Александр Трубин
Москва

А у нас опять теракт

Это факт!

А у вас в Кремле чего?

Ничего.

А как в светлу нашу горенку

Налетели да разбойники.

Ох и шустрые ребятушки,

Чистокровны бесенятушки.

Время шло. Шли и некоторые дела. Зимой помню было. Едем по кольцевой в "нашу" сторону. "Саша, – говорит мэтр, – а почитайте мне свои стихи". Я начал читать про Ленина. Через три или четыре катрена слышу: "Нет, я так не могу. И ехать и слушать, а то я куда въеду. Давай остановимся и начни снова". Мы подъехали к обочине и я начал снова.

Наблюдал сегодня такую картинку.

Волею Божьей в Храм Благовещения Пресвятой Богородицы с некоторых пор стал ходить известный журналист Аркадий Мамонтов.
Оказалось даже, что он весьма дружен с бывшим настоятелем отцом Дмитрием Смирновым. Отец Дмитрий конечно сила, но я не о нем, а о нас. О тех, кто называет себя христианами.

1987 год. Начало разгула свободы. Что не запрещено, то разрешено. Так сказал Горбачев. И вместо революции народ начал поиски своего счастья. Кто в чем.

А он был в звании майора
И не дай Бог к нему попасть.
Он в морду даст без разговора,
А если сам покинешь часть…

Печальна русская судьба.
Она всегда с крестом в обнимку,
По капле выдавить раба,
трудней, чем втюриться в блондинку.

Кто в загранку бежит, кто в Израиль,
Кто, как схимник уходит в леса.
Это будто страну обязали
Сгинуть в двадцать четыре часа.

Лямка поэта -
Бурлацкая лямка
Мне ли про это?
Баландой не шамкал

А загрязненье душ смертельнее,
чем загрязненье наших рек
И страшен тот, кто всех идейнее,
Страшней, чем варварский набег.

Дело было так. В день начала войны (22 июня) группа граждан мирно двигалась с площади Сахарова к Могиле Неизвестного солдата. На полпути людей встретила полиция и рассеяла на отдельные группы. Некоторым удалось пройти через Никольскую, и выйти к памятнику Жукову.

Садисты слов и выражений,
по что пинаете слова?
Одна молитва всех блаженней.
Одною ей душа жива.

Я сижу на карантине, как карась,

Зарывшись в тине.

За окном росгвардий кутерьма.

Вытряхают всем карманы

Скоро я, наверное, умру,

Зная, что никто и не заметит.

И, возможно, ангелы в углу

Радостно заплачут словно дети.

И ни совести нет, ни чести.
Безполезные сорок лет.
По России водили двести -
Покаяния нет, как нет.

Хорошо лежать вождём
в мавзолее.
Не намокнешь под дождём.
Вечно греют.

Ну, а мы поясок затянем.
он ведь что-то вроде шахидный
Под Черниговым и в Рязани
Иудейское, слышь ты, иго...

Подъезжая к дому Андрей заметил бегущую под колеса чёрную соседскую кошку, и , резко нажав на тормоз, понял, что в зад ему кто-то въехал. Через минуту, отбиваясь от кавказца, он узнал много нового о своей семье, услышал новое слово

Сан Саныч сидел у себя в кабинете и, привычно разгадывая утренний кроссворд, опять вспомнил загадочную историю, которая вот уже который год не давала ему покоя. Как большинство его сверстников, он не хотел идти в армию и решил укрыться от неё в надёжном месте. И пришёл он в монастырь, расчитывая, что там именно оно и есть: монахи не продадут, наивно думал он.

Тихо мокнут пъедесталы.
Мокнут серые вожди.
Это осень к нам пристала,
Принесла свои дожди.