Владимир ХОМЯКОВ. ПОЛВЕКА В ЛИТЕРАТУРЕ

«ГОЛОС ВРЕМЕНИ СЛЫШУ…»

В своей родной Сасовской средней школе № 1 я до десятого класса больше был известен успехами в изучении математики и несколько раз занимал призовые места на олимпиадах по этому предмету. Литература до поры до времени находилась после истории не на втором, а даже на третьем плане. Хотя сочинить эпиграмму на кого-либо из одноклассников или учителей, а зачастую и залихватскую частушку было для меня делом обычным. Но «серьёзные» стихи как-то не получались.

Владимир Хомяков с мамой А.И. Кузьминой (справа) и тётей С.И. Кузьминой. Сасово, июль 1972 года.

...Помнится, это была последняя февральская суббота 1972 года. Я гулял во дворе нашего двухэтажного дома, на улице Советской, где соседствовали 16 семей. Яркий морозец сопутствовал от­менному настроению. Даже грядущие выпускные экзамены не казались таки­ми страшными. Испугало другое: вдруг ни с того ни с сего я услышал, как в моей голове зазвучали рифмованные строч­ки. Такого прежде никогда не было:

Мне не надо покоя –

сердце рвётся в полёт.

Жизнь сказала: – По коням!

Жизнь сказала: – Вперёд!

Я попробовал продолжить эту стро­фу, но до конца дописать стихотворение тогда не удалось.

Спустя три недели меня, как побе­дителя районной олимпиады по лите­ратуре, направили в Рязань, на «об­ласть». По приезде я провел вечер у старшего брата Валерия, в студенческом общежитии радиоинститута. «Взрос­лые» разговоры старшекурсников, магнитофонные пес­ни полузапретного Владимира Высоцкого...

Брат наутро повёл меня в пединсти­тут, на областную олимпиаду по литера­туре. Я письменно отвечал на разные интересные вопросы, экспромтом написал очерк на заданную тему, читал наизусть большой отрывок из поэмы Владимира Маяковско­го «Во весь голос». Неожиданно для себя занял третье место. Правда, почёт­ная грамота областного управления народного образования, своего рода «бронзовая медаль», была вручена мне в июне, на школьном вы­пускном вечере.

А затем началась моя студенческая жизнь. Я любил гулять по Рязани: порой забредал в самые различные места. Однажды двое суток пробыл на вокзале, оказав­шись в одиночестве среди многолюдной суеты. Я тогда только-только перешаг­нул свое 18-летие, и стихи сложились, можно сказать, предармейские:

Новый день

золотыми смычками лучей

звонко трогает сонную синь.

Мы уходим туда,

где рассвет горячей,

сыновья Великой Руси.

Мой товарищ,

настала и наша пора,

ветер яростно «зорю» трубит.

Мы пройдём высоко,

всколыхнутся поля

громким светом немолкнущих битв…

И уже, наверное, от этого перекинулся мостик к строкам, начатым почти год назад:

Ветер бьётся о крышу,

ветер в окна стучит.

Голос времени слышу

я в безлунной ночи.

Мысль натянута,

словно

тетива проводов.

Слышу времени слово,

слышу голос годов.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мне не надо покоя –

сердце рвётся в полёт.

Жизнь сказала: – По коням!

Жизнь сказала: – Вперёд!

Жизнь, звени звонче стали!

Ярче, юность, гори!

…Ветер бьётся, усталый,

в алый парус зари.

На следующий день, в понедельник, я отнёс два только что написанных сти­хотворения в редакцию областной газе­ты «Приокская правда» – в то время главного издания Рязанщины. Редакция размещалась в доме № 35 по улице Ле­нина, по-моему, на третьем этаже. Дол­го я кружил по коридорам под трескот­ню пишущих машинок и телефонные пе­резвоны. Наконец-то отыскал кабинет редактора газеты Анатолия Сергеевича Прокофьева, почему-то думая, что стихи всегда нужно нести именно сюда. Но секретарша мне объяснила: обращать­ся по такому вопросу следует в отдел куль­туры издания, к журналисту Тамаре Владимиров­не Адриановой. Я, ничуть не думая о результате, даже не постучавшись, вошёл в её кабинет. Прочитав исписанные листки, Тамара Владимировна произнесла: – Вы не против, если мы отдадим это на областной литературный конкурс «Наш современник»?

