АНДРЕЙ ЗВЯГИНЦЕВ. ЗНАК БЕДЫ.

Первый полнометражный фильм Андрея Звягинцева «Возвращение» вызвал у меня двойственное чувство. С одной стороны, - я понял, что в наш кинематограф входит человек со своим, ни на кого не похожим мироощущением, причем прекрасно умеющий работать с актерами и сотрудничать с оператором. С другой же, - в его сравнительно не сложном, скорее уж, бытовом, чем интеллектуальном фильме настораживала чреда абсолютно ничем не обусловленных недосказанностей и темнот. Почему бы, к примеру, не прояснить для зрителя, откуда вернулся отец семейства? И зачем это главный герой картины, лет десять не видевший собственного ребенка, вместо того, чтобы приглядеться к новым для него реалиям жизни, прямо с порога начинает вдруг тиранить мальчика? Что это, банальный непрофессионализм плюс нравственная незрелость автора или какой-то особый взгляд на вроде бы очевидные вещи? Откровенно говоря, при всей своей непохожести, фильм Андрея Звягинцева «Возвращение» чем-то напомнил мне песни Бориса Гребенщикова: те же бесконечные темноты и недосказанности, казалось бы, на пустом месте; образы – лишенные четких и до конца осмысленных очертаний; бесчисленные намеки, да только на что, - не ясно. Подобные фильмы обычно снимаются молодыми интеллектуалами, которые сказать ничего принципиально «нового» о жизни и о себе пока что не могут, но вот показать себя очень даже хочется…

В наше странное время, когда мало кто устремляется к неспешному постижению законов духовной жизни, а в искусстве – к пошаговому воспроизведению драматургии человеческих судеб, такое вот зрелище многим из зрителей нравится. Оно не порабощает, не заставляет вдумываться и всматриваться в реальность, осознавая причинно-следственную цепочку незыблемых нравственных постулатов, положенных в основание окружающего нас мира. Оно не ранит и не взывает к полууснувшей совести, не будоражит вытесненного из памяти постыдного или злого, одним словом, - легко и непринужденно исподволь соблазняет нас, не скажу, что к сопереживанию, но к соумничанью, так уж точно; тем более, - в связке с высоколобым и высококультурным творцом-создателем «знакового кино». Многим же - просто приятно следить за действом, снятым высокопрофессиональным кинооператором, тем более, не на видео, а на пленку, и фантазировать вместе с автором на заданную им тему, а потом взять, да и вложить в увиденное любой, вам доступный, смысл.

Собственно говоря, к такому прочтению и домысливанию автор и призывает. Ты, мол, такой продвинутый, - как бы нашептывает он зрителю своими темнотами и сокрытиями, - просмотри-ка мой эстетически безупречный, снятый на Кодак кино-шедевр, да и вложи в него любой, достойный тебя, концепт…

И каково же было моё смущение и даже больше того, - растерянность, когда, в общем-то, в бытовом сюжете простецкого фильма Андрея Звягинцева «Возвращение» мировая кино-элита на Венецианском кинофестивале увидела прямо-таки «бытийственную», «высоко-духовную» притчу. Оказалось, что это не просто фильм о возвращение дурно воспитанного отца из мест не столь отдаленных и о его удивительном «воспитании» выросшего без папы сына. Нет, оказалось, что это фильм - притча о возвращении в наш постсоветский социум похеренного однажды Бога. И отец, де, не просто зек, не имеющий элементарного понятия о правильном обхождении с домочадцами, - ни много, ни мало это, - Отец Небесный, который вернулся к земному Сыну, но так как Его «Добро» за долгие годы повального атеизма стало для нас чужим, то Он-де и гибнет, спасая мальчика от… Самого Себя.

Больно мудрено, да?

И, тем не менее, так писали.

Так вот и родился феномен Андрея Звягинцева. И с тех пор любой мутноватый образ, снятый увенчанным двумя «Золотыми львами» маэстро Звягинцевым воспринимается нашим кино-бомондом, не иначе, как многомерный религиозный символ.

