А. И. Спиридович "Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 годов". Том второй. Главы девятнадцатая и двадцатая

Опубликовано 23.11.2016
А. И. Спиридович "Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 годов". Том второй. Главы девятнадцатая и двадцатая

Редакция сайта "Литературно-Исторический Клуб РусичЪ" продолжает знакомить читателей нашего ресурса с трудом генерала А.И. Спиридовича, начальника царской охраны, написанного в виде дневниковых записей. У читателя есть уникальная возможность окунуться в атмосферу самого трагического периода истории государства Российского (1914-17гг) - крушения его как государства РУССКОГО, проследить хронику его падения глазами очень информированного современника, и самый немаловажный фактор, человека нашего с вами народа. Комсюково-масонские сказки мы наслушались, теперь послушаем честного русского человека. Полагаем, сей труд будет полезен для изучения не только лишь одним монархистам, но и другим людям, интересующимся реальной историей русского народа. (Материал будет печататься с определенной периодичностью). В добрый путь, уважаемый читатель! С Богом!

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Март и апрель 1916 года. - На пути в Могилев. - Остановка из-за лопнувшего рельса. - Прибытие в Ставку. - Отношение Государя к Франции. - Французский посол Морис Палеолог. - Отъезд Пильца и его доклад про Распутина. - Моя поездка в Петроград. - Хвостовский скандал продолжается. - Разоблачение Белецкого в прессе. - Увольнение Белецкого. - Государственное значение скандала. - Главная вина Хвостова. - Распутин не был шпионом. - Хвостов и Белецкий нанесли тяжкий удар режиму. - Подготовка революции в Военно-Промышленных комитетах. - Гучков и Коновалов. - Генерал Поливанов, его тактика и увольнение. - Назначение следствия над Сухомлиновым. - Мой визит к Вырубовой. - Съезды Земского и Городского союзов в Москве. - Возвращение Государя в Царское Село. - Отъезд на фронт. - Назначение генерала Брусилова вместо Иванова. - Смотры в Каменец-Подольске. - Под угрозой неприятельских аэропланов. - Возвращение в Ставку. - Военный совет. - Страстная неделя в Могилеве. - Письмо Царицы Государю. - Пасха в Ставке. - Пожалование ген. Алексееву звание генерал-адъютанта. - Христосование Государя. - Возвращение 19 апреля в Царское Село. - Тревога за внутреннее положение. - Нехорошие слухи. Арест ген. Сухомлинова. - Возвращение Распутина. - Выезд Государя в Ставку 24 апреля.

Невесело было в нашем вагоне этот раз на пути в Могилев. Все разговоры вертелись на хвостовском скандале. Все ругали Хвостова. На одной из станций узнали про остановку императорского поезда. Путевой сторож Павел Орлов заметил во время лопнувший рельс и остановил поезд, в котором следовал Государь. Орлову Государь пожаловал часы с Государственным гербом и сто рублей. Не знаю, кто докладывал Его Величеству о той награде, чью оплошность покрыл Орлов своею бдительностью, но награда мне кажется очень недостаточной.

3 марта в Орше императорский поезд встретился с эшелоном Л.-Гв. Литовского полка. Государь пожелал видеть солдат. Те высыпали из вагонов веселые, радостные. Государь дважды обошел их, благодарил за службу, желал успехов. В 2 ч. 45 м. приехали в Могилев.

На вокзале среди встречавших новый губернатор Явленский.

Через час после приезда, Государь уже занимался с ген. Алексеевым. Вскоре на фронт уже передавались депеши о предстоящем наступлении. Приводился в исполнение план, выработанный на предыдущем военном совете, с целью помочь французам. События у Вердена интересовали Государя и всю Ставку. Государь горел желанием помочь союзникам нашим наступлением. Государь относился к Франции особенно сердечно. Мы ведь почти все, русские царского режима, сами не зная за что и почему, а любим Францию. Этому много способствовал тонкий дипломат французский посол Морис Палеолог. Прошедший хорошую школу, Морис Палеолог (его настоящая фамилия была другая) быстро разобрался в русском обществе, в партиях, завел, где надо было, агентуру, т. е. информаторов, отлично использовал некоторых дам русского высшего общества, как осведомительниц, и в результате ловко выбрал правильную линию поведения. И его любили. Любил и Государь. И как это ни парадоксально, но представитель Республики пришелся у нас больше "ко двору", чем представитель Королевской Англии. И республиканский посол сумел быть более лояльным по отношению Их Величеств, чем королевский посол. И в то время, как Бьюкенена вспоминают теперь с ненавистью, к Палеологу относятся с симпатией, хотя и он частенько дает "клюкву" про Россию.

27-го февраля Палеолог был приглашен во дворец на сеанс кинематографа. Показывали фильм обороны Вердена, а на другой день Государь на аудиенции обещал ему помочь Франции при первой возможности. И вот наше наступление началось 9-го марта, несмотря на неблагоприятные атмосферные условия. Наши войска имели большой успех, но несли и большие потери. Немцы должны были взять с французского фронта несколько дивизий.

Но наступившая 15-го марта оттепель заставила приостановить наступление. Дороги были испорчены. Окопы залиты водою. Не было возможности сражаться. Стихия побеждала волю человека. Приходилось ждать. В Могилеве стояли туманы. Днепр разлился. Был ледоход. Быстро неслись льдины, сталкивались с треском, наваливались одна на другую, громоздились в кучи и падали с грохотом. Нам петербуржцам вспоминалась Нева...

6-го марта старый губернатор Пильц, назначенный товарищем министра Внутренних Дел, вместо Белецкого, покинул Могилев. Хороший человек, честный службист, тактичный и образованный он сумел понравиться и Государю, и свите. Воейков был с ним в самых добрых отношениях. На последней аудиенции он дерзнул со слезами на глазах, предостеречь Государя относительно Распутина. Это было, конечно, несвоевременно, потому что он лишь ехал принимать должность, по которой и должен был познакомиться с значением "Старца". Это было преждевременно, почему и не могло иметь цены в глазах Государя. Делу это, конечно, и не помогло, а службе его в Петербурге помешало. Царица, узнав про то от Государя, очень на Пильца рассердилась. И как только через несколько дней открылась вакансия на пост генерал-губернатора в Иркутск, Пильц и был туда назначен.

Вскоре меня вновь послали в Петроград. Хвостов, получив 3-го марта отставку, будировал. Он имел нахальство рассказывать повсюду, что не знает, за что в сущности его уволили и даже написал в таком смысле письмо Его Величеству, но Государь переслал письмо Штюрмеру, положив резолюцию, что примет Хвостова, если он заслужит это своим дальнейшим поведением. Хвостов продолжал сплетничать, обвиняя по-прежнему во всем Белецкого и распространяя всякие вздорные слухи про Вырубову. Он даже имел нетактичность показывать в кулуарах Государственной Думы письмо, которое он получил от Вырубовой с вопросом правда ли, что он хочет арестовать Распутина.

Анна Александровна была в панике. Она боялась какой-либо новой выходки со стороны Хвостова и против нее и против "Старца". Государыня была расстроена. В конечном счете, все нарекания обрушились на нее. Штюрмер воображал, что он, благодаря Гурлянду, закончит все дело тихо и спокойно. Нельзя выставить на показ публике министра, как организатора политического убийства. Но, вдруг, произошел новый скандал. Редактор ,,Биржевых Ведомостей" - Гаккебуш-Горелов, в интимной беседе с Белецким, получил от него полную исповедь о "деле" со всеми именами и подробностями. Как истый журналист, Горелов и поместил в газете полностью интервью "с сенатором Белецким".

Сенсация была полная, так как публике преподносился весь скандал с организацией предполагавшегося убийства, как занятный бульварный роман. А через день или два появилось в газете и разъяснительное письмо самого Белецкого, которое косвенно подтверждало все сообщенное Гаккебуш-Гореловым. Дальше идти было некуда. Все дело Хвостова и Ко. было выброшено на улицу. Толпа ликовала. Но выходка Белецкого, вынесшего на страницы повседневной печати "дело", о котором еще производилось расследование, встретило самое горячее осуждение в правительственных и политических кругах. С выгодной позиции обвинителя он попал в обвиняемые. Он переинтриговал. Ему пришлось подать прошение об увольнении его с поста генерал-губернатора. С большим трудом удалось ему устроиться так, что его не лишили звания сенатора.

В конце концов, "дело" осталось в портфеле у Штюрмера, а Хвостову и Белецкому было предложено уехать на время из Петрограда.