Владимир Хомяков с отцом А.И. Хомяковым, старшим братом Валерием и дядей Л.Б. Кирплюком (слева направо). Сасово, март 1974 года.

Я пять дней с нетерпением ждал прихода почты. А стихов в газете всё не было. И вот, наконец, воскресным утром 25 февраля 1973 года спустился к почтовому ящику. Рас­крыл «Приокскую» – и на третьей полосе, в левом углу, моя стихотворная подборка «Юность»! Быстро прочитал – ис­правлений почти нет. Первая моя пуб­ликация! Я на радостях пустился впри­сядку.

В киоске закупил «Приокскую прав­ду» аж на целый гривенник. А по Рязани всюду, на специальных стендах, были расклеены номера «моей» газеты. Люди подходили, читали. Я стоял возле стенда и смотрел на мужчину, который пробегал новости первой полосы, мате­риалы второй и задержался взглядом на моих строчках. Так и хотелось спросить: «Вам нравится?» Но – помешала робость.

Воскресный номер провисел два дня, пока на него не наклеили новую га­зету. Моё недавнее счастливое настрое­ние постепенно улетучилось. Но сияло лёгкое солнце, хрустел ломкий ледок, и удивлённо вдыхала земля тонкий запах весны, которая всегда впереди…

ДОЖИТЬ ДО ПОБЕДЫ

Офицеры, солдаты

той войны мировой, –

резкий ветер утраты

рвётся над головой.

Забывают поэты

вам поэмы сложить.

Но – дожить до Победы!

До Победы дожить.

Смертным пламенем сколько

перехлёстнуто троп!

И печальная койка –

ваш последний окоп.

И над вами витают

лишь невзгоды одни.

И кукушки считают

вам не годы, а дни.

Но, в шинели одеты,

вновь стоите в строю.

И – дожить до Победы!

И воскреснуть в бою!

ДЕРЖАВНЫЙ ДЕНЬ

Поздравить чтобы победителей

с Великим днём,

Державным днём,

мы не в дома своих родителей,

а на могилы к ним придём.

Разложим на газетной скатерти

снедь

да забудем про вино:

пускай порадуются матери,

что мы не пьём уже давно.

Тюльпаны,

нами принесённые,

росу уронят поутру.

Замрём,

Победою спасённые,

замрём на праздничном ветру.

На солнце вспыхнут звуки медные

и вознесутся в облака.

И там, на площади,

победные

слова промолвит сын полка –

одним останется единственным

из тех, кто слышал ближний фронт.

А те, кто был в огне неистовом,

уже уйдут за горизонт.

За горизонт,

где синь закатная

и остывающая мгла,

куда тропинка безвозвратная

сквозь всю Россию пролегла...

ДВА ЦВЕТКА

Помрачнело вино…

И понять ли, друзья,

не пора нам

то, что доблесть

давно

по регалиям чтут –

не по ранам.

Боль боёв далека.

И неспешно забыты обеты.

Но – горят два цветка,

два последних тюльпана Победы.

В небо смотрят они.

В чистых взорах не высохли зори.

Как в нездешние дни,

слёзы теплятся светом лазори.

В тех слезах

на века –

все мои непрощённые беды.

И горят два цветка,

два прощальных тюльпана Победы.

Слышу мамину грусть,

слышу скорби отцовской дыханье.

Помню я наизусть

поднебесной травы колыханье.

И, как взлёт ветерка,

все слова,

что покуда не спеты…

Два последних цветка,

два незримых тюльпана Победы.

ГУСИ-ЛЕБЕДИ

Моим детям Анне и Антону

Русь горючая,

пустынная,

несметная –

от зари к заре,

от тёпла моря к Северу –

пролегла она,

хмельная да победная,

пролегла она,

как чернь по ясну серебру.

И, роняя с поднебес

огни хрустальные,

по кремнёву большаку

железом лязгая,

Русь прошла,

храня свои задумья тайные,

самодержная,

иконная,

крестьянская.

Русь взлетела над собою

в росном трепете,

самоцветьем опалила

свод сиреневый.

И поплыли,

и поплыли гуси-лебеди –

гусь хрустальный,

гусь железный,

гусь серебряный.

Грусть такая,

грусть такая –

неразвейная!

Русь глядит в глаза

и молвит:

«Боже милостив!»

И – взялась плясать,

шальная,

коробейная,

скоморошьим перебором

праздник вымостив!

