Владимир ХОМЯКОВ. ПОЛВЕКА В ЛИТЕРАТУРЕ

«ГОЛОС ВРЕМЕНИ СЛЫШУ…»

В своей родной Сасовской средней школе № 1 я до десятого класса больше был известен успехами в изучении математики и несколько раз занимал призовые места на олимпиадах по этому предмету. Литература до поры до времени находилась после истории не на втором, а даже на третьем плане. Хотя сочинить эпиграмму на кого-либо из одноклассников или учителей, а зачастую и залихватскую частушку было для меня делом обычным. Но «серьёзные» стихи как-то не получались.

Владимир Хомяков с мамой А.И. Кузьминой (справа) и тётей С.И. Кузьминой. Сасово, июль 1972 года.

...Помнится, это была последняя февральская суббота 1972 года. Я гулял во дворе нашего двухэтажного дома, на улице Советской, где соседствовали 16 семей. Яркий морозец сопутствовал отменному настроению. Даже грядущие выпускные экзамены не казались такими страшными. Испугало другое: вдруг ни с того ни с сего я услышал, как в моей голове зазвучали рифмованные строчки. Такого прежде никогда не было:

Мне не надо покоя –

сердце рвётся в полёт.

Жизнь сказала: – По коням!

Жизнь сказала: – Вперёд!

Я попробовал продолжить эту строфу, но до конца дописать стихотворение тогда не удалось.

Спустя три недели меня, как победителя районной олимпиады по литературе, направили в Рязань, на «область». По приезде я провел вечер у старшего брата Валерия, в студенческом общежитии радиоинститута. «Взрослые» разговоры старшекурсников, магнитофонные песни полузапретного Владимира Высоцкого...

Брат наутро повёл меня в пединститут, на областную олимпиаду по литературе. Я письменно отвечал на разные интересные вопросы, экспромтом написал очерк на заданную тему, читал наизусть большой отрывок из поэмы Владимира Маяковского «Во весь голос». Неожиданно для себя занял третье место. Правда, почётная грамота областного управления народного образования, своего рода «бронзовая медаль», была вручена мне в июне, на школьном выпускном вечере.

А затем началась моя студенческая жизнь. Я любил гулять по Рязани: порой забредал в самые различные места. Однажды двое суток пробыл на вокзале, оказавшись в одиночестве среди многолюдной суеты. Я тогда только-только перешагнул свое 18-летие, и стихи сложились, можно сказать, предармейские:

Новый день

золотыми смычками лучей

звонко трогает сонную синь.

Мы уходим туда,

где рассвет горячей,

сыновья Великой Руси.

Мой товарищ,

настала и наша пора,

ветер яростно «зорю» трубит.

Мы пройдём высоко,

всколыхнутся поля

громким светом немолкнущих битв…

И уже, наверное, от этого перекинулся мостик к строкам, начатым почти год назад:

Ветер бьётся о крышу,

ветер в окна стучит.

Голос времени слышу

я в безлунной ночи.

Мысль натянута,

словно

тетива проводов.

Слышу времени слово,

слышу голос годов.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мне не надо покоя –

сердце рвётся в полёт.

Жизнь сказала: – По коням!

Жизнь сказала: – Вперёд!

Жизнь, звени звонче стали!

Ярче, юность, гори!

…Ветер бьётся, усталый,

в алый парус зари.

На следующий день, в понедельник, я отнёс два только что написанных стихотворения в редакцию областной газеты «Приокская правда» – в то время главного издания Рязанщины. Редакция размещалась в доме № 35 по улице Ленина, по-моему, на третьем этаже. Долго я кружил по коридорам под трескотню пишущих машинок и телефонные перезвоны. Наконец-то отыскал кабинет редактора газеты Анатолия Сергеевича Прокофьева, почему-то думая, что стихи всегда нужно нести именно сюда. Но секретарша мне объяснила: обращаться по такому вопросу следует в отдел культуры издания, к журналисту Тамаре Владимировне Адриановой. Я, ничуть не думая о результате, даже не постучавшись, вошёл в её кабинет. Прочитав исписанные листки, Тамара Владимировна произнесла: – Вы не против, если мы отдадим это на областной литературный конкурс «Наш современник»?

Владимир Хомяков с отцом А.И. Хомяковым, старшим братом Валерием и дядей Л.Б. Кирплюком (слева направо). Сасово, март 1974 года.

