"Табынская". Павел Рыков

Софья Аполлоновна,

В силу молодости, не задумывается ещё,

Что ей предстоит когда-то стать

Бабушкой,

В том числе и моей.

Сейчас ей просто не до того.

В саночках узеньких,

полость полуоткинув,

Поспешает она в Казанский собор.

И лошадка

– хрусть-хруп –

по Дворянскому по переулку,

По наледи мартовской -

Кованые копыта -

Лёгонькой рысью…

- Пантелей!

Барыню не урони!

Барыня в положении.

- Евстевственно, доктор!

- Софья Аполлоновна!

Ну, что Вы торопитесь?

Не торопитесь!

Государь пока на Престоле.

И собору -

Почти пять с половиною тысяч дней.

До гибели.

Ещё невообразимо долго!

Но этого пока не знает никто.

А Вы такая неотразимая,

Вот и штабс-капитан

На углу Дворянского и Петропавловской

Всё глядит Вам вослед,

Пальцем в перчатке оглаживая

Подмороженный ус.

Храм;

- Пресвятая Заступница!

Всепетая Мати!

Тёмен Твой лик

И Младенец, укрытый от поругания тьмою,

У Тебя на руках

Бабушка вглядывается, вглядывается во тьму:

- О, Табынская!

Свечи трепещут, отражаясь в стекле,

За которым тайнотворимое чудо,

За которым надежда,

За которым пожарища и смятенье,

Взвизги извергов,

Последние вздохи,

Всхлипы, хрипы.

Хлюпанье крови в перерубленном горле

И тишина,

Какая бывает, когда от жара пожарищ

Расплавляются колокола…

Но, Государь пока на Престоле.

Но, собору ещё стоять и стоять…

- Бабушка, бабушка!

Молитва Ваша будет услышана.

Но,

Дочка, которую Вы вскоре родите,

Умрёт во младенчестве.

И, слава Богу!

Девочка-ангелочек никогда не узнает,

Никогда не узнает того,

Что предстоит изведать Вам

И Вашим выжившим детям.

Никогда, никогда…

Но, Государь пока на Престоле…

Но, собор…

Чудотворная слушает,

Чудотворная слышит:

Людские моленья.

Просьбы, просьбицы,

Всяческий вздор,

Суету-маяту,

Сумбур, иносказания,

Недосказанное,

Притворное и непритворное косноязычие,

Беды, людские невзгоды,

Стяжания,

Терзания и боренья,

Болезни, страх перед болью,

Неистовые желания,

И надежду на избавление от желаний

И ненависть!

О! И ненависть тоже…

Лик Её всё темней и темней

От высказанной и невысказываемой беды.

- О, Пресвятая, Пречистая!

О, Преблагая!

Печали мои утоли!

Утоли!

Утоли!

Сына Своего за меня умоли!

Спасителя нашего упроси, упроси:

Пусть даст нам согласия на Руси

Пусть даст, даст, даст!

А не то в глаз, в глаз, в глаз!

А не то в нюх, в нюх, в нюх!

А не то в пах, в пах, в пах!

Трах-тарарах!

И повешенные на телеграфных столбах

Вдоль дорог.

Да и дух из них вон!

Изо всех!

- Но это так, к слову…

Что-то привиделось, померещилось,

Примстилось.

Видимо, продолжается токсикоз.

Государь-то ещё на Престоле!

И собору стоять да стоять!

А бабушка-то просит о малом:

Чтобы дитя явилось на свет

В нужные сроки.

И выжило,

И жило долго и счастливо.

Долго и счастливо.

Всего лишь!

Ах, эти интеллигентные дамы

Предреволюционной поры!

Они уже знают слово

emancipation.

Все, как одна, Сёстры Милосердия:

Щиплют корпию

И делают перевязки в госпиталях

Обрубкам и ошметкам Германской войны,

Совсем, как Государыня Императрица,

Которая также ещё на Престоле.

Хотя, говорят, немка

И имеет сношения…

С кем только она их не имеет!

Так говорят.

И нет управы на дерзкие языки.

Матерь Божия!

Матерь…

Вот, помолилась - и отлегло.

- Пантелей! Не гони!

Из-за Урала потянуло теплом.

Из-под копыт вспархивают воробьи.

Пантелей, сидя на облучке.

Забрунчал себе в бороду

Что-то о сахалинском бродяге.

А той порою

По телеграфным по проводам,

От телеграфиста к телеграфисту,

Как змея,

Переползает слово:

Отречениеотречениеотречение…

Отречение!

Но пока слово ползёт в Оренбург,

Государь всё ещё на престоле,

А собору стоять и стоять…

Бабушка едет из Собора домой.

И впереди у неё -

Пресвятая Владычица! –

Всё хорошо.

Как ей кажется,

Хорошо!

Павел Рыков (г.Оренбург)