А 13-го марта, по совету высоких друзей, уехал на родину и Распутин. Уезжал он неохотно, боясь, что по дороге его убьют. Перед отъездом он прислал во дворец фрукты и цветы. Один цветок и яблоко Царица послала Государю в Ставку.

Так закончился описанный колоссальный скандал. Он имел огромное влияние на увеличение настроения против правительства, против режима, против Их Величеств. Он вскрыл и выбросил в публику, на улицу всю закулисную кухню распутинщины.

Там не было разврата полового, но там в ярких красках выявился разврат моральный, в котором копались высшие представители правительства. Вина Алексея Хвостова усугубляется тем, что он первый пустил сплетню-клевету о том, что Распутин - немецкий шпион, что у него, министра, имеются на то доказательства. Сплетня была подхвачена во всех кругах общества и повторялась затем многими до революции и во время революции со ссылками на Алексея Хвостова.

Он, Алексей Хвостов, автор этой ужасной клеветы. Через голову Распутина эта гнусная клевета падала на голову Императрицы и позорила самого Государя. Сплетня-клевета повторялась из года в год и вошла даже в книгу Соколова об убийстве Царской семьи, как показание некоторых из опрошенных им лиц, опять-таки со ссылками, как на первоисточник, на министра Хвостова.

Чтобы покончить с этой легендой о шпионаже Распутина я рекомендую познакомиться с трудом генерала Спиридовича: "Распутин" Изд. Пайо. Париж 1935 г. Там этот вопрос разобран подробно. Здесь же ограничусь следующим доказательством.

После февральского переворота 1917 года, при Временном Правительстве была образована Чрезвычайная следственная комиссия для обследования действий высших чинов царского правительства. Следователи Чрезвычайной Комиссии с особым вниманием обследовали вопрос о государственной измене по отношению лиц, окружавших Их Величеств и, главным образом, относительно Распутина. И вот, что пишет по этому поводу бывший судебный деятель Гирчич, состоявший в той следственной комиссии.

"До конца сентября 1917 года, я заведывал 27-ою следственною частью комиссии, где были сосредоточены все указания, даже малейшие, на измену со стороны высших представителей в Империи и даже членов Императорского Дома. Все указания были проверены с исчерпывающей полнотой, полным беспристрастием и ясным сознанием, что в подобных делах непроверенное до конца подозрение как недорубленное дерево, по выражению Суворова, быстро отрастает и, что благо России и честь заподозренных требовали полного света на волновавшие общество обстоятельства".

"Среди близких к Царю людей было мало верноподданных в благородном значении этого слова, НО НЕ БЫЛО ИЗМЕННИКОВ".

"Распутин этот умный с огромной волей подтаежный мужик, после многолетнего аскетического стажа, сбитый с толку петроградским высшим светом - НЕ БЫЛ ШПИОНОМ и ИЗМЕННИКОМ". ("Вечерне Время" Париж.)

Таково едва ли не самое авторитетное, самое "категорическое опровержение этой легенды, пущенной впервые Алексеем Хвостовым. Она повторялась затем охотно всеми, кто хотел, так или иначе, ударить через голову Распутина по Их Величествам.

Никто не нанес Царскому режиму и престижу царской власти удара более предательского и рокового по своим последствиям, как нанесли - министр Внутренних Дел, лидер Монархической партии Государственной Думы, чин Его Величества Алексей Николаевич Хвостов, потомственный Дворянин Орловской губернии и его помощник Степан Петрович Белецкий. К ним, прежде всего, вопиет кровь всех погибших в революцию.

А пока высшие чины министерства Внутренних Дел занимались своими интригами, в Военно-Промышленном комитете в Петрограде подготовлялась революция. Ее подготовляла Рабочая фракция того комитета под председательством соц.-демократа меньшевика Гвоздева, чему покровительствовали А. И. Гучков и А. И. Коновалов. Они наивно воображали, что при перевороте, о котором они мечтали, рабочие явятся орудием в их руках...

Рабочая Группа состояла из десяти представителей от рабочих Центрального Военно-Промышленного Комитета, в котором председательствовал Коновалов и шесть представителей Областного Петроградского комитета, у коих председательствовал Гучков.

Сконструировавшись окончательно в конце предыдущего года, группа стремилась сделаться руководящим органом всего рабочего класса. Она выработала ряд резолюций с революционными требованиями и огласила их (безнаказанно) 3 декабря 1915 года на собрании Цент. Военно-Пром. Комитета. Тогда же она приняла ряд мер для организации подобных групп по всей России. Гучков и Коновалов содействовали работам Рабочей Группы. Первый поддерживал ее требования перед правительством, а второй помог образованию самостоятельной Рабочей группы при Московском Военно-Промышленном Комитете.

Характернее всего, что для Московской группы не нашлось иного секретаря, как Харьковский гласно-поднадзорный Соломон Моносозон. Москва - сердце России. Московская группа сразу же зарекомендовала себя, и 22 февраля на пленарном заседании Московск. Област. Воен.-Промышл. Комитета рабочий Черногородцев внес от имени Петроградских и Московских рабочих доклад с революционными требованиями. Там Государственной Думе рекомендовалось: "Решительно стать на путь борьбы за власть и добиваться создания правительства, опирающегося на организованные силы всего народа".

В том же феврале организовалась Рабочая группа в Киеве, где ее поддерживал Предс. Киевск. Военно-Промыш. Комитета миллионер Терещенко.

С 26 по 29 февраля в Петрограде состоялся Всероссийский съезд представителей Военно-Промышленных комитетов. На нем Гвоздев огласил декларацию революционного характера, где говорилось о МИРЕ без аннексий и контрибуций, о том, что спасение возможно при коренном изменении политических условий и вручении власти правительству, поставленному народом и ответственному перед народом. Ему аплодировали и горячо.

Представитель же от Самары, еврей Кацман, был еще откровеннее. Он закончил свою речь так: "Мы, рабочие, не только на словах призываем к борьбе за власть, но и умеем эго делать. Предлагаем вам предпринимателям поддержку со стороны рабочих, не считаясь с жертвами". Председатель Коновалов не протестовал против этих призывов к революции. Присутствовавшие аплодировали. Другие ораторы из рабочих говорили в унисон. Представители буржуазии говорили в рамках прогрессивного блока. И только представитель военного ведомства запротестовал, когда один из ораторов стал очень поносить армию. 29 февраля на общем собрании была принята резолюция, где в числе разных требований к Государственной Думе были и такие: - "полная амнистия по политическим и религиозным делам и восстановление в правах депутатов членов Соц. Дем. фракции". Это касалось большевиков, арестованных в начале войны и затем сосланных по суду. Резолюция предлагала Государственной Думе встать решительно на путь борьбы за власть. "Только этот путь приведет нас к миру без аннексий и контрибуций", говорилось там.

Так представители буржуазии помогали организации рабочих революционных кадров. Так в их присутствии оглашались резолюции о необходимости "мира без аннексий и контрибуций", в то самое время, когда те же господа Гучковы, Коноваловы, Некрасовы нападали на правительство за то, что оно, как клеветали на него, хочет заключить сепаратный мир. Такова была двойственная, лицемерная тактика Гучкова, Коновалова и Ко., мечтавших не о победе над немцами, а о победе над самодержавием. Капитал стремился к власти.

Победа русской армии ему была страшна, так как она лишь бы укрепила самодержавие, против которого они боролись, правда тайно, лицемерно. Так в недрах Военно-Промышленных Комитетов работали рука об руку на государственный переворот представители рабочих и буржуазии. Пока им было по пути.

Все это мне с горечью докладывали в Охранном Отделении, показывали документы. Начальник Отделения генерал Глобачев был хорошо осведомлен, что делается по подготовке революции. Но он был бессилен, так как на верхах министерства слишком были поглощены личными интригами и, в сущности, не понимали того процесса, который происходил в недрах общества, в его разных классах.

По Военно-Промышленным комитетам докладывал Поливанов и Алексеев. Государь считал, что за тактику комитетов ответствен Военный министр, т. е. Поливанов, почему и покарал за революционные выпады съезда именно Поливанова. Очень популярный в думских кругах, Поливанов не пользовался любовью Государя и был очень нелюбим большинством коллег, министров по кабинету. Мелочный, желчный, мстительный, антипатичной наружности, он мало с кем ладил. Надеясь на общественную поддержку, он позволял себе резкие выходки против Совета министров и самого Штюрмера. Государь знал это.