Впрочем, Звягинцев не в обиде. Ведь его, новосибирца-простеца, помахавшего мало-мало метлой на московских улицах, наряду с питерцами Александром Сакуровым и Константином Лопушанским, а так же с примкнувшим к ним гражданином Франции Павлом Лунгиным, ввели как-никак в когорту современных российских религиозно-мыслящих кинорежиссеров.

…………………………………………………………………………………….

Уже в третьем полнометражном фильме «Елена» Андрею Звягинцеву удалось то, что не удавалось ещё никогда и ни одному из постсоветских кинорежиссеров. Он сумел возвести в положительные герои очень богатого человека, то ли банкира, то ли вновь испеченного олигарха, одним словом, - потомственного жреца в храме Золотого тельца или Мамоны. (Профессия Мужа Елены в фильме, к сожалению, не указывается).

Впрочем, в подобных роликах такая конкретика и не обязательна. У религиозно мыслящих кино-интеллектуалов, таких, скажем, как тот же датский кинорежиссер Ларс Фон Триер, для доходчивости проводимой ими идеологии иногда даже Место Действия рисуют в виде квадратиков на асфальте, а Герои Картины до предела стандартизированы и сознательно лишены наималейших привязок к обычной нормальной жизни. Ведь для кино-плаката, - а эти фильмы ни на что большее, в общем-то, и не претендуют, - всегда были характерны именно шаржированность и броскость внушаемой ими идеологемы.

Тем не менее, у предтечи Звягинцева по возведению в положительные герои сегодняшних победителей жизни, богатеев и олигархов, у датчанина Ларса фон Триера в его нашумевшем «Довгиле» жрецы Мамоны хотя бы показаны, согласно правде жизни, откровенными спекулянтами и бандитами. И вот, чтобы обелить их до состояния некой «новой кино-героики», датскому кино-мэтру с характерной приставкой «фон» понадобилось всего-то навсего показать Простой Народ, как скопище откровенных негодяев и подонков, которые, согласно логике киноповествования, ничего иного, как уничтожения, и не заслуживают…

У нашего киномэтра всё немного «сложнее».

Откровенное кино-дацзыбао Андрей Петрович сумел втиснуть в рамки бытовой драмы: только в таком прочтении «новый русский» Денежный Человек, - то ли Олигарх, то ли свалившийся нам на головы поработитель ссудами под немыслимые проценты, чинный и воспитанный Банкир, - может быть воспринят зрителем как Человек Хороший. Русские, как известно, – народ сострадательный. И если нас абстрагировать от реальности каким-нибудь бытовым инфарктом, да ещё эгоисткой-доченькой, - то мы сможем пожалеть даже стопроцентного упыря, пьющего из нас последние капли крови через бесчисленные банки, подставные инофирмочки и оффшоры.

К тому же, Андрей Петрович показывает нам Денежного Человека с бытовой достоверностью. Он – одинок, заносчив, считает себя, естественно, выше и краше плебса, который он обирает исключительно по закону, принятым на его же денежки бесчисленными лоббистами – «народными избранниками» из Госдумы. Вокруг Человека Денежного – холод и пустота. Да ещё такая художественно утонченная, почти математически выверенная стерильность, что поневоле взвоешь от одиночества и женишься на простой, в общем-то, недалекой, но теплой дородной бабе из «старых и добрых русских»…

Впрочем, Елена, - само имя должно уже настораживать своими аллюзиями в историю человечества, - не так уж проста и добра, как кажется. Это прямо «троянский конь» в, казалось бы, неприступной крепости Человека Денежного. В принципе-то, она добра, но больше к Единокровным Родичам, чем к Дальнему ей Сожителю, и ради жизни и счастья Внука она вполне готова пойти и на преступление. В данном, конкретном киношном случае, - на убийство полностью ей доверившегося чужого и чуждого ей по крови – честнейшего Человека Денежного[1].

