привели меня къ заключенію, что во многомъ я единомышленникъ съ этимъ обаятельнымъ генераломъ-казакомъ. Весь ходъ участія въ съѣздѣ насъ, казаковъ, укрѣпилъ меня, какъ въ этомъ частномъ, такъ и въ общемъ убѣжденіи о томъ, что могутъ же сходиться и объединяться между собою не только казаки изъ профессіонально интеллигентной среды, но и казаки изъ среды придержащей власти. Въ этомъ убѣждала меня и совмѣстная работа съ другимъ представителемъ придержащихъ властей — съ оренбургскимъ казакомъ А. И. Дутовымъ.

Дѣло въ томъ, что для составленія казачьей деклараціи, которую читалъ А. М. Калединъ на общемъ засѣданіи Съѣзда, казачье собраніе избрало трехъ лицъ: двухъ кубанцевъ — меня и И. Л. Макаренко и, — не помню хорошо, — кто былъ третьимъ (если не А. И. Дутовъ); но сводку и окончательную редакцію деклараціи Собраніе поручило мнѣ и Дутову. Такимъ образомъ, я имѣлъ полную возможность ознакомиться и оцѣнить казачью идеологію, какъ въ сужденіяхъ всѣхъ вообще представителей казачества на общихъ собраніяхъ, такъ и ближе воззрѣнія А. И. Дутова и отчасти А. М. Каледина, такъ какъ послѣ почти безсонной ночи онъ успѣлъ познакомиться съ нашею съ Дутовымъ сводкою и внести свою долю поправокъ въ нее. Объ этомъ, да и вообще о взаимоотнсшеніяхъ казаковъ въ той обстановкѣ остались у меня свѣтлыя воспоминанія, Наши засѣданія и принятіе казачьей деклараціи прошли оживленно и дружно. Только въ самомъ концѣ нашей общей работы неожиданно повисло въ залѣ засѣданія маленъкое облачко: кто-то изъ донцовъ желалъ прочесть на съѣздѣ декларацію вмѣсто Каледина въ силу того соображенія, что у него былъ громкій голосъ, а у Каледина голосъ тихій. Я рѣшительно запротестовалъ противъ этого, и когда одинъ изъ сторонниковъ этой диверсіи сталъ убѣждать меня въ необходимости этого, то я возразилъ, что для прочтенія деклараціи на съѣздѣ требуется не протодіаконъ казакъ, а лицо извѣстное вообще, и той публикѣ, которая будетъ слушать, въ особенности; такимъ лицомъ былъ у насъ одинъ А. М. Калединъ. Но и безъ того индидентъ былъ быстро исчерпанъ, облачко разсѣялось, чтеніе деклараціи единогласно было поручено Каледину, и мы, казаки, разъѣхались изъ Съѣзда дружною казачьей семьей.

Это казалось мнѣ хорошимъ предзнаменованіемъ. Факты были налицо. При первомъ наступленіи революціонной бури, казаки сумѣли стать крѣпко ногами на казачью демократическую почву. Революція у казаковъ совпала съ эволюціей. Давно жданные порядки и укладъ — казачьи выборные народомъ Рады или Круги, какъ высшій органъ демократическаго режима, выборный Радою и отвѣтственный передъ нею Войсковой Атаманъ, какъ глава исполнительныхъ органовъ и управленія, своя казачья территорія, свои земли и естественныя богатства, свое самоуправленіе, своя администрація, свой судъ, и свободная работа въ дѣлѣ просвѣщенія, культурныхъ и этическихъ достиженій — все это, — а многое изъ него было уже въ эмбріонахъ, — шло теперь широкимъ потокомъ на встрѣчу казачьей демократической жизни въ лучшихъ ея проявленіяхъ и тѣсно соприкасалось съ ними.