Я пять дней с нетерпением ждал прихода почты. А стихов в газете всё не было. И вот, наконец, воскресным утром 25 февраля 1973 года спустился к почтовому ящику. Раскрыл «Приокскую» – и на третьей полосе, в левом углу, моя стихотворная подборка «Юность»! Быстро прочитал – исправлений почти нет. Первая моя публикация! Я на радостях пустился вприсядку.

В киоске закупил «Приокскую правду» аж на целый гривенник. А по Рязани всюду, на специальных стендах, были расклеены номера «моей» газеты. Люди подходили, читали. Я стоял возле стенда и смотрел на мужчину, который пробегал новости первой полосы, материалы второй и задержался взглядом на моих строчках. Так и хотелось спросить: «Вам нравится?» Но – помешала робость.

Воскресный номер провисел два дня, пока на него не наклеили новую газету. Моё недавнее счастливое настроение постепенно улетучилось. Но сияло лёгкое солнце, хрустел ломкий ледок, и удивлённо вдыхала земля тонкий запах весны, которая всегда впереди…

ДОЖИТЬ ДО ПОБЕДЫ

Офицеры, солдаты

той войны мировой, –

резкий ветер утраты

рвётся над головой.

Забывают поэты

вам поэмы сложить.

Но – дожить до Победы!

До Победы дожить.

Смертным пламенем сколько

перехлёстнуто троп!

И печальная койка –

ваш последний окоп.

И над вами витают

лишь невзгоды одни.

И кукушки считают

вам не годы, а дни.

Но, в шинели одеты,

вновь стоите в строю.

И – дожить до Победы!

И воскреснуть в бою!

ДЕРЖАВНЫЙ ДЕНЬ

Поздравить чтобы победителей

с Великим днём,

Державным днём,

мы не в дома своих родителей,

а на могилы к ним придём.

Разложим на газетной скатерти

снедь

да забудем про вино:

пускай порадуются матери,

что мы не пьём уже давно.

Тюльпаны,

нами принесённые,

росу уронят поутру.

Замрём,

Победою спасённые,

замрём на праздничном ветру.

На солнце вспыхнут звуки медные

и вознесутся в облака.

И там, на площади,

победные

слова промолвит сын полка –

одним останется единственным

из тех, кто слышал ближний фронт.

А те, кто был в огне неистовом,

уже уйдут за горизонт.

За горизонт,

где синь закатная

и остывающая мгла,

куда тропинка безвозвратная

сквозь всю Россию пролегла...

ДВА ЦВЕТКА

Помрачнело вино…

И понять ли, друзья,

не пора нам

то, что доблесть

давно

по регалиям чтут –

не по ранам.

Боль боёв далека.

И неспешно забыты обеты.

Но – горят два цветка,

два последних тюльпана Победы.

В небо смотрят они.

В чистых взорах не высохли зори.

Как в нездешние дни,

слёзы теплятся светом лазори.

В тех слезах

на века –

все мои непрощённые беды.

И горят два цветка,

два прощальных тюльпана Победы.

Слышу мамину грусть,

слышу скорби отцовской дыханье.

Помню я наизусть

поднебесной травы колыханье.

И, как взлёт ветерка,

все слова,

что покуда не спеты…

Два последних цветка,

два незримых тюльпана Победы.

ГУСИ-ЛЕБЕДИ

Моим детям Анне и Антону

Русь горючая,

пустынная,

несметная –

от зари к заре,

от тёпла моря к Северу –

пролегла она,

хмельная да победная,

пролегла она,

как чернь по ясну серебру.

И, роняя с поднебес

огни хрустальные,

по кремнёву большаку

железом лязгая,

Русь прошла,

храня свои задумья тайные,

самодержная,

иконная,

крестьянская.

Русь взлетела над собою

в росном трепете,

самоцветьем опалила

свод сиреневый.

И поплыли,

и поплыли гуси-лебеди –

гусь хрустальный,

гусь железный,

гусь серебряный.

Грусть такая,

грусть такая –

неразвейная!

Русь глядит в глаза

и молвит:

«Боже милостив!»

И – взялась плясать,

шальная,

коробейная,

скоморошьим перебором

праздник вымостив!

А мосточек,

а мосточек

шаткий вроде бы,

ан века стоит,

столетья не обрушится.