И вот тут, как мы понимаем, вроде бы бытовая драма Андрея Звягинцева «Елена», в силу законов его творческого мировидения, превращается в Притчу. Причем, в Притчу о Религиозно-нравственном столкновении двух непримиримых цивилизаций: традиционно-русской, пусть и несколько пост… уже, но все-таки изначально православной цивилизации граждан Третьего Рима с торгово-денежной цивилизацией вечных скитальцев между народами, рационально мыслящих талмудических иудеев.

Ни много, но и ни мало…

И кто выглядит благородней, добрее и честнее в этом столкновении, - сами, мол, догадайтесь. Да и к чему приведет потом ваша гнустненькая победа над Человеком Денежным, - помните, надеюсь, новорожденного младенца, так долго и так беспомощно перекатывающегося по белоснежным перинам поверженного Скитальца, - тоже ещё вопрос!

Вот такой с виду простецкий фильм и вроде бы на бытовую тему.

И снято в нем всё «по-честному».

Да, действительно, когда единственным критерием истинности – становится количество заработанных человеком денег, традиционный гений торгово-денежных махинаций и законного высасывания всех соков из отдавшегося во служение золотому тельцу народa выглядит куда привлекательнее, честнее и благородней, чем толпы ободранных им до нитки бывших совков-россиян, готовых за лишний доллар пойти на любое мыслимое и даже немыслимое преступление.

Да только правда ли это по существу?

По факту нашей сегодняшней жизни вроде бы, повторяю, - да.

И по логике фильма – тоже.

Но вот Правда ли это на уровне, так сказать, бытийном?

Это ещё вопрос!

Не единожды в Ветхом Завете, в Торе, Богом избранному народу втолковывается о том, что нельзя давать деньги в рост «брату своему». В книге Исход сказано: «Если дашь деньги взаймы бедному из народа Моего, то не притесняй его и не налагай на него роста» (Исх. 22:25)[2]. Во Второзаконии повторено c уточнением: «Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что [можно] отдавать в рост; иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост, чтобы Господь, Бог твой, благословил тебя во всем…» (Втор. 23:19–20)[3].

Выходит, что когда представитель Денежной цивилизации дает в кредит под проценты деньги, то он автоматически исключает в своем сознании получателя кредита из числа своих «братьев».

И это, пожалуй, самое главное.

Представитель денежной цивилизации ещё до всяких сделок с людьми не своего круга, с людьми-«не братьями», относится к ним, как к объекту эксплуатации. А все экивоки и дружественные заигрывания с будущими должниками по кредитам под немыслимые проценты - всего лишь дымовая завеса эксплуатации, а, по-человечески говоря, - элементарное лицемерие и дьявольская льстивость. Что, в общем-то, и подтверждает сегодняшняя наша действительность и мать социальной правды, - статистика. Стоит нам непредвзятым оком окинуть сегодняшнюю нашу жизнь, как мы тут же увидим миллионы обездоленных и лишившихся в результате неправедного «кредитования» жилья (бомжей и чуть ли не треть страны едва сводящих концы с концами «старых русских»). И не увидим, что самое любопытное, ни одного банкира или олигарха, которого отравила бы какая-нибудь вогнанная им в отчаяние мстительница Эсфирь, пардон, - Елена!

Откуда же, спросим мы, смогла зародиться у Звягинцева сама идея такого далекого от реальной жизни фильма, как «Елена»?

Открываем Тору, Ветхий завет, и сразу после убийства Авеля Каином читаем ответ братоубийцы Богу: «И сказал Каин Господу: наказание мое больше, нежели снести можно;

Вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня». (Быт. 4, 13-14)

Выходит, что каинов трепет и боязнь отмщение за убийство брата (за разграбление земли проживания «большого народа», в недрах которого приходится паразитировать «малому») – были истинною причиной такого лукавого кинопроизведения, как «Елена».

И тут уж одно из двух: либо Звягинцев выполнял заказ денежных каинитов – продюсеров и спонсоров его фильма; либо в нём, как в «честном» художнике, - о чем он неоднократно заявлял и продолжает заявлять в своих многочисленных интервью, - сама кровь, текущая в его жилах, выдала на гора столь лукавый саможалостный каинский продукт.