Вотъ почему такъ безболѣзненно и легко произошелъ у казаковъ переходъ, при политическомъ крахѣ самодержавныхъ устоевъ, къ реальному творчеству казачества. Безъ натяжки можно сказать, что каждый казакъ и каждая казачка знали и понимали, что такое выборный атаманъ и выборная казачья организація на низахъ, а верхи построены были по этому же типу и не принудительно, не извнѣ навязаны были, а созидались своими выборными лучшими людъми. Я стоялъ въ этотъ интереснѣйшій моментъ очень близко къ Кубанскому казачеству и въ достаточной бдизости для наблюденія къ казачеству Донскому, и могу сказать: ни въ одной части внутренней Россіи не было въ неказачьемъ населеніи ничего подобнаго, что совершилось въ этихъ двухъ казачьихъ Войскахъ. Можно Донъ и Кубань упрекать въ казачьемъ самостійничествѣ, можно критиковать и находить несовершеннымъ ихъ гражданско-государственное строительство, но нельзя доказать, что его не было или что оно кѣмъ-то навязано казакамъ, а не было самостоятедьнымъ ихъ дѣломъ. Все это, по крайней; мѣрѣ, 20 лѣтъ передъ тѣмъ, я видѣлъ и наблюдалъ въ мелочахъ, въ зародышевыхъ и переходныхъ формахъ на демократическихъ низахъ казачьей жизни разныхъ Войскъ, въ первой Кубанской Радѣ 1906 г., въ казачьей фракціи Второй Государственной Думы, на Московскомъ Съѣздѣ государственныхъ дѣятелей въ тѣсномъ кружкѣ казаковъ и вообще въ казачьей жизни, и все это связано въ моей головѣ, какъ историка и соціолога, единою непрерывною историческою нитью.

И, ставя на этомъ точку, мнѣ невольно приходитъ въ голову мысль сформулированія для разрѣшенія каждымъ казакомъ двухъ слѣдующихъ вопросоівъ:

Подлежатъ ли казаки, при возвращеніи на свою родину, отвѣтственности за дѣянія и поступки, которые шли въ разрѣзъ съ казачьими демократическими интересами родины, какъ историческимъ наслѣдіемъ?

Рухнуло ли окончательно и сметено съ лица земли это наслѣдіе, или же существованіе казачества продолжится въ направленіи и связи съ историческимъ шествіемъ и эволюціоннымъ продвиженіемъ казачества по пути культуры и творчества въ лучшихъ общечеловѣческихъ формахъ?..

Казачество. Мысли современников о прошлом настоящем и будущем казачества.

Продолжение темы:

Почему Донские Казаки исповедывают авраамическую (семитскую) религию -- христианство? Смутно угадываемая причина.

С XVI века, торговля -- основной источник дохода Донских Казаков.

Историческая ретроспектива основных принципов самоорганизации Казачьего социума.

О сбережении казачьего исторического и культурного наследия. В частности, на Дону.

Очередной казачий самогеноцид. XVII в. Казаки-низовцы против казаков-разинцев. Донцы-никонианцы против казаков-староверов.

Кодекс чести Степана Разина -- обычаи ордынских ханов. За убийство послов, неминуемая кара -- святая месть.

Последствия булавинского восстания -- конец вольницы Донских Казаков. XVIII век.

Казачий историк Евграф Савельев о барышах казаков и иногородних на Дону (начало XX века).

XVII в. Социальное расслоение у Донских Казаков -- домовитые и голутвенные.

Культура, образование и (как следствие) веротерпимость Астраханских Казаков.

ген. И. Ф. Быкадоров: ТОЛЬКО САМО КАЗАЧЕСТВО СМОЖЕТ БЫТЬ КУЗНЕЦОМ СВОЕГО СЧАСТЬЯ.

Хозяйственная жизнь Астраханских Казаков.

О станичных атаманах и станичном самоуправлении.

Беглые -- источник дохода казачьей старшины на Дону.

Выигранная война с красными русскими, была проиграна казаками.