А мосточек,

а мосточек

шаткий вроде бы,

ан века стоит,

столетья не обрушится.

И зовёт в свои просторы

песня родины,

с песней этой

мир земной,

мерцая,

кружится.

В песне этой

голос слышится:

«Иванушка!»

В песне этой

голос слышится:

«Алёнушка!»

А река

насквозь просвечена,

до камушка,

а душа

насквозь просвечена,

до донышка.

Свет хрустальный,

звон железный,

чернь по серебру.

Русь горючая,

пустынная,

несметная –

от зари к заре,

от тёпла моря к Северу –

пролегла она,

хмельная да победная.

Пролегла она,

и в лёгком травном лепете

весноцветьем отразился

блеск сиреневый.

И полёт свой распахнули

гуси-лебеди –

Гусь-Хрустальный,

Гусь-Железный,

Гусь-Серебряный!..

ДИКОЕ ПОЛЕ

Завечерилось Дикое поле,

наклонило свои ковыли.

По просторам,

где вольному – воля,

снег идёт, не касаясь земли.

А деревня совсем притомилась:

ниву жала,

колола дрова.

Не с того ль эта тихая милость

после ясного дня Покрова?

Ну а ты, тёмно-русая дева,

что грустишь, пресвятая краса,

что ж ты оченьки все проглядела

в затуманенные небеса?

Ждёшь Его?

Он появится скоро,

Он отпустит печали твои.

А пока по родимым просторам

снег идёт,

не касаясь земли…

КРЕМЛЁВСКИЙ ВАЛ

Ты безоглядно вознесён,

когда вдруг на валу кремлёвском

взлетишь под самый небосклон –

и путь свой высветишь по блёсткам

густой росы, что поутру

склонила зреющие травы.

…Горишь на розовом ветру

над лёгким сумраком державы.

И здесь,

над зовом бытия,

над жизнью, гулкою, большою,

не человеком зришь себя –

а чьей-то чистою душою.

БЕЛОЕ ЗНАМЯ

Длинные зимние тени

на посиневших лугах...

Я становлюсь на колени –

белое знамя в руках.

Кто-то подумает: «Сдался...»

И усмехнётся тому.

Только – я верен остался,

верен себе одному.

Истину ветры не старят.

Снова услышится въявь:

– Если по левой ударят –

правую щёку подставь!

…Это благое Писанье

не покидает меня.

Это родное касанье

тихого Божьего дня.

В лёгкой серебряной дрожи

волю услышу свою.

Пусть на коленях, но всё же

я неотступно стою.

И одиноко внимаю

жизни и свету её.

Нежно к душе прижимаю

белое знамя моё.

ПОЛНОЧЬ

Вот он, мой год восходящий!

Жду его, сердцем моля.

Вновь над землёю звенящей

полночь мерцает моя.

Всюду видение это –

встань перед ним и замри!

Длится веление света

враз – от небес и земли.

В душу мне – строго и прямо –

смотрит родительский дом.

Жили отец здесь и мама,

не забываю о том.

В вечном молчанье глубоком

мне улыбается брат.

Словно застыл я пред Богом,

млечным мерцаньем объят.

ВЛАДИМИР-ДА-ОЛЬГА

Последние листья сгорают у ног,

последние листья у сердца…

И только

не гаснет цветок,

потаённый цветок,

цветок одинокий –

Владимир-да-Ольга.

Живёт он на окском родном берегу,

под солнцем задремлет,

под вечер очнётся.

И верится,

время замрёт на бегу,

и двинется вспять,

и обратно вернётся.

Он ярок и хладен,

тот княжеский цвет,

приметишь его –

позабудешь не скоро.

И даже названья научного нет

у этого тёмного, чистого взора.

Но редкого цвета любой лепесток,

как будто бы счастья забытого долька…

Немолкнущей встречи нежданный исток,

цветок незакатный –

Владимир-да-Ольга.

Рязанский Кремль. Современный вид.

Памятник Сергею Есенину в Рязани

ВЕЧЕРНЕЕ

Домой мы неспешно идём от реки,

нам город навстречу струится огнями.

Все наши заботы пока далеки,

и мы пропадаем здесь полными днями.

Казанская церковь манит куполком,

закат отражается в нём,

догорая.

О чём нам печалиться,

думать о ком

вот в эти мгновенья окрестного рая?

