Если душа моя пухнет от голода,
В дни, когда совесть уснёт,
Я пробираюсь на свалку за городом,
Где меня ждёт вороньё.
Серые, пыльные эти вороны –
В кучах гнилья и старья.
Всё, что изломано, всё, что изорвано –
В кучи! Для воронья.
Сторож-старик цедит водку в «гранённый»:
– С кем бы тут «на брудершафт?»
Можно и с этой облезлой вороной.
Нука-сь, карга, не плошай!
Выпил, добавил и будто оттяпал,
Эдак, годков с пятьдесят.
Спрыгнул со стула, упал на культяпки
И… головой об косяк.
Ну, ничего, он старик ещё ловкий,
Снова «чекушку» достал…
Он ещё той, ещё Сталинской, ковки –
Брал Кёнигсберг и рейстаг.
Ноги потом потерял он – на зоне,
Не домотал даже срок:
– Всё до балды… А держава в разоре –
Вот, что обидно, сынок.
- Сталина нужно на всю эту свору!
Нас жидовня скоро съест…
Злобно рванул он рубаху за ворот,
А на груди его – крест.
– Веришь, старик? «Как сказать тебе?.. Верю.
Тут уж без Бога – никак.
Кто-то ж должон порадеть за империю,
И за меня… дурака».
Дед, я тебе благодарен безмерно:
Ты мне сегодня помог.
Всё можно вытерпеть в жизни, наверно, -
Были б Россия и Бог.