- Над ним, толстым и неповоротливым, потешались всегда. А уж какое наслаждение одноклассникам и мучение учителям приносили уроки физкультуры с его участием...
- Школа онемела, когда в десятом классе он стал мастером спорта! Пусть и по стрельбе, пусть. Но теперь учителей хвалили на совещаниях, и вчерашние инквизиторы стали холить и лелеять его наряду с цветочной клумбой под окном директора.
- А ведь страсти к оружию у него никогда не наблюдалось. Наоборот, тайком сочинял стихи и грезил себя в репортёрах. Но однажды его упросили отнести заболевшей девочке из параллельного класса домашнее задание, и он недовольно поплёлся опять же на параллельную улицу.
- Зачем ему открыли дверь?
- А если открыли - зачем это сделала сама Кадри!
- Но даже если бы и она - нельзя же было распахиваться на груди бело-синему, в полоску, халатику.
- Он не увидел там ничего - мелькнул лишь ослепительно белый упругий окаём, не тронутый загаром. Но вспышки хватило, чтобы он ослеп. Сунув листок с заданием в дверь, на ощупь, по стенам бросился прочь от страшного дома.
- С тех пор у него началась параллельная жизнь. Тенью в тени он перемещался за Кадри по Таллину. Завёл новую, недоступную для матери, тетрадь стихов. Путался в своём, но знал назубок расписание занятий в соседнем классе. Верхом безрассудства стало то, что без сожаления оставил литературный кружок, записавшись в стрелковую секцию, которую Кадри посещала уже год по средам и пятницам с 15.00 до 17.15.
- - Из-за меня, что ли? - лукаво вскинула брови под воронью чёлку грациозная, как лань, Кадри. Ему, неуклюжему, оставалось только краснеть и что-то мямлить про будущую службу в армии.
- Вопреки всем законам, их параллели не только сблизились, но и соприкоснулись: на соревнованиях в Москве он нежно прижал её к себе во время экскурсии на смотровую площадку Останкинской телебашни. Не засмеялась, не оттолкнулась, - сама прильнула в ответ.
- - Нравлюсь, что ли?
- Первый раз он порадовался, что такой большой - Кадри вместилась на его груди, как воробышек на ладошке. И даже Москва с её миллионами огоньков повержено лежала не то что у их ног, - под ногами.
- Тогда он выиграл Всесоюзные соревнования и стал мастером спорта. Он больше никогда не повторит своего результата, да ему и не потребовалось это по жизни: на факультете журналистики МГУ проповедовался иной, сформулированный ещё Марком Твеном, стиль жизни: репортёру надлежит быть на месте пожара за десять минут до его начала, а остальное его не касается. А Кадри... Кадри - не по-эстонски стремительная, желавшая во всём выбиться в лидеры, послушалась родителей и осталась в Таллине.
- - Не забудешь, что ли? - прятала за лукавством грусть.
- В вечер перед расставанием они почему-то приехали на вокзал и бродили по перрону, с которого ему надлежало уезжать в Москву. Знали, что при родных они ничего лишнего себе не позволят. Например, поцеловаться...
- - Любишь, что ли?
- ...Они переписывались почти год, наполняя почтовые поезда десятками, сотнями конвертов, открыток и бандеролей. Мечтали о встрече, и по мере узнавания Москвы он расписывал, куда пойдут гулять. Сначала, несомненно, в их Останкино, потом на Ленинские горы, потом к дому Булгакова, потом опять и снова Останкино, Манеж... Нет, Манежная площадь отпадала, на ней беспрерывно проводились митинги, а он желал остаться с Кадри наедине. Чтобы видеть только воронью чёлку над изогнутыми тонкими бровями, острый подбородочек, слегка тронутый ямочкой и, если повезёт, если случится такая удача, если распахнётся блузка...
- Этим и жил. Этим дышал. Даже развал Советского Союза не увидел, а почувствовал лишь через тон её писем: в них вдруг стала проскакивать сначала ирония, потом сарказм, а затем и открытое презрение к СССР, Москве, к русским сапогам над несчастной Эстонией. Господи, какие сапоги, если Москва однажды сама лежала под её туфельками на Останкинской телебашне!
- Юмора не приняла, в подтверждение прислала пачку листовок с рисунками: границы Эстонии опутаны колючей проволокой в виде свастики и красной звезды. Тогда он впервые не ответил на послание и вспомнил фотографии гитлеровцев в её квартире. Кадри тогда отмахивалась - это бабушкины одноклассники, которых насильно забрали в вермахт при оккупации. Неужели ничего случайного в этом мире нет, ведь располагались снимки на стенах, где в русских избах висят образа!?