Все близкие живы - здоровы пока,

о первой любви мы ещё не мечтаем.

Но кажется –

будто блестят облака,

и мы в этих облачных бликах витаем.

А дома спокойно родители ждут

и знают, что мы –

вот чуть-чуть –

и вернёмся.

А свежесть такая глубокая тут,

что завтрашним утром не рано проснёмся.

Стрелою за холм пролетает звезда.

Высокие травы светлы и напевны.

И там,

где в ложбинках темнеет вода,

от счастья рыдают лягушки-царевны.

* * *

…А я когда-то весело изрёк

(ветров с тех пор развеялось немало):

«Лукавый месяц взял под козырёк —

и тьмы кромешной словно не бывало».

Ах, юность —

травяные берега!

Вовек я верен твоему свеченью...

Неутомимо двигалась река

и звёзды уносила по теченью.

И тут же предо мною вместо них

другие звёзды ярко возникали,

и отсветы лучей прозрачных их

как будто прямо в сердце проникали.

…Оно о незабытом говорит

и никого давно не порицает:

не просмолённым факелом горит,

а тихо, с перебоями, мерцает.

И всё же

шумно катится река —

легки её движенья и проворны.

И ветер вновь летит издалека,

на всём ходу пришпоривая волны!

ЛЕТО

Выпала мне судьбой

сладкая эта пытка:

следовать за тобой,

как за иголкой нитка.

Здесь ли мечты исток,

первая нежность наша?

Ночи высокий стог,

лунная эта чаша...

Сдвинулись берега,

век наш в потерях прожит.

Но — высоки стога,

нежно луна тревожит.

Всё как тогда.

И вновь

я не дождусь ответа:

где ты, моя любовь,

вечное наше лето?

…Выскользнув из-за туч,

медленно,

втихомолку

лунный струится луч —

ищет в стогу иголку.

* * *

Ночь от ночи и день ото дня

жизнь прошли мы, любовь не кляня, —

и любовь нам не стала минувшей.

Ты осталась навек для меня

Атлантидою не затонувшей.

Не ушедшей на тёмное дно

(хоть безудержно тянет оно),

не сокрытой расплавленным морем.

Мы душою с тобой заодно:

за детей наших Господа молим.

Наши крепко срослись имена.

Я с тобою во все времена

связан памятью единоверца.

И летит грозовая волна,

замирая у самого сердца...

ПОДСОЛНУХ

Разлив капустных грядок полусонных.

Листвы вишнёвой лёгкий разговор.

Невесть откуда взявшийся подсолнух

того гляди махнёт через забор.

Стоит подсолнух,

головою вертит,

как будто любопытно всё ему:

откуда веет августовский ветер,

и скоро ль утро сменит полутьму?

Высок подсолнух.

До него охочи

лихие воробьи и ребятня.

А он смеётся и понять не хочет:

«И что им только надо от меня?»

В России лето пролетает быстро.

Растёт он молодцом, подсолнух наш –

кум королю и даже сват министру,

а солнышку – двоюродный племяш.

А ну, гармонь,

да вперемеж с баяном,

да разведи мехи, аккордеон!

Пусть нам твердят,

что прошлое туманно, –

не раз ему отвесим мы поклон.

Всё вспомним мы:

и дедовскую сказку,

и пышный сад,

и щедрый огород.

Кто нас очередной малюет краской?

Кто там кидает камешки в народ?

Река блеснёт живительной волною

и смоет с сердца грусть-тоску-печаль

и то, что сами мы себе виною,

и то, что нам самих себя не жаль.

В России – лето,

нет, не привозное,

своё родное, яркое еси!

Хватает и прохлады в нём, и зноя,

грозы и града,

Господи спаси!

Торопится уборка урожая

и полнит погреба и закрома,

чтоб мы самих себя зауважали

и довели все думы до ума.

…Распахнутая занавесь на окнах.

И греет жизнь дыханием своим.

Сквозь дождик улыбается подсолнух –

и незакатна радуга над ним!

МОЯ КАРТОШКА

Мчусь-качусь

по забережью,

волны стелются вдогон.

Не грущу по зарубежью –

наш милее перезвон.

Перезвон вечерней дали,

что колышется кругом.

Ах, педали вы, педали!

Еду в загородный дом.

Еду по ветру.

Дорожка

то пригнётся,

то взлетит.

