Сергей Кривонос. ИЗБРАННОЕ.

Васильковое поле. Тропинка. И ветер шершавый.

Паутинка сединки тревожно дрожит на виске.

И ползет муравей по своей муравьиной державе,

А потом по моей утомленной работой руке.

Отчего ж ты, храбрец-муравей, так беспечно рискуешь,

Вот укусишь меня, и прихлопну тебя сгоряча.

И никто не заметит такую потерю простую,

Нам ли, людям большим, небольших муравьев замечать?

Вот укусишь, и сразу окончится век твой недолгий.

Страшный зверь — человек, но тебе, видно, страх не знаком,

И толкает вперед вечный зов муравьиного долга,

Без которого не был бы ты никогда муравьем.

Люди тоже чуть-чуть муравьи на огромной планете —

Мы вгрызаемся в мир, в суете бесконечной живем.

Посреди васильков, посреди скоротечного лета

Понимаешь, что жизнь — изначальное счастье твое.

Вот пополз и второй муравей, презирая опасность,

По уставшей руке. И подумалось грустно сейчас,

Что среди муравьев есть какое-то крепкое братство,

Но не встретишь подобного братства, увы, среди нас.

Каждый сам по себе посредине занудного быта,

Каждый сам по себе, оттого и на сердце тоска.

Есть среди муравьев единящие накрепко нити,

Ну, а нам единящие нити — веками искать.

Поле. Небо. Заря. Запах скошенных трав освежает.

Золотится простор. Снова щелкнул вдали соловей.

И ползет муравей по своей муравьиной державе,

И не знает, что он — лишь частичка державы моей.

* * *

Григорий жизнь невесело прожил.

Война. Послевоенная разруха.

«Прожил, а ничего не накопил», —

Ворчала иногда жена-старуха.

Он понимал, что время — умирать,

Но все дела, дела не позволяли.

И сыновей хотел уже позвать,

Да где там — забрались в глухие дали.

Но стало все-таки невмоготу,

За горло взяли старые болячки,

И жизнь упрямо подвела черту,

Последний день Григорию назначив.

Вот так — когда Григорий тихо спал

И слышал, как негромко сердце бьется,

Какой-то странный голос прошептал,

Что все… что день последний остается.

Дед встал. Печально скрипнула кровать.

Взглянул в окно — земли сухие груды.

Подумал вдруг: «Кто ж для меня копать

Такую твердь суглинистую будет?

Как ни крути, а некому. Ну, что ж, —

Прокашлялся. Погрел у печки спину. —

Возможно, завтра разразится дождь,

Промочит грунт, тогда и опочину».

Порой казалось, нету больше сил,

Ни капельки уже их не осталось,

А он, крестясь, у Господа просил,

Чтоб тучи поскорее собирались.

«Куда моей старухе яму рыть —

Ей жизнь давным-давно пора итожить.

А если б дождь прошел, то, может быть,

Управился б сосед — он чуть моложе».

И дед терпел, хоть было все трудней.

В груди давило. Губы сжал до боли.

Как будто был не в мазанке своей,

А там, под Оршею, на поле боя.

Хотелось показаться, уходя,

Таким, как был, — и крепким, и удалым…

Он умер через день, после дождя,

Когда земля сырой и мягкой стала.

* * *

Могила братская. И вечер так свинцов.

Стоит старик, тень приросла к асфальту.

А боль земли прошла через лицо,

Как трещины сквозь плиты Бухенвальда.

* * *

Опять сегодня небо всем прохожим

Взглянуло доверительно в глаза.

И показалось — что-то Бог сказал…

А нелегко осилить слово Божье.

Послышались стихи. А в них тревога,

Печаль и радость, осень и весна.

Что на земле, что наверху у Бога

Поэзия, наверное, одна.

Мне вспомнились шаги через запреты,

В стихи перераставшие грехи.

Стихи всегда значительней поэта,

Когда они действительно стихи.

Я думал о тебе. О днях беспечных,

Возвышенных судьбою и тобой.

Любовь всегда сильней сомнений вечных,

Когда она действительно любовь.

Еще не раз встречаться, расставаться,

Быть злым и добрым, трезвым и хмельным,

Но все-таки дано объединяться

Стихам небесным и стихам земным.

И где бы ни был, не скитался где бы,

О чем я не мечтал бы,

позарез

Мне нужен взгляд распахнутого неба,

Как во Христа поверившему — крест.

* * *

Зимы начало. Торжество снегов.

Не в лад скрипят качели бесполезные.

Я привыкаю музыку шагов

Переводить на музыку поэзии.

Мне слышен в монотонности ходьбы,

В еще негромком, осторожном хрусте

Спокойный ритм сложившейся судьбы,

Живые ноты радости и грусти.

А голоса рассветного двора

Своей несуетливостью похожи.

Мне интересно музыку добра

Искать и находить среди прохожих.

Смотреть в окно, внимать обрывкам слов

И, трудно пробиваясь к пониманью,

Восторженную музыку следов

Переводить на музыку свиданий.

* * *

Вот облаков витиеватый дым.

Вот горизонт,

все так легко и просто.

Но даже днем, когда не виден космос,

Вдруг ощущаешь робость перед ним.

Казалось бы, какая ерунда —

Трава у ног и радостный кузнечик.

А через них перетекает Вечность,

В песчинки превращая города.

Да, я, конечно, свой среди полей.

Под силу мне пересказать стихами

И тишины прозрачное дыханье,

И светлый шум печальных тополей.

И часто вечером, без суеты,

Задумчиво смотрю на мир огромный,

Но знаю, что окно родного дома

Светлее для меня любой звезды.

* * *

Потеплели глаза у зари,

И объята покоем равнина,

Где в росе обреченных травинок

Отразились опять косари.

Где удачу пророчат грачи,

Где безумствует запах акаций

И где бабочки тихо садятся

На упавшие в травы лучи.

Что сказать? Человек я простой:

Мне наградой твой взгляд и отрадой,

Как цветение майского сада,

Как весны разнотравный простор.

И под легкие вздохи косы

Закружили под облаком птицы,

И ромашек пыльца золотится

На прозрачных крылах стрекозы.

ОБ АВТОРЕ:

Кривонос Сергей Иванович, г. Сватово, Луганская область. Журналист. Член Национального и Межрегионального союзов писателей Украины, Международного сообщества писательских союзов, автор 13 поэтических сборников. Лауреат Международной литературной премии имени Сергея Есенина (Союз писателей России), литературной премии имени Николая Ушакова (Национальный союз писателей Украины). Победитель и призер конкурсов и фестивалей «Звезда полей» (г. Москва), «Славянские традиции», «Души прекрасные порывы», «Русский stil».