Не пользовался он симпатиями и среди лиц, окружавших Государя. От военных, которые разговаривали с Государем откровенно, Его Величество знал много нехорошего про Поливанова. Наконец, в самое последнее время, Государю стали известны факты, нехорошо рекомендовавшие Поливанова. Особенно много шума наделал случай с полковником К. Открылась вакансия на один очень важный по военному снабжению и по военным поставкам пост. Пост хлебный. По просьбе заинтересованного в том Гучкова и при большой поддержке Родзянко, который, кажется, даже не знал полковника К., Поливанов ходатайствовал перед Государем о назначении на тот пост именно полковника К. Между тем К. был изгнан официально из одного столичного клуба за неправильную, чтобы не сказать сильнее, игру в карты.

Жена его была большевичка и подвизалась в Швейцарии. Я был тогда в Петрограде. Предполагаемое назначение производило большой шум. Ко мне приехали два лица, знавшие хорошо за что был исключен К., возмущавшиеся предполагаемым назначением и тем более, что санкцию на назначение должен был дать Государь, значит и новые нарекания за позорное назначение пошли бы на Государя. А для войны тот пост в тылу был очень важен. Проверив факты мне сообщенные, я срочной телеграммой, шифрованной, предупредил о том генерала Воейкова. Воейков выполнил свой долг. Представленный Поливановым кандидат был Государем отклонен.

После этого случая подошло дело Военно-Промышленных Комитетов и наконец, с 7 по 13 марта у Поливанова происходило большое принципиальное несогласие со Штюрмером по рабочему вопросу, в связи с забастовкою на Путиловском заводе. Поливанов действовал и выступал в Думе, не считаясь ни с Советом министров, ни с его председателем. А 13 марта вопреки распоряжениям правительства, Поливанов способствовал тому, что в прессе появились сведения о закрытом заседании Государственной Думы 7 марта, о прениях и резолюциях. Это переполнило чашу долготерпения Государя. В тот же день Его Величество письмом объявил генералу Поливанову, что освобождает его от занимаемой должности, будучи недовольным его политикой по отношению Военно-Промышленного Комитета. 16 числа Государь подписал приказ, пометив его 15 числом. Почти все министры были довольны уходом Поливанова. Правые тоже. Оппозиция приписала увольнение влиянию Царицы Александры Федоровны.

Новым Военным министром был назначен генерал Шуваев. Он зарекомендовал себя очень хорошо, как главный интендант. То была фигура серая и бесцветная. Многие тому назначению удивлялись. Говорилось тогда много и о том, что Поливанов был уволен без рескрипта, без всякой гласной благодарности. В письме же генералу Государь поблагодарил его "за девятимесячные труды в это кипучее время".

В те же дни, 12 марта состоялось Высочайшее утверждение заключения 1-го Департамента Государственного Совета о назначении судебного следствия над генералом Сухомлиновым. В таком исходе дела большую роль сыграл Поливанов. В угоду общественности он добивал своего старого врага.

15 марта, по просьбе А. А. Вырубовой, я заехал к ней. Она очень волновалась. Вся история с Хвостовым отразилась на ней. Она даже похудела. Ее засыпали анонимными письмами. Ее пугали тем, что убьют. В общем, вопрос шел об ее охране. Я посоветовал ей кое-что в смысле техническом, советовал не очень доверять высказываемым в глаза симпатиям, быть настороже, не гулять в парках общего пользования. Странно было давать эти советы предостережения больной женщине на костылях. Казалось бы, ну, кто может напасть на больную женщину, да еще на костылях. Но тогда возбуждение против нее и против Императрицы было очень обострено. В том большую роль сыграл Хвостов с его сплетнями. Особенно были возбуждены военные, по госпиталям, так как главная легенда была шпионаж.

В те дни Хвостов сплетничал, находясь в Москве. Стараясь успокоить Анну Александровну, я сказал ей, что, так как ее домик посещается иногда Их Величествами, то я установлю постоянную около него охрану. Что старший из охранников будет действовать согласно с ее санитаром при ее выходе из дома, особенно когда она садится в экипаж. Я ее успокоил за наше Царское Село, посоветовав относительно Петрограда переговорить со Штюрмером, и уверив, что генералу Глобачеву она может вполне верить, советовал ездить в Петроград предпочтительнее автомобилем, а не поездом, разъяснил, почему именно. Я обещал охранять ее при ее поездке в Евпаторию.

Дома Анна Александровна была обаятельна. Ее невинные глаза ласкали. Улыбка, голос тянули к себе. Вспоминались слова "Старца" - "Аннушка украла мое сердце". Живи она с ним "На Горах" Мельникова-Печерского, была бы она "богородицей". (см. ldn-knigi)

12-13 марта происходили Съезды Земского и Городского союзов в Москве. Настроение было приподнятое. Оппозиция усиливалась. Земский съезд еще оставался при старой форме пожелания министерства доверия, Городской же союз уже высказывался за ответственное министерство. Последнее требовалось все тверже и решительней. Об этом много говорили правые. Это дошло и до дворца. Бывший министр Маклаков добился того, что его приняла Царица и умолял, дабы Государь не соглашался на требование Съездов.

Он очень настраивал Царицу против Съездов, забыв, что в свое время сам проглядел их сформирование и что только его и Джунковского политической близорукости Союзы обязаны образованием и бесконтрольным, до абсурда, существованием. Оба съезда, однако, протекли вполне лояльно. Оба прислали телеграммы Его Величеству и удостоились милостивых ответов. Правда, что съезды послали телеграммы и Вел. Кн. Николаю Николаевичу, который и расшаркался в ответах перед общественностью. Все показывало, что оппозиция усиливается, и что правительство бессильно сделать что-либо против этого.

19 марта Государь вернулся в Царское Село и пробыл там неделю. Затем выехал на фронт. Ехали на Юго-Западный фронт. Злободневною темою разговоров было смещение Главнокомандующего того фронта генерала Иванова. Его не любил Алексеев. Ставка не была им довольна. 17 марта Государь подписал рескрипт Иванову и назначил его состоять при своей особе. Старик брюзжал, что он устал плакать от обиды. А позже болтал, что будто бы Алексеев объяснил ему его смещение желанием Императрицы и Распутина.

Это была очередная глупейшая сплетня. Кто выдумал ее трудно сказать. Главнокомандующим Юго-Западного фронта был назначен генерал-адъютант Брусилов, которого Алексеев тоже не любил. Но Брусилов пользовался популярностью среди войск и показал себя выдающимся вождем. В противоположность Иванову, боявшемуся движения вперед, Брусилов горел наступлением. В пути узнали про смерть генерала Плеве. Он умер в Москве.

28 марта Государь прибыл в Каменец-Подольск. Встречали почетный караул и Брусилов. Последний имел доклад у Государя. Ему оказывали особое внимание. Он держался красиво и независимо. Война набивает цену генералам, особенно в их собственных глазах.

На другой день состоялся смотр войскам под Хотиным. То были части девятой армии. Погода была скверная. Шел дождь и град при сильном ветре. До места смотра мчались на автомобилях верст сорок. Высоко реяли наши аэропланы. Их целая завеса, т. к. противник стал делать налеты. Вчера его аэроплан сбросил снаряд в районе вокзала в Каменец-Подольске. Его обстреляли, но безрезультатно. Вечером узнали, что Брусилов, боясь обстрела императорского поезда, советовал Государю не задерживаться в Каменц-Подолъске, но Государь пожелал выполнить всю намеченную программу.

30 марта был теплый день. Императорские моторы долго неслись к месту, где была построена Заамурская дивизия. Во время смотра появился над ним неприятельский аэроплан. Бывшие настороже наши зенитные батареи начали его обстреливать. Государь продолжал обход войск, как бы ничего не замечая. А вверху высоко, высоко то там, то здесь вспыхивали белые клубы, барашки, рвавшихся снарядов. Зрелище было красивое и занимательно. С непривычки было не по себе. Когда вернулись к поездам, стало известно, что то был налет неприятельской эскадрильи и, что одним из сброшенных с аэроплана снарядов, убит часовой у моста, через Днестр, по которому мы дважды проезжали накануне. В те дни императорский поезд подвергался действительно большой опасности, которая была предотвращена нашими аэропланами и нашей артиллерией.

Выехав в тот же день в Ставку, Государь вернулся туда 31-го в 9 ч. 30 м. вечера.