Ты цвети,

моя картошка,

принимай достойный вид!

Обретай, моя отрада,

силу матушки-земли,

чтоб жуки из Колорадо

нас прикончить не смогли.

Не такие мы поэты,

что не сеют и не жнут.

Не грустим,

коль эполеты

нас гусарские не ждут.

Нет коня? – не будем плакать.

Ну-ка, друг-велосипед,

выезжай-ка

в сушь и в слякоть –

пролагай свой быстрый след.

Не в курортные вояжи –

а мотыжить и полоть.

И в такой работе даже

пусть поможет нам Господь!

Ты лети,

лети, дорожка,

через рощи и поля.

Ты цвети,

цвети, картошка,

синеглазая моя!

РУССКАЯ СИЛА

Светлой памяти Алексея Силыча Новикова-Прибоя

Этот край далеко от столиц.

Здесь так редки высокие гости.

Здесь пред властью не падают ниц

и хранят свою грусть на погосте.

А берёзы и ели поют

всё о том же, о бренном и вечном.

Здесь и сказам чащобным приют,

и застенчивым думам сердечным.

Даль в несметном сиянье зашлась

и зарёю траву оросила.

Здесь в туманные годы зажглась

беззаветная русская сила.

Он распахнут, тот вольный огонь!

Кто с пожаром таким совладает?

И протянута другу ладонь,

пусть ему она веру подарит.

Веру в поле, где он не один,

веру в небо, где зоркие очи.

Мы дожили уже до седин

и живём в ожидании ночи.

Но опять полыхает заря,

и надежда унынье сразила.

Значит, стяг свой взметнула не зря

беззаветная русская сила!

ВОЛЧЬЯ СТАЛЬ

Валерию Хатюшину

Страницы строгие листая,

мы хладно молвим:

пробил час,

ведь вновь не просто волчья стая,

а волчья сталь идёт на нас.

Страна, как прежде, у обрыва?

И стала хрупкой Божья твердь?

— Как жизнь? —

вдруг спросят торопливо.

А нам послышится:

— Как смерть?

Как смерть?

Как смерть врагов нещадных,

что мрак над нами вознесли?

До святорусской крови жадных,

до солнца алчных и земли.

И видим мы —

грядёт разруха,

что пострашней иных разрух.

Но есть оно,

сиянье Духа,

и напряжён сердечный слух.

И не смолкают наши вёрсты,

они вперёд и ввысь летят.

И вновь раскуривает звёзды

неостывающий закат.

Десница

верный меч сжимает —

и, значит, нас не усмирить.

И тем, кто очень возжелает,

дадим,

коль просят,

прикурить.

Долга военная дорога.

Стрелы стремителен полёт.

Мы не одни.

Нас будет много.

Над нами колокол поёт.

И в сердце —

истина простая:

за Веру,

с Богом,

в светлый час!

…И вновь не просто волчья стая,

а волчья сталь идёт на нас.

ЧЁТ И НЕЧЕТ

Мы делим жизнь на чёт и нечет,

мы правим, лёжа на печи.

…Стрекочет, радуясь, кузнечик –

«куёт нам счастия ключи».

Кругом звучит листва густая,

кругом и солнце, и роса.

И перепевчивая стая

ввысь устремляет голоса.

А на лугу –

травы припляска

и васильковые огни.

Не лень российская,

а сказка

дарует нам святые дни.

В них –

вдохновения свобода

и песен вызревшая рожь.

Но вдруг нахлынет непогода

с дождями, грозами!..

И всё ж

народ наш грозы перемелет,

что не смолкают над землёй.

На печь заляжет он

Емелей,

но встанет –

Муромцем Ильёй!

Редакция сайта "Литературно-Исторический Клуб РусичЪ" поздравляет с 50-летним юбилеем творческой деятельности автора нашего сайта, замечательного рязанского поэта и публициста, искреннего русского патриота Владимира Алексеевича Хомякова!

Уважаемый Владимир Алексеевич, от всей души желаем Вам крепкого здоровья, семейного благополучия, счастья, любви, побольше надежных и верных друзей в своем окружении, и, конечно же, неиссякаемого творческого вдохновения, чтобы еще долгие годы Ваши талантливые произведения служили делу укрепления традиционно русских исторических позиций в российской культуре и пробуждения Русского Духа в нашем народе!

Многая Вам лета, Владимир Алексеевич!