И зовёт в свои просторы

песня родины,

с песней этой

мир земной,

мерцая,

кружится.

В песне этой

голос слышится:

«Иванушка!»

В песне этой

голос слышится:

«Алёнушка!»

А река

насквозь просвечена,

до камушка,

а душа

насквозь просвечена,

до донышка.

Свет хрустальный,

звон железный,

чернь по серебру.

Русь горючая,

пустынная,

несметная –

от зари к заре,

от тёпла моря к Северу –

пролегла она,

хмельная да победная.

Пролегла она,

и в лёгком травном лепете

весноцветьем отразился

блеск сиреневый.

И полёт свой распахнули

гуси-лебеди –

Гусь-Хрустальный,

Гусь-Железный,

Гусь-Серебряный!..

ДИКОЕ ПОЛЕ

Завечерилось Дикое поле,

наклонило свои ковыли.

По просторам,

где вольному – воля,

снег идёт, не касаясь земли.

А деревня совсем притомилась:

ниву жала,

колола дрова.

Не с того ль эта тихая милость

после ясного дня Покрова?

Ну а ты, тёмно-русая дева,

что грустишь, пресвятая краса,

что ж ты оченьки все проглядела

в затуманенные небеса?

Ждёшь Его?

Он появится скоро,

Он отпустит печали твои.

А пока по родимым просторам

снег идёт,

не касаясь земли…

КРЕМЛЁВСКИЙ ВАЛ

Ты безоглядно вознесён,

когда вдруг на валу кремлёвском

взлетишь под самый небосклон –

и путь свой высветишь по блёсткам

густой росы, что поутру

склонила зреющие травы.

…Горишь на розовом ветру

над лёгким сумраком державы.

И здесь,

над зовом бытия,

над жизнью, гулкою, большою,

не человеком зришь себя –

а чьей-то чистою душою.

БЕЛОЕ ЗНАМЯ

Длинные зимние тени

на посиневших лугах...

Я становлюсь на колени –

белое знамя в руках.

Кто-то подумает: «Сдался...»

И усмехнётся тому.

Только – я верен остался,

верен себе одному.

Истину ветры не старят.

Снова услышится въявь:

– Если по левой ударят –

правую щёку подставь!

…Это благое Писанье

не покидает меня.

Это родное касанье

тихого Божьего дня.

В лёгкой серебряной дрожи

волю услышу свою.

Пусть на коленях, но всё же

я неотступно стою.

И одиноко внимаю

жизни и свету её.

Нежно к душе прижимаю

белое знамя моё.

ПОЛНОЧЬ

Вот он, мой год восходящий!

Жду его, сердцем моля.

Вновь над землёю звенящей

полночь мерцает моя.

Всюду видение это –

встань перед ним и замри!

Длится веление света

враз – от небес и земли.

В душу мне – строго и прямо –

смотрит родительский дом.

Жили отец здесь и мама,

не забываю о том.

В вечном молчанье глубоком

мне улыбается брат.

Словно застыл я пред Богом,

млечным мерцаньем объят.

ВЛАДИМИР-ДА-ОЛЬГА

Последние листья сгорают у ног,

последние листья у сердца…

И только

не гаснет цветок,

потаённый цветок,

цветок одинокий –

Владимир-да-Ольга.

Живёт он на окском родном берегу,

под солнцем задремлет,

под вечер очнётся.

И верится,

время замрёт на бегу,

и двинется вспять,

и обратно вернётся.

Он ярок и хладен,

тот княжеский цвет,

приметишь его –

позабудешь не скоро.

И даже названья научного нет

у этого тёмного, чистого взора.

Но редкого цвета любой лепесток,

как будто бы счастья забытого долька…

Немолкнущей встречи нежданный исток,

цветок незакатный –

Владимир-да-Ольга.

Рязанский Кремль. Современный вид.

Памятник Сергею Есенину в Рязани

ВЕЧЕРНЕЕ

Домой мы неспешно идём от реки,

нам город навстречу струится огнями.

Все наши заботы пока далеки,

и мы пропадаем здесь полными днями.

Казанская церковь манит куполком,

закат отражается в нём,

догорая.

О чём нам печалиться,

думать о ком

вот в эти мгновенья окрестного рая?

Все близкие живы - здоровы пока,

о первой любви мы ещё не мечтаем.