1-го апреля в Ставке, под председательством Государя Императора, как Верховного Главнокомандующего, состоялся военный совет, в котором участвовали: Главнокомандующий Северо-Западным фронтом ген.-адъютант Куропаткин со своим Нач. Штаба Сиверсом, Главноком. Западным фронтом ген-адъютант Эверт с Нач. Штаба Квицинским, Главноком. Юго-Зап. фронтом ген.-адъютант Брусилов с Нач. Шт. Клембовским, ген.-адъютант Иванов, военный министр Шуваев, ген.-инспектор Артиллерии Вел. Кн. Сергей Михайлович, адмирал Русин, Нач. Штаба Ставки ген. Алексеев и ген.-квартирмейстер Пустовойтенко.

Открыв совещание в 10 ч. утра. Государь сообщил, что главный вопрос, который надлежит обсудить совету, это план предстоящих военных действий и передал слово Алексееву.

Алексеев изложил, что летом предрешено общее наступление. Западный фронт, которому будет передан общий резерв и тяжелая артиллерия, находящиеся в распоряжении Ставки, начнет свой главный удар в направлении на Вильно.

Северо-Западный фронт Куропаткина начнет наступление с северо-востока также на Вильно, помогая Западному фронту. Он также получит часть тяжелой артиллерии и часть резерва.

Юго-Западный фронт Брусилова должен держаться сначала оборонительно, и перейдет в наступление лишь тогда, когда обозначится успех двух первых фронтов. Куропаткин, медлительный, осторожный и нерешительный, заявил, что, при сильно укрепленных немецких позициях надеяться на прорыв немецкого фронта трудно, на успех надеяться трудно, и что мы понесем крупные потери, особенно при недостатке снарядов тяжелой артиллерии.

Алексеев оспаривал Куропаткина, но заявил, что тяжелых снарядов у нас пока еще недостаточно. Великий Князь и Шуваев заявили, что пока в изобилии будут даваться лишь легкие снаряды.

Эверт, слишком методичный и пассивный, но упорный, присоединился к мнению Куропаткина и считал, что пока тяжелая артиллерия не будет снабжена в изобилии снарядами, лучше держаться оборонительно.

Брусилов, живой, энергичный и порывистый, на которого Генеральный Штаб смотрел высокомерно и презрительно, так как он не окончил их Академии, не согласился с высказанными мнениями Куропаткина и Эверта. Не разделял он и мнения Алексеева. Он стоял за общее наступление всех фронтов. Он считал, что его фронт должен наступать одновременно с другими, а не бездействовать, когда те будут сражаться.

Он как бы ручался за успех своих армий и просил разрешения на наступление. Такое мнение не могло не нравиться Государю, который вспоминал подчиненных теперь Брусилову, генералов Щербачева, Левицкого. Алексеев заявил, что в принципе он ничего не имеет против того, что высказал Брусилов, но только он предупреждает Брусилова о невозможности дополнительного усиления и снабжения его армий. Брусилов отвечал, что он на это не рассчитывает.

После энергичного выступления Брусилова (он был природный кавалерист и его ученые военные называли "берейтором") отяжелевшие Куропаткин и Эверт как бы спохватились и заявили, что, конечно, и их армии могут наступать, но только ручаться за успех они не могут.

В конце концов было решено, что все три фронта должны быть готовы к наступлению к середине мая. Были обсуждены и еще некоторые менее важные вопросы. Государь не стеснял генералов своими мнениями, давал им полную возможность высказываться свободно. Он лишь, как Верховный Главнокомандующий, санкционировал окончательно выводы, делавшиеся его Начальником Штаба, Алексеевым. Рядом с Государем сидели Куропаткин и Брусилов. Против Государя Алексеев, а рядом с ним Эверт и Великий Князь. Иванов сидел в конце стола и не проронил ни слова.

Совещание прерывалось для завтрака у Государя и окончилось в 6 часов. Участники совещания были сфотографированы за столом и приглашены к Высочайшему обеду. Поздно вечером приезжавшие отбыли к местам службы.

В те дни мне принесли преинтересный документ: "Записку" по поводу операций на Юго-Западном фронте в декабре 1915 г. и на Северном и Западном фронтах в марте 1916 г. То был научно-военный разбор и спокойная, деловая, жестокая критика тех военных действий и действий высших начальников (Куропаткина, Эзерта, Щербачева и других), составленная в Ставке, под редакцией и при главном непосредственном участии Алексеева. Некоторые отделы писал Борисов. Записка давала целый ряд указаний высшим начальствующим лицам о допущенных ими ошибках и инструктировала их, что и как надо делать впредь. Она была разослана во все армии начальствующим лицам до начальников дивизий включительно и являлась более чем своевременной именно теперь, ввиду предполагавшегося наступления. Очень там попадало генералам и по распределению и по использованию артиллерии; указывалось на неумелую организацию артиллерийского снабжения. Как исходившая из Ставки и рассылавшаяся по повелению Верховного Главнокомандующего, она имела бесспорное высокоавторитетное значение.

Наступила весна. Шла страстная неделя. Присутствие Государя в те дни в Ставке носило в себе что-то трогательное. Не хочется ли каждому православному быть в те дни со своими близкими. И Государь был в центре своей многомиллионной армии. Государь посещал все службы. В пятницу, при выносе плащаницы, ее несли: Государь, Нилов, Иванов и Алексеев. Народ смотрел с изумлением. Царила особенная тишина. Государь был особенно серьезен. Кто знал Государя, те понимали, как бы хотел он быть теперь среди своей семьи и насколько большое религиозное значение придает Он тому, что остался среди армии.

Царица Александра Федоровна еще более чувствительно переживала одиночество Страстной седмицы и приближение Пасхи. Около Нее не было ни горячо любимого мужа, не было в Петрограде и Ее религиозного учителя, "Старца". Вся последняя кампания против него лишь увеличила к нему симпатии Их Величеств. Вот что писала Царица в те дни Государю:

"Во время вечернего Евангелия я много думала о нашем Друге, как книжници и фарисеи преследовали Христа, утверждая, что на их стороне истина, как они теперь далеки от этого. Действительно, пророк никогда не бывает признан в своем отечестве. А сколько у нас причин быть благодарными, сколько молитв было услышано. А там, где есть такой слуга Господний, лукавый искушает его и старается делать зло и совратить его с пути истины. Если бы они знали все зло, которое они причиняют. Он живет для своего Государя и России и выносит все поношения, ради нас. Как я рада, что все мы были у св. причастия вместе с ним на первой неделе поста".

Комментарии излишни. В этом письме весь смысл отношения Царицы к "Старцу". Достаточно отметить, что везде слово Друг пишется с большой буквы.

Перед Пасхой Распутин прислал из Сибири Царице такую телеграмму:

"X. В. праздником дни радости в испытании радость светозарнее; я убежден церковь непобедимая, а мы семя ее. Радость наша вместе с воскресением Христа".

6 апреля у Наследника заболела рука. "Старцу" в Сибирь была послана телеграмма с просьбой помолиться. Медицина не помогала. Царица просила Государя поздравить "Старца" со Светлым Праздником.

Могилев. 9 апреля. Суббота. В 9 часов вечера генерал Воейков протелефонировал дежурному офицеру Штаба, что через полчаса туда придет Государь. Доложили Алексееву. Он, как всегда, встретил Государя на верху лестницы. За Государем шел лишь вестовой казак-конвоец. Он нес на левой руке пальто Государя и сверток. Взяв у казака сверток, Государь прошел с Алексеевым в кабинет. Там Государь поздравил Алексеева своим генерал-адъютантом и вручил ему погоны с вензелями и желтые аксельбанты. По рассказу Алексеева, Государь был очень ласков, коснулся его семьи и пошутил - почему жена Алексеева приезжает к мужу тогда, как уезжает Государь.

Весть о высоком пожаловании и о том, как оно произошло, облетела Ставку. Большинство радовалось. В общем, Алексеева любили.

У заутрени был уже генерал-адъютант Алексеев.

10 апреля. Пасхальная заутреня, в присутствии Государя, казалась еще светлее и радостнее. После заутрени Государь разговлялся с лицами свиты. Были приглашены старшие чины Ставки, военные иностранные представители, местные власти. Утром, в 10 ч. 30 м. Государь принимал поздравления и христосовался с духовенством, чинами Ставки, чинами всех частей охраны, с прислугой. Едва ли не впервые за все царствование это христосование происходило без Царицы. Государь сам вручал каждому яйцо. На прелестных фарфоровых яйцах с ленточками был вензель Государя. Свите, а также Иванову, Алексееву, Пустовойтенко и о. Шавельскому Царица прислала мраморные яички.

