Талибы – будущее Афганистана или халифы на час?

На руинах ДРА

В недавнем материале «Иран между войной и миром, или На что рассчитывает Трамп?» я говорил об отсутствии планов возвращаться к связанной с Исламской республикой теме, но угрозы США в ее адрес заставили вновь обратиться к противостоянию двух стран. То же самое и в отношении посвященного Афганистану цикла, завершенного статьей «Свержение Мухаммеда Дауда, или Шаг в пропасть».

Однако приостановка Верховным Судом Российской Федерации запрета деятельности «Талибана» в нашей стране подвигла меня вернуться к разговору об Афганистане.

Ныне он — страна со значительной частью воспитанного в светской культуре городского населения, принуждаемого жить по нормам не столько ислама, сколько средневековых представлений талибов о нем.

Ремарка на полях: я очень люблю Средневековье, его культуру, и замечу, что данная эпоха, во многом благодаря персам, стала золотым веком ислама – в библиотеке Багдада книг хранилось больше, чем во всей Европе. Так было до взятия монголами столицы Аббасидского халифата в 1258 г. и уничтожения ими культурного достояния мусульман – книги вышвыривались завоевателями в Тигр.

Также и талибы расправлялись с не ими созданными памятниками культуры. Соответственно, в отношении их внутренней политики, особенно касательно женщин, уместно говорить о мрачной изнанке Средневековья, о торжестве кишлака над городом, медресе над школой и университетом.

Еще сравнительно недавно, по историческим меркам, женщины играли заметную роль в социально-экономической жизни Афганистана, и превращение их, наподобие крепостных в Российской империи, в молчащее большинство вряд ли пойдет на пользу стране.

И тем не менее субъективная оценка деятельности талибов – одно, а решение высшей судебной инстанции – совсем другое. Таким образом, в рамках нынешнего статуса движения и в контексте заявленной темы рассмотрим ряд вопросов.

Какова степень единства «Талибана»? Существует ли реальное ему сопротивление, и что представляют собой интересы других игроков в отношении Афганистана? Поговорим.

В материале «На пороге Афганистана, или Прелюдия к миссии генерал-лейтенанта Н.Г. Столетова» речь шла о проблеме, испытываемой центральной властью в покрытой горами стране, где элитам нередко свойственна сепаратистская психология, обусловленная слабостью межрегиональных связей.

Отсюда веками длящаяся перманентная борьба в Афганистане двух племенных объединений: дуррани, из которого происходила монаршая династия, включая последнего короля Захир-шаха и его родственника – упомянутого выше Дауда, и влиятельного объединения гильзаев. Из их числа вышли М. Наджибулла, Г. Хекматияр, М. Омар, А. Гани.

Конфликт усугубляется отсутствием внутреннего единства проживающих в Афганистане этносов, часть которых находится в сопредельных государствах. Наиболее остро проблема стоит с пуштунами, что из-за непризнанной всеми правящими афганскими режимами второй половины минувшего века линии Дюранда служит препятствием для стабилизации отношений с Пакистаном, о чем мы также говорили, см.: «Линия Дюранда: Кабул и Исламабад на пути к решению или новому обострению».

Страна не едина и в религиозном плане:

Горные таджики Бадахшана и Парвана, – пишет востоковед Ю.П. Лалетин, – (припамирские народы), киргизы, часть чараймаков (всего более 1 млн чел.) являются исмаилитами; хазарейцы – в основном шиитами-имамитами, хотя отдельные группы принадлежат к исмаилитской секте. Шиитами являются также кызылбаши, афшары, теймури, а из пуштунов – племя тури, часть джаджи, некоторые кланы племени оракзаев Тираха, отдельные роды племени бангаш Верхнего Куррама и клана мани племени африди. Индийская община делится на последователей индуизма и сикхизма. Среди части населения, преимущественно в пуштунских племенах, помимо того, существуют приверженцы отдельных суфийских орденов (кадирия, накшбандия).

Пуштунство есть ислам, а ислам есть пуштунство или Гремучая смесь «Талибана»

Религиозные конфликты в исламском мире тождественны политическим, а в реалиях Афганистана — еще и межэтническим, ибо талибов следует рассматривать как пуштунских националистов:

Даже во времена распространения ислама, — пишет историк Е. Арруе, — пуштуны приняли его, но в форме «пуштунство есть ислам, а ислам есть пуштунство». Идеология движения базировалась больше на пуштунвали (кодекс чести пуштунов — И.Х.), чем на толковании Корана.