- Почтовые поезда теперь можно было отправлять в Эстонию через день: всё остальное человечество отсылало в Таллин писем меньше, чем он нагружал эту службу один. А потом нашёл оправдание и своей выдержке в их обоюдном молчании: тогда, школьником, он влюбился не в саму Кадри, а в белый, не тронутый загаром полумесяц на левой груди. Да-да, на левой, Кадри открыла дверь левой рукой и вслед за дверью стал распахиваться халатик. Он таких никогда больше не видел - в синюю полосочку...
- Зачем она полезла в политику!!!
- Спустя несколько лет он прочёл в спортивной хронике об её удачном выступлении на чемпионате Европы, искренне порадовался медали и даже позвонил в Таллин. Номер не ответил, и он согласился с тем, что было давно известно: молчала не Кадри. Это не откликалось его прошлое. Отрезалась новыми границами уже с настоящей колючей проволокой его юность...
- А вот его разряд по стрельбе вкупе с дипломом репортёра сотворили с ним кульбит, когда задребезжал в резонансе Кавказ.
- Первая волна журналистов потрудилась в этой "горячей точке" во вред России славно, восхваляя гордых сынов гор в их стремлении к свободе и независимости. На собственной же армии потоптались бесконечными телерепортажами, журнальными разворотами и газетными передовицами. Примолкли, лишь когда очередь дошла до них самих, когда стали гибнуть и попадать в заложники, несмотря на лояльность к боевикам. Когда стали взрываться дома в Москве и никто не давал гарантии, что их собственные семьи не окажутся под руинами.
- Желающих ехать на Кавказ поубавилось, и стали искать тех, кто хоть каким-либо образом был связан с армией. Тогда-то его школьные занятия в тире и показались кадровикам Агентства новостей едва ли не службой в спецназе.
- Так он оказался в Чечне.
- С него запрашивали не просто информацию, а обязательно эксклюзив. Если не получалось сработать в одиночку, требовалось хоть на десять секунд, но раньше собратьев по перу выстрелить информацию на ленту новостей. Если и здесь шло чьё-то опережение, оставался так называемый контрольный выстрел: дать такую аналитику с места события, после которой остальным журналистам там становилось нечего делать.
- Однако таких, первых, каталось под ногами у командиров с десяток, при этом каждый доказывал значимость и - шёпотом! - особую приближённость к Кремлю именно их редакции. Офицеры плевали на это надувание щёк и потому на первый план в добыче информации стали выходить дружеские отношения.
- У него наладились связи с начмедом. Не прогадал: пока все толкались у штабных карт и краем уха ловили обрывки радиопереговоров, ему позволительно было отлавливать раненых в медсанбате и получать картинки боёв из первых уст. Взамен он давал начмеду пользоваться редакционным аппаратом с космической связью и не жадничал на командировочных, хотя поехал на войну как раз из-за двойного оклада и повышенных гонораров - хотел всё же достроить дачу на Клязьме. Только всё равно стенографистка пусть и через спутник, но шепнула: ему ищут замену. Похоже, на Кавказе назревали какие-то события и на его оперативность не очень-то надеялись. Так что кровь из носу требовалось выдать такой репортаж, чтобы в Москве ахнули и дали хотя бы доработать срок.
- В этот момент медик и завернул на своей "санитарке" к их редакционному бытовому домику, нетерпеливо кивнул в кузов - быстро и никаких вопросов.
- "Таблетка" понеслась вслед за "бэтром" начальника разведки в сторону гор, и это предвещало как минимум абзац на ленте новостей в 100 рублей штука. А чутьё подсказывало, что союз разведки и медицины может потянуть на сенсацию. Эксклюзив и контрольный выстрел в одном флаконе. Боясь спугнуть удачу, старался думать о второстепенном - как поедет на базар выбирать подарки в Москву, как станет отмываться в Сандунах...
- Затормозили резко, и первое, что услышал - зычный приказ начальника разведки:
- - Всех посторонних убрать.
- Он к посторонним относиться не мог и спрыгнул на землю. Однако разведчик при его виде взревел, изничтожив попутно взглядом начмеда. И было отчего: в бронетранспортёре до поры до времени скрывалась его собственная пассия - корреспондентша с радио.
- - Всем оставаться на местах, - уточнил полковник предыдущую команду, сам направляясь с начмедом к группе бойцов, собравшихся у огромного валуна близ дороги.