Но кажется –

будто блестят облака,

и мы в этих облачных бликах витаем.

А дома спокойно родители ждут

и знают, что мы –

вот чуть-чуть –

и вернёмся.

А свежесть такая глубокая тут,

что завтрашним утром не рано проснёмся.

Стрелою за холм пролетает звезда.

Высокие травы светлы и напевны.

И там,

где в ложбинках темнеет вода,

от счастья рыдают лягушки-царевны.

* * *

…А я когда-то весело изрёк

(ветров с тех пор развеялось немало):

«Лукавый месяц взял под козырёк —

и тьмы кромешной словно не бывало».

Ах, юность —

травяные берега!

Вовек я верен твоему свеченью...

Неутомимо двигалась река

и звёзды уносила по теченью.

И тут же предо мною вместо них

другие звёзды ярко возникали,

и отсветы лучей прозрачных их

как будто прямо в сердце проникали.

…Оно о незабытом говорит

и никого давно не порицает:

не просмолённым факелом горит,

а тихо, с перебоями, мерцает.

И всё же

шумно катится река —

легки её движенья и проворны.

И ветер вновь летит издалека,

на всём ходу пришпоривая волны!

ЛЕТО

Выпала мне судьбой

сладкая эта пытка:

следовать за тобой,

как за иголкой нитка.

Здесь ли мечты исток,

первая нежность наша?

Ночи высокий стог,

лунная эта чаша...

Сдвинулись берега,

век наш в потерях прожит.

Но — высоки стога,

нежно луна тревожит.

Всё как тогда.

И вновь

я не дождусь ответа:

где ты, моя любовь,

вечное наше лето?

…Выскользнув из-за туч,

медленно,

втихомолку

лунный струится луч —

ищет в стогу иголку.

* * *

Ночь от ночи и день ото дня

жизнь прошли мы, любовь не кляня, —

и любовь нам не стала минувшей.

Ты осталась навек для меня

Атлантидою не затонувшей.

Не ушедшей на тёмное дно

(хоть безудержно тянет оно),

не сокрытой расплавленным морем.

Мы душою с тобой заодно:

за детей наших Господа молим.

Наши крепко срослись имена.

Я с тобою во все времена

связан памятью единоверца.

И летит грозовая волна,

замирая у самого сердца...

ПОДСОЛНУХ

Разлив капустных грядок полусонных.

Листвы вишнёвой лёгкий разговор.

Невесть откуда взявшийся подсолнух

того гляди махнёт через забор.

Стоит подсолнух,

головою вертит,

как будто любопытно всё ему:

откуда веет августовский ветер,

и скоро ль утро сменит полутьму?

Высок подсолнух.

До него охочи

лихие воробьи и ребятня.

А он смеётся и понять не хочет:

«И что им только надо от меня?»

В России лето пролетает быстро.

Растёт он молодцом, подсолнух наш –

кум королю и даже сват министру,

а солнышку – двоюродный племяш.

А ну, гармонь,

да вперемеж с баяном,

да разведи мехи, аккордеон!

Пусть нам твердят,

что прошлое туманно, –

не раз ему отвесим мы поклон.

Всё вспомним мы:

и дедовскую сказку,

и пышный сад,

и щедрый огород.

Кто нас очередной малюет краской?

Кто там кидает камешки в народ?

Река блеснёт живительной волною

и смоет с сердца грусть-тоску-печаль

и то, что сами мы себе виною,

и то, что нам самих себя не жаль.

В России – лето,

нет, не привозное,

своё родное, яркое еси!

Хватает и прохлады в нём, и зноя,

грозы и града,

Господи спаси!

Торопится уборка урожая

и полнит погреба и закрома,

чтоб мы самих себя зауважали

и довели все думы до ума.

…Распахнутая занавесь на окнах.

И греет жизнь дыханием своим.

Сквозь дождик улыбается подсолнух –

и незакатна радуга над ним!

МОЯ КАРТОШКА

Мчусь-качусь

по забережью,

волны стелются вдогон.

Не грущу по зарубежью –

наш милее перезвон.

Перезвон вечерней дали,

что колышется кругом.

Ах, педали вы, педали!

Еду в загородный дом.

Еду по ветру.

Дорожка

то пригнётся,

то взлетит.

Ты цвети,

моя картошка,

принимай достойный вид!