……………………………………………………………………………………….

Последний фильм Звягинцева «Левиафан», несомненно, является продолжением выше упомянутой «Елены».

Несколько слов о названии. Из Книги Иова мы узнаем о том, что бехемот или левиафан (в Синодальном переводе с еврейского на русский язык, в переводах С.С. Аверенцева, в иудейской традиции М.И. Рижского и А.С. Десницкого) – есть образ диавола, крокодил, морское чудище, под брюхом которого сосредоточено всё золото мира. В прояснении Е. А. Авдеенко, - золото не сакральных сосудов или приисков, не сокровищ или личных украшений, - это деньги движущиеся, обращающиеся и в конечном итоге собирающиеся в одном месте. В древности - это было золото Тира. Потом, после его падения, вместе с еврейскими капиталами и банкирами, центр мировой торговли переместился в Венецию. Оттуда – в Амстердам. Из Амстердама - в Лондон, из Лондона – в Нью-Йорк. А сейчас, как мы видим, центр мировой торгово-финансовой пирамиды мира мало-помалу перемещается из США в Сингапур и на Тайвань. Но в конечном итоге, как мы это мы точно знаем из последней пророческой книги Библии, - из «Апокалипсиса» – ключ от центра всей мировых торгово-финансовых операций окажется в руках у одного-единственного представителя колена Данова, у самовластного духовного и светского правителя всего мира, у антихриста. Тот же, в свою очередь, воссядет править во вновь отстроенном Третьем Иерусалимском храме, в духовном Египте или Содоме, в тогдашнем земном Иерусалиме.

Правда, глубинно библейская традиция понимать под Левиафаном - диавола, а в собранном у него под брюхом золоте всех мировых торговых и банковских операций видеть ещё допотопного идола, - золотого тельца или мамону, в Новое время с легкой руки английского философа Томаса Гоббса[4] несколько обмирщилась и выхолостилась. И вот уже под Левиафаном утратившие глубинное религиозное понимание сути вещей представители Запада стали видеть лишь - Современное Тоталитарное, а там и просто Авторитарное, то есть правильно иерархически выстроенное и хорошо структурированное Государство. Звягинцев же, в свою очередь, пошел по пути подмен ещё на один шаг дальше. Толком не разобравшись ни во внутренней сути государства, - в одной из трактовок Святых Отцов являющегося тем самым «удерживающим», который своими охранительными законами по поддержке национально-культурных ценностей будет до времени сдерживать мир от полного разложения под действием либерально-эгалитарной пропаганды накануне прихода антихриста; ни сути мистической представительницы Неба на земле, Церкви, - он во всех наших сегодняшних бедах огульно обвинил «симфоническое сращение» нынешнего российского государственного аппарата с реальной РПЦ. И именно эту «симфонию» наших новых российских властей назвал по старинке, - Левиафаном. Впрочем, судя по интервью английской газете "Гардиан" Звягинцев замахнулся не только на ныне действующую систему власти в РФ-ии. Здесь всё, мол, «находится в руках одного человека, а все остальные находятся в вертикали подчинения, и, живя в ней, ощущаешь себя как на минном поле, причём «у вас нет особых перспектив – ни в жизни, ни в профессии, ни в карьере, если вы не "подключены" к ценностям системы». Нет, Андрей Петрович со свойственным ему пафосом и любовью к глобальным обобщениям, вслед за другим известным кино-мессией Павлом Лунгиным, - замахнулся на гораздо большее. Огульно и абсолютно бездоказательно он обвиняет Русь, изначально присущую ей традицию к «симфоническому единству светской и духовной властей» вообще в тяге к «левиафанству». В частности, он вещает: «Это глупое устройство общества, которое является вечным проклятием нашей территории». (Оба слова - выделены мной, И.Ж.)