В этом смысле ви́дение талибами халифата как идеального и основанного на шариате государственного устройства выглядит парадоксально, поскольку сама его идея наднациональна. Таковым видит халифат запрещенное в России ИГИЛ, из-за чего у него с талибами конфликтные отношения.

Составляющие порядка 50% населения пуштуны всегда пытались и ныне пытаются под знаменем «Талибана» действовать с позиций панафганизма. Получается не слишком успешно, ибо они не могут преодолеть напряженные отношения как внутри упомянутых племенных объединений, так и наладить конструктивный диалог с лидерами других этнических групп – в особенности с таджиками, коих в Афганистане порядка 40%.

Взять историю скоро как полувековой давности, связанную с опытом построения в Афганистане социалистического государства. Даже группировки внутри НДПА делились по национальному признаку: «Хальк» состояла из пуштунов, «Парчам» – преимущественно из таджиков. Последние стали ядром сопротивления в ДРА: Б. Раббани и А.Ш. Масуд, боровшиеся не столько с «неверными», сколько против пуштунов во власти.

Неудивителен в этой связи переход на сторону оппозиции в 1992-м командира одной из наиболее боеспособных дивизий – 53-й, узбека М. Дустума, чья измена во многом предопределила падение правительства Наджибуллы.

Когда-то Дустум был действительно неплохим боевым военачальником, что отмечал лично знавший его генерал армии М.А. Гареев, но политическая карьера некогда амбициозного комдива завершилась эмиграцией

Этнический фактор практически сразу спровоцировал новый виток гражданской войны между президентом Раббани и премьер-министром пуштуном Хекматияром – пример местечковой психологии рожденной в горах элиты с крайне узким политическим горизонтом.

Поэтому власть пала в руки талибов в 1996 г. не столько вследствие их силы, сколько по причине разрозненности противников, которым понадобилась внешняя помощь для отвоевания Кабула в 2001-м. Но за двадцать лет светский режим настолько прогнил, что ни американцы, ни кто-либо другой ему уже не могли помочь. Речь как о Х. Карзае, так и о его преемнике Гани.

Источники, близкие к бывшему афганскому президенту, – отмечает востоковед И.З. Фархутдинов, – описывали его в качестве высокомерного параноика, неспособного найти общий язык с правительством страны. В последние месяцы своего президентства Гани, стремившийся максимально подчинить себе афганское правительство, устроил настоящую управленческую чехарду. Он уволил министров обороны и внутренних дел, хаотично смещал губернаторов и начальников местной полиции. В условиях поголовной коррупции, задержек жалования и управленческого бардака многие военнослужащие попросту подавали в отставку или вовсе переходили на сторону «Талибана» за небольшую сумму. Люди стали массово увольняться из силовых структур. На место уволенных назначались люди, не имевшие каких-либо связей на местах, что вносило дополнительный хаос в управленческий аппарат. Афганцы считали, что фактически страной управляет «банда трех»: Гани, его советник по национальной безопасности Хамидулла Мохиб, а также глава офиса президента Махмуд Фазил. Все они долгое время прожили за границей и были гражданами иностранных держав, что также не добавляло им популярности.

Ремарка на полях: в лице Гани Афганистан наступил на те же грабли, что и ряд постсоветских республик, во главе которых оказались подобные упомянутому деятелю ученые, не имевшие опыта государственного управления: А. Акаев, А. Эльчибей, С. Шушкевич.

Когда бытие определяет сознание

Извлекли ли талибы уроки из 2001-го? На декларативном уровне — да. Но с точки зрения отсутствия внутреннего единства они повторяют историю любой афганской партии или клана, ибо, вновь подчеркну, горное бытие нередко определяет сознание — местечковое и узкоклановое.

Сама политика талибов менее всего способствует процессам интеграции этнорелигиозных групп в консолидированное государство, как это было, пусть и с рядом оговорок, при Дауде, пытавшемся сформировать единство путем индустриализации и борьбы с неграмотностью. В целом этот курс продолжило руководство ДРА. Но слепая, финансируемая из-за океана оппозиция толкала страну в пропасть, расчищая дорогу еще более невежественным, чем она, талибам.

Раббани, Хекматияру и Масуду следовало не готового с ними договариваться Наджибуллу свергать, а создавать с ним коалиционное правительство и привлекать на свою сторону с немалым трудом сформированные за десятилетие существования ДРА, и еще ранее — при Дауде, инженерно-управленческие кадры.