Обретай, моя отрада,

силу матушки-земли,

чтоб жуки из Колорадо

нас прикончить не смогли.

Не такие мы поэты,

что не сеют и не жнут.

Не грустим,

коль эполеты

нас гусарские не ждут.

Нет коня? – не будем плакать.

Ну-ка, друг-велосипед,

выезжай-ка

в сушь и в слякоть –

пролагай свой быстрый след.

Не в курортные вояжи –

а мотыжить и полоть.

И в такой работе даже

пусть поможет нам Господь!

Ты лети,

лети, дорожка,

через рощи и поля.

Ты цвети,

цвети, картошка,

синеглазая моя!

РУССКАЯ СИЛА

Светлой памяти Алексея Силыча Новикова-Прибоя

Этот край далеко от столиц.

Здесь так редки высокие гости.

Здесь пред властью не падают ниц

и хранят свою грусть на погосте.

А берёзы и ели поют

всё о том же, о бренном и вечном.

Здесь и сказам чащобным приют,

и застенчивым думам сердечным.

Даль в несметном сиянье зашлась

и зарёю траву оросила.

Здесь в туманные годы зажглась

беззаветная русская сила.

Он распахнут, тот вольный огонь!

Кто с пожаром таким совладает?

И протянута другу ладонь,

пусть ему она веру подарит.

Веру в поле, где он не один,

веру в небо, где зоркие очи.

Мы дожили уже до седин

и живём в ожидании ночи.

Но опять полыхает заря,

и надежда унынье сразила.

Значит, стяг свой взметнула не зря

беззаветная русская сила!

ВОЛЧЬЯ СТАЛЬ

Валерию Хатюшину

Страницы строгие листая,

мы хладно молвим:

пробил час,

ведь вновь не просто волчья стая,

а волчья сталь идёт на нас.

Страна, как прежде, у обрыва?

И стала хрупкой Божья твердь?

— Как жизнь? —

вдруг спросят торопливо.

А нам послышится:

— Как смерть?

Как смерть?

Как смерть врагов нещадных,

что мрак над нами вознесли?

До святорусской крови жадных,

до солнца алчных и земли.

И видим мы —

грядёт разруха,

что пострашней иных разрух.

Но есть оно,

сиянье Духа,

и напряжён сердечный слух.

И не смолкают наши вёрсты,

они вперёд и ввысь летят.

И вновь раскуривает звёзды

неостывающий закат.

Десница

верный меч сжимает —

и, значит, нас не усмирить.

И тем, кто очень возжелает,

дадим,

коль просят,

прикурить.

Долга военная дорога.

Стрелы стремителен полёт.

Мы не одни.

Нас будет много.

Над нами колокол поёт.

И в сердце —

истина простая:

за Веру,

с Богом,

в светлый час!

…И вновь не просто волчья стая,

а волчья сталь идёт на нас.

ЧЁТ И НЕЧЕТ

Мы делим жизнь на чёт и нечет,

мы правим, лёжа на печи.

…Стрекочет, радуясь, кузнечик –

«куёт нам счастия ключи».

Кругом звучит листва густая,

кругом и солнце, и роса.

И перепевчивая стая

ввысь устремляет голоса.

А на лугу –

травы припляска

и васильковые огни.

Не лень российская,

а сказка

дарует нам святые дни.

В них –

вдохновения свобода

и песен вызревшая рожь.

Но вдруг нахлынет непогода

с дождями, грозами!..

И всё ж

народ наш грозы перемелет,

что не смолкают над землёй.

На печь заляжет он

Емелей,

но встанет –

Муромцем Ильёй!

Редакция сайта "Литературно-Исторический Клуб РусичЪ" поздравляет с 50-летним юбилеем творческой деятельности автора нашего сайта, замечательного рязанского поэта и публициста, искреннего русского патриота Владимира Алексеевича Хомякова!

Уважаемый Владимир Алексеевич, от всей души желаем Вам крепкого здоровья, семейного благополучия, счастья, любви, побольше надежных и верных друзей в своем окружении, и, конечно же, неиссякаемого творческого вдохновения, чтобы еще долгие годы Ваши талантливые произведения служили делу укрепления традиционно русских исторических позиций в российской культуре и пробуждения Русского Духа в нашем народе!

Многая Вам лета, Владимир Алексеевич!