А в другом интервью, данном уже нашей телепрограмме «Вместе» http://mir24.tv/news/culture/11925537, на, в общем-то, безобидный вопрос – В фильме достаточно выпукло представлена вся клерикальная история. «Вы вообще человек верующий?» - Звягинцев, в частности, отвечает:

- Я вам так скажу, - вы очень точно определили тему, что речь идет о клириках. Клирик – это священнослужитель, призванный служить Богу. При этом он вступает в альянс со светским, с государством, с чиновничеством, и так далее. Вот и все. Для этого необязательно быть верующим или неверующим. Для этого достаточно быть зрячим и видеть, что это против Бога. Это против церкви. Это против православия – вступать в альянс с государством и с его институтами[5].

Вот такие у нас теперь «ревнители» Православия.

А вот Сергий (Радонежский), к примеру, совсем не стеснялся «вступать в альянс» с тогдашним Великим князем Московским, Дмитрием, прозванным в честь победы над грозным монголо-татарским ханом, - Донским. Так, скажем, когда в 1365 году Нижегородский князь Борис отказался поддерживать Дмитрия в его объединительных усилиях сплотить вокруг Москвы всю тогдашнюю Русь, Сергий, по просьбе святого митрополита Алексия, наложившего на Нижегородско-Суздальскую землю суровый церковный вердикт, сам, своими собственными ножками сходил из Радонежа в Нижний Новгород. И там запечатал все храмы в городе, запретив крестить, венчать, отпевать и совершать литургию до тех пор, пока Князь Борис, в конце концов, не смирился. И только после такого вот «альянса» государственной (Великий князь Дмитрий) и духовной (Святитель Алексий и св. Сергий (Радонежский)) властей и стало возможным в принципе освобождение Земли Русской от двухвекового татаро-монгольского ига.

Я уж не говорю о том, что вопрос о взаимодействии духовной и светской властей в стране – это вопрос далеко не Наш. Возможно, он и «проклятье», да только не нашей лишь территории. Непростая проблема взаимоотношений духовной и светской властей в народе - это, пожалуй, - наиглавнейшая, если ли не стержневая проблема ВСЕЙ МИРОВОЙ ИСТОРИИ. И оттого, где, как, и в чью пользу главенствования, - светской или духовной властей, - эта проблема решалась (да и теперь решается) - зависят судьбы и своеобразие ВСЕХ МИРОВЫХ КУЛЬТУР, начиная ещё с Шумер и заканчивая всё той же, предсказанной Иоанном Богословом в «Апокалипсисе» будущей всемирной империей антихриста.

Читать утомительную лекцию на эту тему я, естественно, не стану. Напомню лишь вкратце для тех, кто ещё полностью не «освободился» от ненавистных пут многолетнего систематического образования: в эпоху после Христа на благословенном для всех наших нынешних антиклерикалов Западе вопрос о приоритетах светской или духовной властей в Европе долгое время, едва ли не тысячелетие(!), решался в пользу главенства Пап. И именно в силу победы там, так называемого, - папоцезаризма, как справедливо подметил ещё Ф.М. Достоевский, Запад к Новому Времени с неизбежностью роковой пришел понемногу к полной внутри-культурной, а там и обще-цивилизационной «расхристианизации». В наши же непростые дни эта внутрисистемная хворь Европы привела её к откровенному и уже не разрешимому в рамках Западной парадигмы цивилизиционного развития отрицанию всех божественных установлений, чем и превратила хваленый Западно-Европейский гуманизм в откровенно узаконенный и тоталитарно навязываемый всему остальному миру содомизм.

Прямо противоположное решение этого же вопроса, - византийский цезарепапизм или главенство светской власти над духовной - привело к постепенному угасанию Духа в Восточной Римской империи с последующим порабощением её более молодым и горячим в вере мусульманским миром.

Мы же, «на нашей территории», вот уже вторую тысячу лет пробуем отыскать гармоническое единство духовной и светской властей в стране или, так называемую, «симфонию» [6].

Своеобразие же поиска «симфонического единства» светской и духовной властей в России сразу после распада бывшего СССР заключается в следующем: с началом второй либерально-демократической революции в России 1989-1992 годов, наш народ точно так же, как и накануне первой – 1917 года, - был «соблазнен соблазном»[7] даруемых ему сверху «свободы» и «демократии».