Я, со своими офицерами и младшими чинами охраны, после христосования, пошел сниматься. Придворный фотограф, пресимпатичный и прелюбезный Ган-Ягельский, снял нашу большую группу. Тоже самое проделывали и другие, удостоившиеся той большой чести. Время войны и место особенно отмечали ее. Мы снимались на воздухе, недалеко от Штаба. День был теплый, солнечный. Колокольный звон весело разносился над городом. Разлившийся по полям Днепр переливал серебром под лучами весеннего солнца. Хорошо и радостно было на душе. Особенно весело раздавалось повсюду - "Христос Воскресе".

После завтрака Государь проехал на автомобиле к пристани и затем катался по Днепру на двойке с Ниловым. При проезде к пристани и обратно народ особенно восторженно приветствовал Государя. Махали платками. Некоторые дамы, дети кричали: "Христос Воскресе!" Государь кланялся, улыбаясь. Едва ли когда-нибудь Могилев переживал так радостно наш Праздник из Праздников.

Общее радостное настроение увеличивалось, когда узнавали подробности взятия нашей Кавказской армией 5-го числа турецкого Трапезунда.

На Кавказском фронте дела шли хорошо. Все приписывали это Юденичу.

19 апреля Государь выехал в Царское Село и пробыл там 10 дней.

Тревога за внутреннее состояние России беспокоила тогда многих. Даже в Департаменте полиции составили записку, в которой указывалось на возрастающее оппозиционное движение интеллигенции и рабочих. Департамент подтверждал то, что уже неоднократно докладывал высшему начальству начальник Петроградского Охранного Отделения. Общественные круги добивались ответственного министерства. Говорили, правда, исподволь еще, о необходимости государственного переворота. В столичном высшем обществе называли кандидатов на престол.

20 апреля, производивший следствие о Сухомлинове, сенатор Кузьмин арестовал генерала. Сплетни в Петрограде усилились. Значит все верно, что говорили про измену. Измена, немецкие влияния, - передавалось по Петрограду и летело на фронт. - Все это сплетни и интриги, - отвечали люди, знавшие хорошо Сухомлинова. Не верил в его измену и Алексеев. И опять, в расположенных к Государю кругах с горечью говорили: как же мог Государь допустить во время войны арест бывшего военного министра, своего генерал-адъютанта. Ведь один факт ареста лучше всяких революционных прокламаций развращал народ и солдатскую массу.

А политиканы из общественности, во главе с Гучковым, ликовали. Через Сухомлинова они били по трону.

23 апреля, в день Ангела Императрицы, из Сибири вернулся "Старец". За ним Царица посылала в Покровское двух дам и те привезли его. Он был горд, что его вызвали. Значит, он нужен. Когда Распутину сказали про арест Сухомлинова, он укоризненно покачал головой и промолвил: "Малесенько не ладно. Ма-ле-сень-ко". Простым мужицким здравым умом Распутин верно понял весь абсурд и вред ареста Сухомлинова, чего не понимало правительство. Русский мужик сказал тогда то, что позже высказал один из виднейших английских политических деятелей.

Арест Сухомлинова был нужен и полезен только тем, кто подготовлял тогда государственный переворот.

24 апреля Государь выехал в Ставку, в Могилев.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.

Апрель и май 1916 года. - Приезд Государя в Ставку 25 апреля. - Вести о бомбардировке Евпатории. - Приезд французских министров. - Генерал Алексеев и Союзники. - Приезд в Сгавку Царицы с детьми. - День 6 мая. - Принесение поздравлений Государю. - Впечатление от Царицы. - Кинематограф. - Обед. Выезд на Юг. - В Виннице. - Смотр в Вендорах. - Генерал Брусилов. - Посещение Одессы. - Смстр славянской дивизии. - В Севастополе. - Осмотр Романовского Мнсгитута. - Смотр флота. - Поднесение Государю почетной сабли на ,,Императрице Марии". - Государь на миноносце "Дерзкий". - Атака ,,Дерзкого" и Гневного" на ,,Бресау". - Приезд А. А. Вырубовой. - Осмотр укреплений Результаты инспекций Государя. - Замена адмирала Эбергардта Колчаком. Поездка 15 мая в Евпаторию. Губернатор Княжевнч и его работа. - Постройка железной дороги. Встреча и осмотры. - Проект грязелечебницы. - Содействие Государя. - Царская Семья у Вырубовой. - На пляже. - Отъезд. - В поезде. - На Север. - Разговоры. - Фронт и тыл. - Съезд губернаторов и доклад Штюрмера. Все обстоит благополучно. - Государя обманывают, скрывая истину. - На Курском вокзале. - Поднесение Государю денег крестьянами. - Отъезд Царицы с Вел. Княжнами в Царское Село и Государя с Наследником в Ставку. - Италия просит помощи. - Наступление Брусилова. - Наши победы. - Гибель лорда Китченера. Глупая, но вредная сплетня. - Прибытие иконы Владимирской Божией Матери. Прошлое иконы. - Отбытие иконы на Западный фронт.

К вечеру 25 апреля Государь приехал в Ставку. Кроме обычной свиты, Государя сопровождали его друг детства, флигель-адъютант граф Шереметьев и Князь Игорь Константинович. Погода стояла дивная. Кругом всё в зелени. Для высочайших завтраков и обедов в саду дворца разбили большую палатку. Первое сведение, которым встретила Ставка, - это обстрел крейсером "Бреслау" нашей Евпатории. Как же это могло случиться, где же наш флот? было у всех на устах. И снова стали критиковать Эбергардта. Алексеев положил на телеграмме весьма нелестную резолюцию. Кое-кто позлорадствовал над моряками вообще, которых-де так любит Государь, Федоров подшучивал над Ниловым. Тот сердился и чаще требовал сода-виски.

27-го приехали французские министры Тома и Вивиани. Были совещания с Алексеевым. Последний встретил министров сдержанно. К их требованию присылки от нас на французский фронт солдат и солдат, он относился очень критически. Отношение к союзникам Алексеева было вообще более серьёзно и более патриотично, чем у старой Ставки. При Вел. Кн. Николае Николаевиче в Ставке союзников "обожали", перед ними распростирались по земле, для них жертвовали своими русскими интересами. И это было всё. При Алексееве на союзников стали смотреть деловитее. От союзников, кроме прекрасных слов, стали требовать взаимной и своевременной поддержки, фактической, на деле. Гостей пригласили к высочайшему обеду. За обедом Государь много и оживленно разговаривал с гостями. Министры получили высочайшие подарки.

2 мая Государь был в кинематографе, в театре. Показывали фильм военных действий на Кавказе. Взятие Эрзерума и Трапезунда было представлено интересно. Опять все вспоминали Юденича.

5-го в Могилев приехала Царица с детьми. Уже за два дня до этого можно было заметить, как начали нервничать в свите. В день приезда я записал в дневнике: "Сейчас приехала Императрица. Всё трепещет".

Все приехавшие остались жить в поезде. Дневной чай Государь пил с семьей в поезде. Все, кроме Наследника, были у всенощной и обедали у Государя. Никто, кроме свиты, не был приглашен к обеду. После обеда Государь проводил семью до поезда.

6 мая - день рождения Государя. После торжественной службы, где была вся Семья и Великие Князья Кирилл и Борис Владимировичи и Сергей Михайлович, состоялось принесение поздравления Его Величеству.

В зале дворца, спиною к окнам, стояли Их Величества, Цесаревич, Великие Княжны. Все в ряд. Государыня и Княжны в белых платьях и белых шляпах с перьями. Свита официально. Мы подходили один за другим. "Счастье имею поздравить Ваше Императорское Величество", произнес я. "Благодарю Вас", ответил Государь и подал руку. Затем поцелуй руки Ее Величества, поклон Наследнику, который подал руку и поцелуи ручек у Великих Княжен.

Государь, как всегда, в подобных случаях, смотрел ласково и улыбался; Царица сурово, серьёзно, сжав губы; Ольга Николаевна улыбалась так же хорошо, как Государь; Татьяна Николаевна смотрела пытливо, по детски приветливо Мария и Анастасия Николаевны. Наследник играл во взрослого и стоял навытяжку. Он был в форме, с медалью, не хватало только оружия. После приходилось слышать, что Царица производила невыгодное для нее впечатление на чинов Ставки. ,,Какая она злая, несимпатичная" - был отзыв тех, кто ее не знал. Отзыв неверный. Всегдашняя застенчивость и недомогание Царицы придавали ей этот серьёзный, столь неверно толкуемый вид. Это отталкивало от нее. А тут еще всё более и более проникавшие на фронт слухи о ее нехорошем, будто бы, влияния на Государя. Сплетням верили; это еще больше отталкивало от Царицы всех, кто ее не знал. А Царица, уверяемая своими друзьями, думала, что ее в армии любят, и что ее приезд всем приносит счастье.