Кабул 1960-х или нереализованная мечта Дауда

Это позволило бы продолжить курс на индустриализацию, преодоление неграмотности и построение светского общества, пусть и под исламской вывеской, но без навязывания средневекового дресс-кода и ущемления прав женщин, которые занимали важную нишу в школьном образовании и медицинской сфере.

Однако узкий горизонт политического мышления названных деятелей привел к катастрофе.

И где теперь оппозиция? Разгромленный маршал Дустум, несколько раз менявший политический лагерь, встречает старость в Турции, Гани — в ОАЭ, А. Ш. Масуд-младший, не получив, в отличие от отца, реальной военной помощи от Запада, бежал из Панджшера, никому не нужный Хекматияр коротает дни не пойми где.

Единственная, может быть, перспективная фигура в оппозиционном талибам движении – вице-президент А. Салех, после бегства Гани провозгласивший себя главой страны и принявший руководство над Фронтом национального сопротивления Афганистана.

Салех – последняя надежда светского Афганистана?

Некогда Салех руководил разведкой и, возможно, сохранил в стране агентурную сеть. Удастся ли ему, проживающему, вероятно, в Таджикистане, обрести поддержку пуштунов и, главное, получить финансовую помощь для продолжения борьбы? Найдутся ли внешние силы, готовые на него поставить? Может быть, в будущем.

На современном же этапе представляющей реальную для талибов угрозу оппозиции пока в Афганистане нет.

Какова вероятность формирования талибами устойчивого правительства в долгосрочной перспективе? Косвенный ответ дает история: начиная с XVIII в., то есть, по сути, с самого начала складывания афганской государственности, власть в стране захватывалась преимущественно путем военных переворотов, инициированных либо межплеменной борьбой, либо внешними силами или внутриклановыми интригами.

Последние не миновали и «Талибан». Тот же Салех в одном из интервью обратил внимание на противоречия между выходцем из дуррани эмиром Хайбатуллой и главой МВД С. Хаккани – его биография смутна, но он считается проводником интересов гильзаев. Первый, если не ошибаюсь, сидит в Кандагаре – фактической столице талибов, второй – в Кабуле.

Глава МВД талибов Хаккани – в его или Хайбатуллы руках сосредоточена реальная власть?

Однако сложный формат отношений между ними пока не вылился в открытый конфликт и вооруженное противостояние.

Триумф «Талибана» как победа кишлака над городом

Словом, традиции легитимного транзита власти в Афганистане практически не существует, не говоря уже об отсутствии правового сознания в массе своей малограмотного, а то и вовсе неграмотного афганского общества.

Такового в нем, по данным ЮНЕСКО на 2016 г., 60%. С приходом талибов к власти эта цифра только увеличится, учитывая стремление образованных афганцев, особенно женщин, после 2021 г. покинуть страну.

В сущности, успех талибов – это уже не первая победа в истории Афганистана кишлака над городом. Выходцами из бедных семей были что Омар, что Хайбатулла. И в этом их отличие от прежних руководителей страны – тех же Карзая и Гани.

«Талибан» на пути к международному признанию?

Теперь в двух словах о взаимоотношениях талибов с соседями.

Китай может стать, – пишет политолог А.М. Сереброва, – одним из ключевых партнеров Афганистана, возглавляемого «Талибаном», в целях укрепления экономического влияния Пекина в Южной и Центральной Азии. Среди стратегических целей КНР на этом направлении — открытие транспортного коридора Пекин — Пакистан — Афганистан в рамках инициативы «Один пояс — один путь».

У Пекина практический интерес к талибам и, главное, открытые ворота для входа в страну – речь не только об узкой границе, разделяющей два государства, но и об Исламабаде, комплиментарно настроенном к талибам:

Пакистан, отмечает процитированный выше автор, был одной из трех стран, признавших Исламский Эмират Афганистана во главе с режимом талибов в период их первого прихода к власти. На протяжении гражданской войны в Афганистане Исламабад сильно симпатизировал талибам и их борьбе. Практически сразу после эвакуации американских сил пакистанское правительство заявило об освобождении Афганистана от иностранных захватчиков. Цель Пакистана — получить доступ к центральноазиатским ресурсам, а один из возможных механизмов достижения — реализация проекта по строительству газопровода «Туркмения — Афганистан — Пакистан — Индия».