Странно, но весь «совок», включая госслужащих и даже реальную РПЦ, прошедшую неплохую школу при дворе победившего атеизма, с невероятной радостью приняли этот данайский «дар». И хотя даже друг и соратник М.С. Горбачева, А. Н. Яковлев со свойственной ему прямотой и ясностью как-то раз прояснил с экрана: «Я не понимаю, почему все так радуются? Ведь, в принципе, просто одна система принуждения, более эффективная и незаметная, – сменяет другую, более откровенную и неповоротливую», - никто почему-то не внял ему.

А напрасно.

Буквально через полгода с момента его судьбоносного выступления грянула «Перестройка», а ещё через пару лет «свобода» и «демократия» для большинства постсоветских граждан обернулись невиданною зависимостью у мирового рынка, а значит и у «мамоны». Деньги стали мерилом всего и всех, а прибыль и эффективность – единственным критерием истинности и праведности. Всё это привело к тому, что заводы по всей стране закрыли якобы за неконкурентоспособностью, даже в таких «продвинутых» отраслях промышленности, как космическая и военная; колхозы же уничтожили вроде бы для создания оптимальных условий работы фермеров и предпринимателей. Так что диапазон возможностей для простых обывателей сузился до размеров торговой точки на самом гнилом «базаре» да до охранного предприятия. Те же, кто не вписался во вновь победившие рыночные реалии, со временем выпали в «осадок». И с тех пор они называются просто «лузерами», то бишь, - «проигравшими». Одни из них превратились в абсолютно свободных от социума бомжей, другие - в богатых московских квартиросдатчиков, ну а в провинции, где стоимость на недвижимость и уровень зарплат на несколько порядков ниже, чем в столицах, - в обыкновенных нищих, едва-едва сводящих концы с концами.

К сожалению, «виперы» или победители этой жизни оказались в положении, не намного более свободном, чем бомжи. Если последние, освободившись от всяких тягл, как общественного, так и внутрисемейного и даже личностного характера, стали ПОЛНОСТЬЮ ЗАВИСИМЫ от каждого встречного, вольного дать им или не дать ломоть гнилого хлеба и выгнать или не выгнать лютой январской ночью из прилегающего к его жилью подъезда; то, так называемые, предприниматели и финансово-экономическая элита нации стали НАПРЯМУЮ ЗАВИСИМЫ от высокопроцентного банковского кредита и от тех международных структур, которые НА СТРОГО ОПРЕДЕЛЕННЫХ УСЛОВИЯХ возвели бывшего советского инженера или талантливого тренера на пьедестал «нового русского» Банкира, Торгаша Всероссийским Краденным, а то и Олигарха.

Госслужащие и даже Сам Президент страны - тоже попали как кур в ощип. Если уж В.В. Путин называет себя то – «менеджером», то заявляет, что он пашет, «как раб на галерах», то что же тогда говорить о всей ниже раскинувшейся пирамиде власти: как верно подметил Звягинцев, все они ПОЛНОСТЬЮ ЗАВИСИМЫ от Первого, от Системы.

А вот Первый-то от кого зависим?!..

Правильно, от Мировой Денежной Закулисы, в руках у которой сосредоточена реальная мировая финансово-экономическая власть. То есть, опять-таки от того же столь приглянувшегося А.П. Звягинцеву – эстетически безупречного и эффективно мыслящего Денежного Человека из его же второго полнометражного художественного фильма «Елена».

И только у РПЦ, в отличие от всех прочих слоев и прослоек общества в первые годы после Второй Либерально-Демократической революции в России, был, да и остается(!) выбор. Можно было, к примеру, по совету Всероссийского старца Иоанна (Крестьянкина), «сосредоточиться на подъеме общинной жизни». И только после того, как она окрепнет и станет хотя бы вровень с уровнем понимания задач, прав и обязанностей общинников до революции 1917 года, в случаях явной необходимости(!) начинать работать на расширение. На десятину, сдаваемую с зарплаты сознательными и ответственными мирянами, а так же на деньги примкнувших к ним оглашенных начинать ремонтировать старые или строить новые храмы, вести посильную миссионерскую деятельность среди почти полностью расхристианизированного населения России и т.д. и т.п.