В шесть часов, в городском театре был кинематограф для офицеров. Присутствовала вся Царская Семья, все Великие Князья. Все прошло очень торжественно. Совсем не так просто, как это бывало при одном Государе. Странно, но мы даже потом говорили про это. Великие Княжны и Наследник были очень довольны. Обед был особенно многолюден. Царица сидела рядом с Государем, имея справа Наследника. Слева от Государя сидел Алексеев. В тот день собственный Его Величества Железнодорожный полк получил права гвардии. Его ловкий командир, генерал Цабель, сумел покорить Воейкова и тот провел это. Но, надо сказать, что Цабель подтянул прежний батальон и он нес службу блестяще. Мы в нашей гофмаршальской столовой справили это событие, выпив по бокалу шампанского.

7 мая у Государя завтракала вся Семья и члены династии. Юный Князь Игорь Константинович так подходил к Царским Детям.

После завтрака Государь с Семьей поехал в императорский поезд, в который были включены вагоны Семьи и в 3 ч. 20 м. все отбыли на Юг.

8 мая императорский поезд остановился в Виннице. Их Величества посетили несколько госпиталей и складов. Шел проливной дождь. На Великих Княжен жалко было смотреть, как они усаживались без зонтиков под ливнем. Весел и доволен и был, кажется, один Наследник. Он храбро шагал по лужам и шалил под дождем, в высоких военных сапогах.

9-го числа Государь смотрел вновь сформированную дивизию в Бендерах. Там Государя встретил Брусилов.

Выше уже говорилось, как его недолюбливал Генеральный Штаб. Но на своем фронте он был популярен. Государь отдавал Брусилову должное. Он хорошо и давно знал его по службе в Петрограде, по Красному Селу. Брусилов считался когда-то любимцем Вел. Кн. Николая Николаевича. В свите про него говорили, как про молодца-генерала, на войне показал себя и "заткнул за пояс" ученый Генеральный Штаб. Надо признать, что по адресу офицеров Генерального Штаба в массе, с фронта неслось много нелестного. "Черное войско", прозвали их. Насколько та оценка правильна, судить не берусь. Но доля правды, наверно, в том есть. Не любил Генеральный Штаб и Брусилов, а они, как уже говорилось выше, прозвали его "берейтором". Однако, кажется, за войну блестяще выдвинулись только два генерала: Ген. Штаба Юденич, да не проходивший его школы Брусилов. А было-то их много.

10 мая, в 6 ч. вечера, Государь с семьей прибыл в Одессу. На вокзале обычная торжественная встреча, которая в Одессе как-то всегда выходила более праздничной и нарядной, чем где-либо. Там градоначальствовал пресимпатичный "Ваничка" Сосновский. А в городе блистала его красивая жена, "Любочка", державшая высоко знамя своего супруга.

С вокзала Царская Семья проехала в собор, где ожидал весь цвет одесской интеллигенции. Проезд по широким, нарядным, разукрашенным улицам был, как всегда в Одессе, великолепен. Правая Городская Дума, умевший со всеми ладить градоначальник и умный жандармский генерал Заварзин общим взаимодействием достигали блестящих результатов. Энтузиазм населения, восторг детей, растянувшихся с гирляндами цветов и флажками по всему пути, веселые крики ура и над всем этим перекатывавшиеся волны "Боже Царя храни" и гул колоколов церковных - все это давало удивительную радостную картину.

После собора, Их Величества посетили один из госпиталей и вернулись в поезд. Государыня устала и к обеду не вышла.

Вечером я обедал с несколькими, приехавшими с Государем, лицами и с несколькими одесситами, крайними правыми, занимавшими в Одессе выдающиеся общественные посты. Тем обедом интересовался Государь. Все было отлично. Мы обменялись мнениями. Нам сообщили много интересного. И самый обед был хорош. Но, вот, самый интересный из одесситов, уже за сладким, начал речь, похожую на тост.

Говорил красиво, но говорил о том, что для укрепления правительства, режима, надо немедленно начать организацию погромов, сначала немецких, а затем еврейских. Это, по его мнению, поднимет настроение народа и очень поможет войне. Вышло нехорошо. Стали заминать, вышучивать, что и он хочет воевать и т. д.

Один из нас, приехавших, стал доказывать, что такие приемы неприемлемы. Что в свое время местный Кишиневский погром принес так много вреда режиму и обрушился последствиями на Монарха. Беседа была испорчена. Было досадно. Расстались мы дружески, но чувствовалось, что здесь, на Юге много провинциализма, много старой "крушеванщины".

На следующий день Государь смотрел сербскую дивизию, составленную из австрийских пленных славян. Дивизия была хороша. Но у нее не было артиллерии.

Вечером Царская Семья выехала в Крым. Один мой помощник с людьми уже заблаговременно был послан туда.

12 мая утром прибыли в Севастополь. День был дивный.

На царской пристани обычная парадная встреча. Моряки в белоснежных кителях. Такая прелесть, так нарядно. Как картинка - Эбергард. В палатке букет дам. Цветы, зелень, красивый широкий ковер стелется до самой воды. А на рейде спокойно красуется только что вернувшийся с похода флот. Сказочно быстро построенные дредноуты "Екатерина Великая" и "Императрица Мария" приковывают всеобщее внимание. Государь и вся Семья в самом хорошем настроении. Царица улыбается. Я уже много раз говорил, как сильно они любили флот и моряков.

После встречи, Их Величества, без предупреждения, проехали в недавно открытый Романовский институт физических методов лечения. Последнее слово науки. Гордость Крыма. Надо было видеть, что произошло там, когда узнали, кто приехал. Переполох, суета, радость, волнение. Их Величества были очень довольны, что видели все так, как обычно, без приготовлений. Все было прекрасно и блестяще.

После завтрака, Государь с детьми поехал на эскадру. Парадный катер под брейд-вымпелом Государя скользил по рейду. С кораблей неслось ура. Прежде всего, Государь посетил "Георгий Победоносец", где Эбергард сделал подробный доклад о действиях Черноморского флота. Флот хорошо работал, но Ставка не была довольна Эбергардом. Начав затем с дредноутов, Государь посетил в тот приезд все боевые корабли, беседовал с офицерами и матросами, расспрашивал о подвигах, благодарил. На дредноуте "Императрица Мария", которым командовал князь Трубецкой, Государю поднесли от корабля почетную саблю, вместо жетона. Сделано это было с разрешения Григоровича, но против желания Эбергарда. Государь был очень доволен.

На миноносце "Дерзкий" Государь узнал того молодого офицера Федосеева, о котором говорилось в моем предыдущем томе. Федосеев был артиллерийским офицером на миноносце и показал себя блестяще. 25 мая миноносцы "Дерзкий" и "Гневный" встретились ночью с крейсером "Бреслау". Минная атака крейсера не удалась, но меткий артиллерийский огонь "Дерзкого" произвел пожар на "Бреслау" и тот был принужден бежать. Позже узнали, что на "Бреслау" был убит командир и несколько десятков матросов. Лейтенант Федосеев был награжден георгиевским оружием. Наследник очень обрадовался, увидав Федосеева, дружески поздоровался с ним и внимательно выслушал его рассказ про бой с "Бреслау".

13 числа, из Евпатории приехала к Царской Семье, отдыхавшая там, А. А. Вырубова. Она пробыла в царском поезде несколько часов. Царская Семья была довольна, а в свите можно было слышать неприятные по ее адресу вещи. Анна Александровна хлопотала, чтобы Их Величества приехали в Евпаторию. Следующий день прошел в осмотрах некоторых военных учреждений по окрестностям.

15-го были в церкви. Государь посетил несколько укреплений и к вечеру поездом выехали в Евпаторию. Это посещение Государем Севастополя имело для войны большое значение. Решено было заменить Эбергарда молодым и энергичным адмиралом. И вскоре на его место был назначен адмирал Колчак. Эбергарду же был пожалован орден Александра Невского и он был назначен в Государственный Совет. Всё это произошло по представлению министра Григоровича, которого поддержал Алексеев. В широких общественных кругах эта перемена была встречена сочувственно.

