Исповедь "лихих" бабок в 90-е.

Я тут , братья, участвовал на заре туманной юности в общей исповеди в Елоховке в будний день. Уууууу! Значит, батёк, на мой юношеский взгляд, попивающий и в онтологической печали по поводу несовершенства земного бытия. Лет под 55.... Грозный. Московский такой. Исповедующихся старух в темных платочках - отпущенных на службу экспонатов из музея палеонтологии - человек 15. Такая толпа, колыхающаяся осиной на легком ветру. И я - молодой красивый, торчу над ними по пояс, как Саул над войском Израиля. Лицо для батюшки свежее, ранее в его храме замечен не был, а потому он меня немного стесняется и грозу свою держит при себе. И, значит, общая исповедь: "Вот сестры... и братья тоже (смотрит на меня недоверчиво, косо так смотрит), испытаем нашу совесть теми десятью заповедями, что оставил Бог Моисею на горе Синайской. Синайская гора - это сейчас в Египте. Я там был. Жарко там очень. Многие ли из нас выстоят совестью пред лицем Божиим, если честно взглянут на свою жизнь!? Заповедь первая. Мало ли из нас, сестры (и братья тоже) предавались суевериям? Гадали на картах, пусть и в шутку, наводили порчу на соседок, следили за приметами! Кайтесь, потому что нет таким грехам прощения в пакибытии." Ну и так далее. На заповеди про "почитай отца своего" - это про неуважение к священнику и небрание у него благословение, когда он проходит мимо по храму. "А ведь было время, когда..." Мечтательно вспомнил батюшка. "Заповедь не убий. Ну что, сестры, (и опять недоверчиво смотрит на меня)... опять, сестры, убили бизнесмена. В трех трамвайных остановках отсюда. Совсем ведь рядом. - Батюшка строго обвел бабок своим подмыленным взглядом - Страшный грех! Рыдайте, сестры, ибо нет ничего страшней, как отнять у человека жизнь, данную ему Богом. Если кто из вас, сестры, повинен в том, то кайтесь уже теперь, не откладывая, пока Господь не привлек вас на Свой нелицеприятный суд, где уж не будет прощения, а лишь наказание. Ибо век наш короток, и не знаем дня и час, в коий истяжут нашу душу на суд". А это был год 1995-й, что ли, лихие девяностые. Бабки с каждой новой заповедью все ниже и ниже сгибаются на своих клюшках, так что я уже торчу над ними аж по пах, аки Голиаф над фелистимским войском, когда дело доходит до заповеди о прелюбодействе: "Ну, тут, сестры, (сестрам под 90) каждому из нас есть, что вспомнить. А есть, сестры, и такие грехи, - батюшка сделал многозначительную паузу, будто сомневаясь, говорить - не говорить, - что и вспомнить страшно. А говорить - соромно. Никто из нас не избежал. И вы, сестры, кайтесь в них слезно". Бабки в слезы. Я торчу уже по бедро. "Ну про остальные заповеди вы и без меня все хорошо знаете. На этом исповедь окончена. Ступайте, сестры с миром. Подходите под разрешение, не толкаясь, чинно".