Кроме того, Исламабад рассчитывает, пока безуспешно, убедить нынешних хозяев Афганистана признать линию Дюранда в качестве госграницы.

С первых дней возвращения талибов к власти их также активно поддерживает Саудовская Аравия, рассматривавшая движение в качестве сдерживающего фактора в отношении Ирана.

Весьма протяженная граница у Афганистана с Туркменистаном вызывает беспокойство последнего. Однако Ашхабад пытается извлечь из этого выгоду, будучи нацелен на развитие совместных экономических проектов с Афганистаном, Пакистаном и Индией (ТАПИ). Да и сами талибы стремятся к реализации проектов, начатых еще прежней властью. Речь о Лазуритовом коридоре, призванном соединить Афганистан через Туркменистан с Азербайджаном, Россией и странами Европы.

Узбекистан также налаживает диалог с нынешними хозяевами Афганистана, выражая готовность инвестировать в его экономику, зримым свидетельством чего является открытие торгового дома в Мазари-Шарифе, равно как и еще большее увеличение товарооборота двух стран, выросшего к январю 2025-го в сравнении с аналогичным прошлогодним периодом на 231%.

Узбекистан и «Талибан» стали налаживать отношения еще до захвата последним власти. На фото – встреча представителей узбекской делегации и тогда еще признанного в России террористическим движения в Дохе, где Ташкент выступал в роли одного из посредников на переговорах талибов с официальной афганской властью. 2020 г.

Наиболее сложные отношения у талибов с Таджикистаном, не признавшим легитимность их власти и выступающим за создание в стране коалиционного правительства с широким привлечением в него таджиков.

Обращает внимание на себя и то, что узбек Дустум нашел пристанище отнюдь не на исторической родине, в отличие от Салеха. Последнее вряд ли радует Кабул, но Душанбе не собирается выдворять главу афганского сопротивления из страны. В каком-то смысле рискованная, но твердая политика.

И Таджикистан, как член ОДКБ, в наибольшей степени из постсоветских среднеазиатских республик заинтересован в военном сближении с Россией для обеспечения собственной безопасности. При этом роль посредника в налаживании таджикско-афганских отношений играет не только Москва, но и Пекин, нуждающийся в стабильности на и без того неспокойных просторах Центральной Азии, в целях реализации концепции «Один пояс – один путь».

В целом же речь о налаживании отношений «Талибана» с соседними странами имеет смысл вести только в том случае, если нынешняя власть в Кабуле всерьез и надолго.

«Талибан», или Взгляд в туманное будущее

Каковы перспективы «Талибана»? Он может пойти по пути радикализации, но также вероятно и возобладание в его руководстве умеренного крыла, делающего ставку на привлечение к управлению страной всех заинтересованных этнополитических групп, признающих власть талибов.

Но хватит ли у умеренных сил справиться с радикалами, которые, несомненно, на низовом уровне – полуграмотные и неграмотные вооруженные массы всегда склонны к радикализации – есть в движении? Покажет время.

И да, мы, уважаемые читатели, еще не осветили диалог России и талибов, особенно в плане его перспектив. Что ж, это повод для продолжения разговора. Да и талибы о себе не раз еще заявят.

Использованная литература:

Арруе Е.Р. Феномен пуштунского национализма во внутренней политике движения «Талибан» // Вестник РГГУ. Серия «Политология. История. Международные отношения». 2023. № 4. С. 86 – 96.
Болтаев Х., Гафаров И. Трансформация внешней политики Узбекистана в отношении Афганистана
Бонеш Ф. Отношения между движением «Талибан» и Таджикистаном, вызовы и препятствия, перспективы
Гуссейнов Э. Политика Туркменистана в Афганистане: баланс рисков и неиспользованных возможностей
Лалетин Ю.П. Этносы в Афганистане: напряженность взаимоотношений // Этносы и конфессии на Востоке: конфликты и взаимодействие / МГИМО(У) МИД России. – М.: МГИМО-Университет, 2005. С. 353 – 378.
О приостановлении террористического статуса Движения талибов
Саранцева А.А. Общественные лидеры и религиозные взгляды движения «Талибан»
Сереброва А. М. От «Талибана» к «Талибану 2.0»: трансформация террористической организации в институт государственной власти в Афганистане
Фархутдинов И.З. Триумф «Талибан», или новый виток гражданской войны
Узбекистан собирается открыть торговый центр на севере Афганистана
Эгамов Б. Путь к миру в Афганистане: вклад Узбекистана