Поездка Их Величеств в Евпаторию явилась триумфом для Таврического губернатора, Свиты Его Величества генерала Княжевича, о котором не раз упоминалось в предыдущем томе. Назначенный губернатором в ноябре 1914 года, Княжевич развил необычайную энергию, как администратор и уже успел сделать многое для своей губернии. Двинул он вперед и железнодорожное строительство в Крыму. Благодаря своим связям Княжевич добился того, что правительство отпустило деньги на постройку железнодорожной ветки от станции Сарабаз (магистраль Харьков - Севастополь) до Евпатории. Эта ветка, правда, пока кустарная, была построена в три с половиной месяца, и уже 21 октября 1915 года состоялось ее открытие. Отныне на первоклассный, единственный в Европе, грязелечебный курорт Саки (Сакские грязи) и в Евпаторию можно было проехать по железной дороге. Княжевич принялся за сооружение в Евпатории грандиозной грязелечебницы - здравницы, как стали называть по-модному.

Предполагалось назвать ее по имени Наследника, на себе испытавшего все действие тех грязей. Зарождался новый курорт, где, после грязей, можно было отдохнуть на Евпаторийском пляже. Работа кипела. Городское самоуправление оценило всю выгоду предпринятой губернатором работы и в Евпатории уже появился (может быть и слишком преждевременно) "бульвар генерала Княжевича". На самой ветке одна из станций названа Княжевичи.

Тихо, как бы ощупью, двигался императорский поезд по новой ветке среди огромной песчаной пустыни. От станции Саки стали встречаться живописные места и, наконец, открылась морская даль. Последние несколько верст до Евпатории дорога идет вблизи морского берета.

На станции торжественная встреча. Княжевич подносит Царице колоссальный букет белой акации, перевязанный старинным татарским полотенцем. Букеты роз подносятся другими. Их Величества с детьми проехали в собор, оттуда в мечеть и в караимскую кеннасу. Кажется, посещение караимской молельни Государем случилось впервые.

(о караимах - напр. http://community.migdal.ru/article-times.php?artid=622 и "История Еврейского Народа" средние века, у нас, ldn-knigi)

Убранство кенассы, старинные хрустальные люстры, спускавшиеся с потолка, пение, напоминавшее иногда, как будто бы, наши православные мотивы, всё это произвело на нас всех, православных, сильное впечатление. Служил главный караимский гахам, С. М. Шаптал, человек с университетским образованием, красивой наружности, он и служил красиво и говорил хорошо. В тот сезон он сумел понравиться А. А. Вырубовой, подружился с ней и ему благоволили во дворце. После службы, провожая Их Величества, он удостоился многих вопросов Государя. Их Величества посетили затем несколько госпиталей, но уже один Государь поехал со свитой и губернатором на место предполагаемой грязелечебницы. Княжевич изложил Государю свой грандиозный проект. Ему уже были отпущены два с половиной миллиона рублей на первые работы по созданию курорта. Для больных и раненых возводилось грандиозное учреждение. Фантазия Княжевича создавала отдельные павильоны для сербов, французов, англичан, итальянцев. Масштаб проекта был грандиозен. Государь одобрял проекты Княжевича, видя, как он работает не только на словах, но и на деле и обещал ему, где надо, поддержку. Начато было большое общегосударственное дело.

К завтраку все вернулись в поезд. Губернатор, городской голова, еще несколько человек местных властей были приглашены к столу.

После завтрака вся Царская Семья проехала в гости к А. А. Вырубовой, на ее дачу, которую она снимала у г. Дувана.

Дача выходила на море, и Царская Семья провела несколько часов спокойно на берегу моря. В смысле охраны беспокоиться было нечего. На даче, с Анной Александровной, для ее охраны, жили всё время три моих стражника. Царица называла их "желтые люди" по цвету хаки их кителей. В одном из писем Царицы к А. А. Вырубовой из Царского Села Ее Величество просила передать им свой привет. Надо ли говорить, как мои люди были счастливы, и как горд был их начальник.

Я расположился с одним из спутников по поезду на пляже. Дабы не привлекать внимания публики, легли на солнце. Стоял жаркий день. На море штиль. Так и хотелось войти в воду и не выходить оттуда. Бесконечно длинный пляж как бы подтверждал то, что говорил энергичный губернатор о развитии в Евпатории первоклассного курорта. Пока это было захолустье. Евпаторийцы уже хвастались и злорадствовали, что их курорт забьет, утопающую в цветах и зелени, красавицу Ялту. В их воображении уже вырастал богатый "парк генерала Княжевича", около него уже бродили диковинные экземпляры зверей из соседней Аскании Новой... Уже журчали фонтаны, как когда-то в Бахчисарае...

А бесконечная желтизна песков, насыщенный солью воздух, и полное отсутствие зелени, под палящими лучами знойного южного солнца, пока что, давали безмолвный, но красноречивый ответ, чего можно и чего нельзя ожидать от Евпатории.

Перед обедом Их Величества покинули Евпаторию. Восторженная толпа преимущественно простого народа с энтузиазмом провожала редких дорогих гостей. И вновь плавно, осторожно, потихоньку покатился царский поезд по новой железной дороге.

- Конечно, - с апломбом бросал, попыхивая сигарой, у себя в купэ, Воейков, - конечно, по условиям военного времени, Его Величество может ездить и по таким железным дорогам, но, вообще говоря, это недопустимо.

- Ревнует к Княжевичу, - острил, ухмыляясь, лейб-хирург Федоров, намекая на нелады двух генералов-однополчан. А в царском купэ, уставшая Царица, впивала дивный аромат куста белых акаций, что поднес Княжевич. Великие Княжны с любопытством рассматривали замысловатую татарскую вышивку.

- Какая счастливая идея, - сказала Императрица, глядя на цветы. Этими немногими словами как бы подводился итог поездки в Евпаторию. В Сарабузе, на магистрали, Государь распрощался с Княжевичем, поблагодарив его за кипучую деятельность. Императорский поезд пошел обычным нормальным порядком на Север. Чины инспекции императорских поездов вздохнули свободно.

После последних хлопотливых дней приятно было спокойно отдохнуть в комфортабельном купэ императорского поезда. Мы, пассажиры поезда литера В, обменивались нашими впечатлениями виденного и слышанного за последнее время.

Нельзя было не удивляться той большой созидательной военной работе, которая энергично велась повсюду. Не договаривали, храня формальную тайну, но знали, что вот-вот должно начаться большое наступление. За фронт не боялись. "На фронте-то мы победим" - говорил старик генерал. Рано ли, поздно ли, но победим. А вот наш "проклятый тыл". Вот тут может выйти очень плохо."

В ,,проклятом" тылу, действительно, было нехорошо. 16-го числа возобновляла работу Гос. Дума.

Значит вновь начиналась агитация против правительства с открытой трибуны. Это только могло ухудшить и без того смутное положение в тылу. Беда была в том, что у нас еще не привыкли к парламентаризму и его приемам, у нас еще принимали всерьез речь каждого с трибуны депутата. Как некогда, для простого народа каждая печатная строчка считалась непреложной правдой, так теперь верили каждому слову, что произносилось с трибуны Государственной Думы. А говорилось там нередко много всякого вздора и вздора вредного. 1916 год особенно показал, что правительство не умело умно и авторитетно парировать этот вздор.

Штюрмер, опытный бюрократ и человек умный, не мог не видеть и не понимать, что происходит в тылу, тем более, что он знал многое из закулисных действий. Но помочь делу он не мог и, прежде всего, потому, что был не только очень стар, но даже дряхл. На одном большом заседании в Москве он заснул. Вызвав меня однажды к себе, в Петрограде, в 9 час. вечера, он задремал при разговоре, да как задремал. Конечно, не такой премьер и не такой министр внутренних дел нужен был теперь для России. Понимая, однако, что надо что-то делать, Штюрмер, в начале мая, вызвал в Петроград 15 губернаторов из более важных губерний. Позже предполагалось вызвать следующую серию. Съехавшимся было предложено высказаться о положении вещей на местах, а также и о том, что надо предпринять после победоносного конца войны. Первая группа имела пять заседаний, и никто из вызванных губернаторов не высказал какой-либо серьезной тревоги за будущее в смысле какого-либо переворота. Никто не коснулся вопроса о Распутине, о чем кричала вся Россия.

