"Часы" (рассказ). Тимофей Крючков

Сбылась мечта идиота. Я приобрел ее, как говорят у нас в Малороссии, "за влас(т)ни гроши". Кто знает, понял, что речь идет не об ограблении государства. Теперь они висят и тикают. Да! Именно тикают. Потому что часы должны именно тикать. Особенно часы фирмы Kieninger! Кто примет это за каприз, но я не признаю никаких кварцевых подделок под реальность. Дело не в стиле и не в имидже. Дело в главном. Глядя на эти часы, вы отдадите себе отчет, что время вовсе не условность. Это в табло электронных котлов сидит бес и морочит вам голову, показывая свое время. Тут все иначе. Это именно твое время. Потому что ты своими глазами видишь и ощущаешь связь времени со всем остальным. Время есть, потому что сила притяжения тянет к земле, подвешенную к ее механизму гирю. Это само время тянет гирю к земле, и часы умеют это время улавливать, как улавливает парус ветер. Вечером, когда ты чувствуешь, как наливаются усталой тяжестью руки, знай - это время тянет твои руки к земле. Так было с Сирано де Бержераком: "Я на весы упал среди небес. Теперь игла их мой показывает вес!" Часы - устройство, умеющее ловить время. Но не всякие часы, а именно механические настенные часы. Они напрямую связаны с временем - они умеют его показывать. Они и есть само время, поскольку иного ощущения времени у нас нет. Мы умеем его ловить. По часам мы понимаем, что оно есть. Так же мы узнаем, что вода в реке движется, вылив в нее молоко. Мы узнаем о существовании воздуха, видя, как качаются кроны деревьев. Мы подносим часы близко ко времени, и они это время показывают. Часы ловят время! Оно - не условность. Его даже видно. Как мудры были средневековые художники, изображая его в виде идущего человека. И когда время проходит мимо отметки XII, оно будто цепляется за что-то, за торчащую корягу, словно Авессалом волосами за ветви дерева, и я слышу как эти невидимые мне, но видимые часам ветви вибрируют и раздается звук: Бом! Да-да, на границе расстояний есть ветви, которые цепляются за время и дают мне знать, что время уже здесь. Пока звучит гонг, я чувствую вибрацию времени, зацепившегося за то, что я в состоянии почувствовать сам. И я знаю, что эти 12 часов - не условность, а реально существующая граница. И я в ней участвую, пусть не сам, а приспособлением, словно мальчик, сбивающий палкой яблоко на макушке яблони. Время есть потому, что есть механические часы. Ты скажешь мне, это условность. И переналадишь свои часы так, что БОМ будет не в 12, а в 5 минут первого. И когда я соглашусь с тобой, ты вернешь все на прежнее место, и тем снова докажешь обратное - 12 часов это не условность. Я не признаю часов, которые действуют по законам, которые не могли бы быть действительными и для меня. Никакого "кварцевый механизм". Ты скажешь, в чем разница! Время от этого не изменится. Много лет назад один сейчас уже старый священник потащил меня с такими же прыщавыми олухами на Тверскую, в старый дом, выходящий фасадом на улицу. Дом подлежал реконструкции. Жильцы уже давно съехали. Внутри уже были разобраны перекрытия между этажами. Внутри рылись такие же "черные копатели", как и мы. Священник облюбовал старые ничейные филенчитые двери, болтавшиеся на косяках в уже несуществующих комнатах, высоко над головой. Со странным мне тогда чувством блаженства и умиления на лице он скрутил две старые латунные дверные ручки. Вернее, никто и не знал, что это латунь. Они были закрашены множеством слоев масляной краски - всякий раз, как красились двери, доставалось и дверным ручкам.

"Зачем вам это?"- спросил я.

"Приверну к царским вратам!"

- "Вы не поняли! Почему нельзя купить новые ручки в хозяйственном?"

Священник попытался мне что-то объяснить:

"Понимаешь, они помнят тепло человеческих рук. Они сделаны руками. Они хранят энергию тех людей..."

- "Еретик-имяславец", - подумал я и забыл про эту историю.

Через пару недель священник, подозревая во мне единомышленника, показал оттертые от краски латунные дверные ручки.

"Здорово!" - сказал я дежурным тоном, не боясь обидеть бедного чудака.

Священник погрустнел.

Прошло время. Священник поседел и помудрел. Вокруг изменилось все, кроме его жены. Многие даже умерли. В храме, где он и поныне настоятельствует, над входом, где обычно Ангел-хранитель, появилось электронное табло, как в Сбербанке или на вокзале, с красной бегущей строкой. Текст строки сообразен празднику. Бежит - "Воскресение Твое, Христе Боже наш, ангели поют на небеси, и нас грешных на земли...." Молись, коль есть охота! Я не дочитываю, прохожу. Мне хочется уйти. Однажды проберусь в рубку и наберу: "Менес. Текел. Упарсин". Алтарник читает часы в микрофон. Ручки так и не оказались на царских вратах. Мне грустно. Я ухожу, не попрощавшись. Вечером буду смотреть на часы и чувствовать усталую тяжесть в ногах - эта тяжесть та же, что показывают часы. Когда-то эта тяжесть сведет нас всех в могилу. Она - это время. Я жду момента, когда в часах Кто-то щелкнет, и ударит гонг: звук, который время принесло оттуда, откуда несколько часов тому оно ушло - из Вестминстерского аббатства, где уже нет Бога! Важнейший момент! Поймать его - все равно, что разглядеть падающую звезду.