- - Снайпера взяли.
- - Не взяли, а растерзали.
- - И не снайпера, а бабу.
- Охрана уже поймала все слухи и значимо делилась ими меж собой, хоть косвенно, но привязывая себя к событию.
- - Под скалой пряталась...
- - Ага, домкратом приподнимала валун, потом опускала. Трое суток выслеживали...
- - Говорят, "белые колготки"...
- Про "белые колготки" - снайперш из Прибалтики, он слышал не раз, но относил эти разговоры к разряду слухов. Во-первых, чеченцы сами неплохо стреляли, во-вторых, женские бытовые неудобства для боевиков были совсем ни к чему, в-третьих, ещё ни разу никто не видел "колготок" ни живых, ни мертвых.
- - Эстонка.
- Имя, затёртое временем, тем более ни в коем разе не обязанное всплывать в памяти именно на войне, вдруг словно считалось с последнего её письма: "Кадри". Из эстонок только она стреляла так, чтобы стать снайпером. Но против своих? Впрочем, чеченцы тоже вроде свои...
- Она?
- Вернувшийся разведчик ещё раз поскрежетал зубами возле него, потом поманил из "бэтра" фигуристую блондинку. Они скосили друг на друга глаза, одинаково сожалея о присутствии конкурента.
- - Значит, так, господа журналисты. Снайперша...
- Это ещё ни о чем не говорит!
- - Из Эстонии...
- Конечно, нет. Просто не может быть, потому что не может быть никогда!
- - Вашего возраста...
- Ну и что? В Эстонии жило более миллиона человек, а из них половина мужчин, плюс старики, дети...
- - Охотились за ней полгода. О её виде просьба ничего не писать, а тем более не фотографировать: ребята патрон не жалели, но их понять можно - на прикладе двадцать одна зарубка. Прошу.
- Словно к обеденному столу, пригласил жестом к расступившимся спецназовцам. Сейчас он увидит... Кого? Всё же её? Какой?
- - Прошу, - повторил полковник для него лично, потому что "протеже", ломая ножки на каблучках, уже спешила к сенсации.
- А он не трогался с места. Боялся увидеть растерзанную, изуродованную пулями Кадри. Судьба не имела права готовить им такую встречу, поэтому там, у валуна, не она. Но даже если есть сотая, тысячная доля такой возможности...
- - Вы идёте или нет? - терзал разведчик.
- Он не знает. Ноги не идут. Душа противится. Глаза не желают видеть. Сердце не готово знать.
- Махнул рукой друг-начмед - иди же, а то вместо строительства дачи самого опустят в Клязьму!
- Сделал несколько шагов. К Кадри, своей Кадри...
- Или всё же не к ней?
- Остановился.
- Да. Лучше не знать. Ему не надо идти туда, где, возможно, расстреляна в упор омоновцами его первая любовь. Девочка, у которой однажды распахнулся халатик. А тем более он не имеет права делать из этого сенсации. И сколько раз в своей репортёрской работе он не обращал на подобное никакого внимания! Гнал строку. Делал "контрольный выстрел". 100 рублей за абзац...
- ...Я уволил его из агентства в тот же день, перечитав шквал сообщений о прибалтийском снайпере на сайтах наших конкурентов. Мне не нужен был толстый и ленивый корреспондент на острие событий - несмотря на то, что ему надо было что-то там где-то достраивать.
- Я не пожелал встречаться с ним по возвращении с войны, потому что отвечал в своём Агентстве за оперативность и достоверность информации и не имел права выслушивать оправдания своих подчинённых.
- Однако к вечеру зашёл к нашей лучшей стенографистке, вдруг написавшей заявление об уходе. Путаясь пальцами в кавказской вязаной шали, она попыталась рассказать о девочке Кадри и о том, что Москва лежит под ногами только в молодости и на Останкинской телебашне, а не когда смотрит наши новости, с этой самой телевизионной наркотической иглы распространяемые. И отказалась забирать заявление обратно.
- Я ничего не стал менять в предыдущем приказе - просто издал новый. О назначении только что уволенного, самого толстого и неповоротливого репортёра на должность начальника отдела. Морали и права. Именно там дольше всего оставалось вакантное место, на которое я никак не мог найти руководителя: очень боялся ошибиться в чем-то главном, коренном, основополагающем в журналистике...
- Николай Иванов
Контрольный выстрел (новелла). Николай Иванов
Опубликовано
02.02.2021