Грех (рассказ ветерана чеченской войны). Евгений Данилин-Прихожанин

Время такое было, что не приведи Господь! Вроде бы весна в разгаре, природа благоухает, солнце палит вовсю, а нам тоскливо. Пожаловаться, что обеспечивали плоховато – всё равно, что ничего не сказать. Жрать нечего было. Вообще нечего! Тогда ведь там ели в основном то, что из дома привозили. А уже командировка к концу подходила, домашние запасы закончились. А начальники наши высокопоставленные думали, наверное, что лично для них голодный солдат ещё больше навоюет. А может и вообще совсем о другом думали. Ну и умудрялись мы сами себе еду готовить. Из того, кто где и что достанет. Один чудак это супом из топора называл. Но иногда суп этот был, всё-таки, более-менее наваристым. Хотя и случалось это не так часто.

И вот на таком житейском фоне проводилась секретная операция в районе Центороя и ещё одного посёлка, забыл название, который с Центороем сросся. Один посёлок – родина Масхадова, второй – Кадырова, – это которого потом взорвали, а сын его давно уже глава Чечни. А, вспомнил название родины Масхадова – Алерой! Так вот, как уже сказал, Центорой с Алероем слились. Оно из них – родовое гнездо Масхадова, другое – Кадырова. И оба – президенты! А у нас, вроде как, – зачистка. Была информация, что в Алерой зашло много боевиков. А наш общий смысл такой: имитируем зачистку, высаживаем заслоном ГРУшников. Боевики выходят и на них напарываются. Ну и понятно, что дальше. Это потом уже мы узнали, что эту типа сверхсекретную информацию слили духам ещё на уровне штабной разработки. А нам тогда, помню, только что нового командира взвода назначили. Пороху он ещё не нюхал, авторитета никакого. А возомнил о себе жуть как и пургу гонит. Главное на войне, мол, – это соблюдение уставов. Ну, мы и подстраховались, – купили у местных одну курицу. Чтобы не спалиться. А вторую курицу, – здоровенную такую рыжуху, – стырили. Резинкой эспандерной ноги ей перевязали – и в мародёрник (это небольшой отсек в разгрузке). И едем на Гасанчу. Дорога – сплошной серпантин. С обоих сторон зелёнка. Место гнилое для солдата, жуть как неприятное. Всё время из наших кого-то подрывали. Потому что духи там обосновались на житие добротно.

Ну, едем мы и едем. В Санчу высадились ГРУшники. Всех остальных в бэтээры пересадили, а «Уралы» дальше пустыми попёрли. А жара, как в разгар лета! Люки открыли. Так дыхануть захотелось!

Колонна – семь единиц техники. Впереди, как и положено – комбат. А наш бэтээр – замыкающий. Проехали уже километров сто, и тут происходит неожиданное. Рыжуха каким-то макаром освободилась и через открытый люк наружу выскочила. Ужин наш уходит!

– Стой! – кричим мы «контрабасу» (это водитель бэтээра). А курица, не будь дурой, – в кусты. Посылаем пару её ловить. Всё дальше и дальше они в зелёнку уходят. Не прёт лафа, и пришлось боковое охранение ставить.

Бэтээр посреди дороги, стоит, а комбат видит, что Рязань застопорилась, и в ларингофон медведем ревёт. Сплошной мат. В смысле, в чём дело? Мы отговариваемся. И повод подходящий придумали: двоих новичков укачало с непривычки и им поплохело. Всей колонне – приказ «стоп». Выставилось охранение. Вперёд двинулись инженеры. Метров тридцать проходят – фугас! 182-миллиметровый от САУ, и провода при нём. Управляемый, значит. Если такой взрывается под танком, Т-80 подпрыгивает, как кузнечик.

Комбат так нехорошими словами стал жарить, что в Москве его, наверное, могли услышать. А мы начали вслепую зелёнку обстреливать. Пытались «управленцев» прищучить, но так никого и не поймали.

Идём дальше по проводам в сторону предгорья, – а там такая базища! Продумано всё серьёзно, основательно. Переходов множество. Щели миномётные. Да и вообще, все дела.

Но это ещё не всё. На дороге ещё метров через пятьдесят – второй фугас! А от него через двадцать пять метров два ведра зарыты. И в каждом начинка такая, что на всех бы с лихвой хватило. Тогда ещё, по горячке, не до конца пробрало. Это потом только расчувствовались. Когда затемно уже выпили и курицу купленную съели. А спасительницу нашу, которой в зелёнке скрыться так и не удалось, с тех пор берегли. Привязали к ружейному ящику и несколько недель кормили. На поводке гулять выводили при малейшей возможности. Только она всё равно хирела. Ведь курам боевые действия противопоказаны. Так мой лучший друг Лёха Иванов говорил. Убили его в самом конце войны. А когда ещё жив был, даже с ним приходилось ругаться. Жрать-то всем хотелось. Но никак спасительницу нашу на мясо пустить не могли. Единодушия не было. Но всё-таки и ей пришёл кирдык.

Стали жребий тащить – в смысле кому рыжуху кончать. И единственная короткая спичка досталась мне.

На войне я снайпером был. Людей положил – не счесть. И случай был, когда в рукопашной какому-то бородачу собственноручно голову размозжил. И вроде бы как ничего – на войне как на войне. Любая жуть становится человеку привычной, если повторяется многократно. Но с тех пор, как мы ту курицу сожрали, перестал я быть самим собой. Казалось бы, тупое по человеческим меркам существо (не зря же в поговорке говорится, что курица – не птица). А из памяти моей рыжуха никак не уходит. Хотя уж сколько лет прошло! А в последнее время во снах стала являться. И всегда почти одно и тоже. Сначала просто глядит круглыми жёлтыми глазами. Тупо глядит, бессмысленно. Потом взгляд её начинает очеловечиваться. Меняются цвета. Изменяются формы. И вот уже не курица передо мной, а Наташка, – первая любовь. Первая моя женщина. Когда я ещё срочную служил, она меня все два года честно ждала, в Подмосковную часть ко мне три раза приезжала. А я, когда дембельнулся, загулял. Ну и не срослось у нас дальше ничего. Но знаю, что старший сын её – от меня. А когда приходит она ко мне во снах, то глядит так, что хоть снова на войну убегай. И голос её звучит навязчивым негромким рефреном: «Что же ты, Саша, нас предал?» Раз за разом это повторяется. Просто наваждение какое-то. Мучает меня это ужасно. Вспоминаю теперь, что бабушку Наташкину в нашей деревне все ведьмой считали. И вот когда иду я на исповедь перед причастием, всегда обо всём этом рассказываю. А священник, мой духовный отец, поясняет, что это грех.

Евгений Данилин-Прихожанин