«ГИГАНТ МЫСЛИ, ОТЕЦ ДЕМОКРАТИИ». НАВАЛЬНЫЙ КАК АГЕНТ РУССКОЙ ИМПЕРСКОЙ ПРОПАГАНДЫ

ФОТО ПРЕДОСТАВЛЕНО ПРЕСС-СЛУЖБОЙ МОСГОРСУДА / АГН «МОСКВА»

Алексей Навальный дал интервью западным СМИ. Точнее, текст, обозначенный как интервью Навального, опубликован в «Нью-Йорк Таймс». В удивительном документе описан обычный день в колонии, где «берлинский пациент» отбывает наказание, и рассказано, как политик, которого якобы боится Путин, относится к последним политическим новостям. Самое интересное в этом тексте – признание Навальным своего и несистемной оппозиции тотального поражения.

ЗАПИСКИ ИЗ ПИОНЕРСКОГО ЛАГЕРЯ

Чтиво в «Нью-Йорк Таймс» получилось в самом деле любопытное, потому что неожиданное. Из интервью Навального мы можем узнать, что работать в колонии, где он сидит, необязательно (работают отнюдь не все), что заключённые имеют довольно много свободного времени, что они в рамках «воспитательного процесса» смотрят патриотические фильмы и новости по телевизору, а также слушают лекции (даже по квантовой физике).

В социальных сетях по этому поводу много ироничных комментариев типа «это не тюрьма, а какой-то пионерский лагерь».

Может быть, многие скептически настроенные граждане и вовсе не поверили бы такому описанию жизни заключённых, если бы оно появилось в российской официальной прессе. Но в данном случае не поверить сложно, ведь это рассказывает знаменитый оппозиционер о том, что с ним происходит прямо сейчас, и рассказывает не государственному телевидению, а западному отчётливо антирусскому изданию.

РЕСУРСЫ РЕВОЛЮЦИИ ИСЧЕРПАНЫ

Конечно, Навальный говорит не только о своём житье-бытье, но и о политике. И говорит, опять-таки, много такого, что, мягко говоря, не вписывается в оппозиционную «повестку дня». Да что там, говорит много такого, что в других устах звучало бы как прорусская имперская пропаганда, а в устах записного революционера звучит как «всё пропало, гипс снимают, клиент уезжает». Ну или как фраза Дзержинского из старинного анекдота: «Революции не будет, Троцкий с Зиновьевым броневичок пропили».

Навальный заявляет, что Путин «извлёк из встречи с Байденом всю запланированную выгоду», а Байден ничего не достиг. Он согласен с тем, что в России революционеры потерпели решающее поражение во внутренней политике:

«Путин решил свой тактический вопрос: не дал нам отнять у него большинства в Госдуме».

Читаешь и глазам не веришь: это светоч оппозиции, «отец русской демократии» или уже «цепной соловей кровавого режима»?

Кстати, среди либералов тоже попадаются люди, умеющие читать и сопоставлять прочитанное с окружающей реальностью. Такие люди (например, уральский оппозиционный журналист Антон Юлаев) подмечают, что текст с именем Навального вообще не предназначен для внутренней аудитории.

Что бы ни вещали из Европы разбежавшиеся соратники о многомиллионной поддержке, внутренние ресурсы исчерпаны. Население России не является силой, способной оказывать давление на своих правителей. Это знает Навальный…

Так пишет Юлаев, и с ним трудно не согласиться. Навальный обращается к «вашингтонскому обкому», потому что больше ему не к кому обращаться, Навальный отрабатывает свой номер перед заказчиками своей деятельности, потому что кроме этих заказчиков он – и это очевидно всем – больше никому не нужен.

ЧТО С ТОГО?

Но всё-таки самое интересное в «интервью» Навального – это сам факт его появления. «Кровавый режим», «ужасная диктатура» на поверку оказываются просто до неприличия терпимыми к поведению человека, провозглашённого политическим заключённым и «русским Манделой». Где это видано, чтобы из недр ужасного ГУЛАГа раздавали интервью? И где это видано, чтобы человек, который как-то сумел (ну, допустим, через жену во время длительного свидания или через адвокатов) передать западным СМИ ответы на какие-то вопросы, сделал это, совершенно не опасаясь никакого наказания?

То есть известно, где это видано, – в современной России. И, коль скоро эта реальность дана нам в ощущениях, и спорить с ней невозможно, приходится сделать два важных вывода.

Во-первых, никакой ужасной диктатуры в России нет. А вместо этого есть скрупулёзное соблюдение прав даже тех граждан, которым, по справедливости, не стоило бы оставлять вовсе никаких прав. Однако мнение патриотов остаётся мнением, а «власть» руководствуется требованиями закона и порядка. Именно эта характеристика Государства Российского является главной. Кстати, даже враги это признают: вот уж когда они могут, закусив губы, признать: да, в России «…остальным – закон».

Во-вторых, Россия ни Навального, ни других «несистемных оппозиционеров» не боится. Признавать ли персонажа «политическим заключённым» или осуждённым за экономические преступления – это в конечном итоге дело вкуса. Но вот признавать его опасным врагом существующего государства не получается, потому что само государство его таковым не считает. Оно относится к нему совершенно безо всякого уважения. Совершенно его не боится. Не считает нужным обращать внимание на то, что он говорит.

Собственно, к ужасу либералов, это означает, что в России есть и впредь будет свобода слова. А цензура… цензура остаётся на Западе, в чём может убедиться каждый, кто имел дело с тамошними социальными сетями.

АНДРЕЙ ПЕРЛА