8 мая Штюрмер подал Государю доклад о результате того съезда губернаторов. В докладе указывалось на подпольную работу немцев по развалу тыла, на противоправительственную работу Земского и Городского Союзов, на пропаганду среди крестьян и рабочих. Но в нем указывалось и на полное довольство и богатство крестьянского сословия, а также и на то, что дворянство, как и встарь, является надежным оплотом режима и правительства. Выходило по докладу, что внутри страны, в конечном результате, все обстоит благополучно. Позже мне пришлось слышать, будто бы многие из съехавшихся тогда губернаторов, в частных беседах с министром, говорили про тревожное настроение умов в связи с именем Распутина. Будто бы говорили об упадке престижа Монарха. Если это так, то приходится заключить, что ни у одного из пятнадцати губернаторов не хватило смелости заявить о том официально, на заседаниях. Не хватило мужества у министра Штюрмера поднять эти вопросы официально на заседаниях. Иными словами, представляя Государю тот доклад о благополучии, Штюрмер сознательно обманывал Государя, скрывая от него истину.

Государь читал этот доклад в Севастополе. Два главных положения доклада материальное довольство крестьянства и верность дворянства не могли не действовать на него успокоительно. Государь положил на докладе резолюцию, которой благодарил губернаторов и выражал надежду, что все "доложенное будет принято в серьезное соображение всеми ведомствами".

17 мая приехали в Курск. На станции торжественная встреча. Старик крестьянин с седой бородой, депутат от крестьян, стоял с деревянным блюдом, на котором была горка денег. Когда Государь подошел к нему, старик просил принять эти деньги от "их общества".

"На что же вы хотите, чтобы я употребил эти деньги? - спросил Государь. Старик молчал. Блюдо дрожало у него в руках. Глаза заморгали и он расплакался.

"На что хочешь, Царь Батюшка, тебе это лучше знать", чуть слышно шептал он. Государь подхватил чуть-чуть не упавшее блюдо и обласкал старика. Сцена эта произвела на всех незабываемое впечатление.

В Курске Царская Семья разделилась. Государыня с дочерьми, пересев в свой поезд, продолжала путь в Царское Село, Государь же с Наследником направился в Могилев.

В начале мая по старому стилю итальянская армия понесла большое поражение. На нее обрушилась сильная, хорошо снабженная артиллерией, австрийская армия под командой эрцгерцога Евгения. Итальянское командование настойчиво просило нашей помощи наступлением. Ставка решила ускорить то наше общее наступление, которое было решено на военном совете.

На рассвете 22 мая по всему фронту генерала Брусилова загремела наша артиллерийская канонада. Наша артиллерия сметала проволочные заграждения врага, уничтожала убежища, укрепления. Вслед за этой подготовкой началось наступление по всему Юго-Западному фронту, К полудню 24 мая нами было взято в плен 900 офицеров, свыше 40.000 солдат, 77 орудий, 134 пулемета, 49 бомбометов. Войска одерживали победу за победой. К 27 мая нами уже было взято в плен 1240 офицеров, свыше 71.000 нижних чинов и захвачено 94 орудия, 157 пулеметов, 53 бомбомета и минометов и громадное количество всякой другой военной добычи. В Ставке царило приподнятое настроение. Радовались нашим победам, радовались, что помогли итальянцам. Австрийцы приостановили свое на них наступление и стали перебрасывать оттуда войска против нас.

Радостное настроение было омрачено несколько известием о гибели, ехавшего в Россию, английского главнокомандующего Китченера. 25 мая была получена телеграмма, что крейсер, на котором ехал Китченер, погиб. Государь не скрывал своего огорчения в разговорах после завтрака и обеда. Царица прислала телеграмму, в которой говорила: "Как ужасна гибель Китченера". А в письме Государю Царица писала:

"Какой ужас с Китченером. Сущий кошмар, и какая это утрата для англичан".

Через несколько времени кем-то была пущена несуразная нелепая гнусная сплетня, будто бы Китченер погиб потому, что о его пути Царица Александра Федоровна предупредила Императора Вильгельма. Сплетня полетела по России. Надо полагать, что ее распространяли немецкие агенты для развала тыла. Для подрыва престижа Монарха. Но русские люди подхватили тогда эту сплетню, и многие смаковали ее.

23 мая, по Высочайшему повелению Государя, в Ставку была привезена из Москвы икона Владимирской Божией Матери, главная святыня Успенского собора. Заступничеству именно этой иконы Богоматери народная молва приписывала много военных успехов в прошлом России.

По преданию эту икону писал евангелист Лука. Написав, он показал ее Богоматери. Пречистая сказала: "Отныне ублажат меня все роды. Благодать родившего от меня и моя да будет с этой иконой".

Из Иерусалима икона перешла в Царьград.

В 12-м веке икона была перевезена в Киев сыном Владимира Мономаха В. Князем Мстиславом. Племянник последнего, Андрей Боголюбский увез икону во Владимир на Клязьме и построил для нее великолепный храм. Икона сопровождала князя в походе против крымских татар, и когда князь с войском служил молебен перед ней, икона вдруг заблистала необычайным светом.

В 1185 и в 1238 гг., при нашествии Батыя, икона чудесно уцелела при пожаре храма.

Летом 1395 года, при нашествии бича народов Тамерлана, В. Князь Василий Димитриевич, встретив врага у Коломны, по решению военного совета, обратился за помощью к Богоматери. За иконою во Владимир было снаряжено посольство. С плачем и рыданием провожали владимирцы свою святыню. Десять дней шла икона к Москве, сопровождаемая множеством народа. Вся Москва с духовенством и семьей Великого Князя вышла встречать икону на Кучково поле. И чудо совершилось. В час той встречи Тамерлан в испуге проснулся у себя в шатре, под Коломной. Он видел странный сон. С большой горы к нему спускаются многие святители с золотыми жезлами. Над ними же в воздухе, в неописуемом величии парила Святая Дева в сиянии золотых лучей. Тьмы ангелов с огненными мечами окружали Деву. Тамерлан созвал своих мудрецов и с ужасом рассказал им сон, требуя его объяснения. "Это мать христианского Бога, Бога русских", отвечали мудрецы. "Она их заступница. Не сладить с ними".

И приказал Тамерлан своим полчищам повернуть обратно. Татары ушли. "И бежал Тамерлан, гонимый силою Пресвятыя Девы", записал летописец то событие.

А на месте той встречи Москвы с иконою, 26 августа 1395 года, построили Сретенский монастырь. Икону же водрузили в Московском Успенском соборе. Для Владимира же Рублев написал список той иконы.

Этой же иконе приписывает народ избавление от врагов в 1408, 1459 и 1480 годах. Перед нею молились, собираясь в поход Великие Князья и Цари московские. При избрании патриарха жребий трех кандидатов клали на пелену той иконы, веруя, что Богородица укажет имя достойнейшего. Перед нею знатные люди присягали в верности царям своим. Верил народ, что и в 1547 году, при сильном пожаре в Кремле, когда пытались вынести икону из Успенского собора, она не сдвинулась с места и, как бы, приросла к нему. Отмечали и то, что Бородинская битва, подорвавшая силу "Антихриста", произошла 26-го августа. В этот день, а также 21 мая и 23 июня в Москве совершались крестные ходы с иконой. Сама Москва часто называется в летописях "Домом Богоматери".

Все эти факты, предания, легенды дошли до наших дней. И, когда в 1912 году, Наследник впервые приехал в Москву, Московское дворянство поднесло ему дивный образ именно Владимирской Божией Матери, окруженной собором московских святителей. Вот и теперь, Царица советовала Государю перевезти перед наступлением, хотя бы на время, икону в Ставку и, где можно, на фронт. Государь и Алексеев исполнили просьбу.

Государь со свитою и высшими чинами Ставки встретил икону на вокзале. Затем икона, с крестным ходом, с множеством народа была пронесена городом к церкви Штаба. Государь же с Наследником, встретив икону, вернулся домой на автомобиле и вышел вновь к крестному ходу, когда он подошел ко дворцу.

С иконой Государь прошел в церковь, где она и была водружена. Государь прослушал всенощную.

Прибытие иконы произвело на солдат большое впечатление. Холодновато отнесся к событию протопресвитер Шавельский. Он был Священник-реалист, больше дипломат.

30-го числа, перед иконой отслужили молебен перед дворцом. Лил проливной дождь, присутствовал Государь с Наследником. После молебна Государь приложился с сыном к иконе и пошел работать. Народ прикладывался к святыне под проливным дождем. Затем икону отвезли на Западный фронт. Там всё готовился и никак не мог перейти в наступление генерал Эверт. А он должен был поддержать Брусилова. Говорили, что Эверт просто боялся сплоховать перед Брусиловым, который был настоящим героем последних дней. Ведь на фронте разыгрывался Луцкий прорыв.

Продолжение следует

Поделиться в соцсетях
Оценить

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

ЧИТАТЬ ЕЩЕ

ЧИТАТЬ РОМАН
Популярные статьи
Наши друзья
Наверх