Но можно было всё сделать и по-другому.

«Освободившись» от трезвого мнения «маргиналов», - так обозвал тогда практически всех мирян, пронесших в веру в Христа Спасителя через все притеснения и застенки безбожной Советской власти, бывший сотрудник журнала «Коммунист», сын профессора атеизма, Диакон Андрей Кураев, - сделать большой и решительный шаг вперед, к «освобождению» епископата от косности и обскурантизма лаиков или народа Божьего…. То есть, фактически, пойти по широкой и торной дороге, так называемого, «Второго Ватиканского собора» 1962-1967 годов, когда элита Католической церкви в погоне за массовостью вынуждена была пойти на некоторые уступки бывшим своим непримиримым духовным противникам, главным кредиторам и спонсорам Нового времени – талмудическим иудеям. И, став с тех пор называть их «старшими братьями по «Библии»», закономерно утратила доверие едва ли не львиной доли истинно верующих католиков.

И вот, не обратив внимания на мнение духоносных старцев, - со мнением Иоанна (Крестьянкина) полностью был согласен духовник Патриарха Алексия II, Архимандрит Кирилл (Павлов), - элита РПЦ, вслед за Святым престолом сделала главный упор на массовость, а значит и на возрождение чисто внешнего благочестия. Будто под кальку многочисленных бравурных заявлений периода Первой либерально-демократической революции 1917 года, в 2003 году игумен Свято-Данилова мужского монастыря о. Петр (Мещеренинов) в своей нашумевшей книге «Беседы о вере и Церкви» в частности заявил: «Впервые за всё время своего существования Русская Православная Церковь оказалась абсолютно свободной!» Удивительная забывчивость, как недавней истории нашей страны, так и элементарных законов духовной жизни. Люди, всерьёз считающие себя рабами Божьими и ежедневно проповедующие с амвона о благом Христовом крестношение, вдруг, как и восемьдесят лет назад, в марте-апреле 1917 года, как-то враз запамятовали о том, что любая «свобода» вне Христа, а, уж тем более, - «абсолютная»(!), с неизбежностью роковой приводит несчастных освобожденцев в очередное рабство. После Первой либерально-демократической революции в России этими отрезвителями-поработителями наших не в меру разгорячившихся клириков и Владык стали большевики. А вот после Второй такой же - 1989-1992 годов Епископат отрезвляют… спонсоры.

Вначале это были, так называемые, братки. Откупаясь от Бога положенной десятиной из неправедно нажитых богатств, они щедро давали деньги на восстановление старых, порушенных при Советском союзе храмов, или на храмовый новострой. И хотя по-хорошему «денег крови» у активно действующих бандитов брать на святое дело, естественно, не положено, - скажем, Оптинский старец о. Амвросий (Гренков) не брал даже носового платка у нераскаявшегося злодея(!) – наши сегодняшние отцы, ради быстрого возрождения былого внешнего благолепия стали их повсеместно сцапывать. Чем, собственно говоря, и предрешили будущие совершенно справедливые наезды в духе Андрея Звягинцева.

Впрочем, не эти кровавые медяки стали «самым страшными» поступлениями в кассу сегодняшней РПЦ. Куда больших уступок и канонических умолчаний потребовали от церкви за свои многомиллонные спонсорские вливания те самые милые сердцу Звягинцева высококультурные Денежные Мужи, банкиры и олигархи, в основном, естественно, иудео-масонского обрезания. Внешне довольно милые и тактичные, но внутренне убежденные и непримиримые враги Православной церкви, эти главные мировые деньгодержатели стали спонсировать мамонолюбивую часть епископата за почти незаметные никому из внешних уступки и умолчания канонически-догматического характера. Чего стоит хотя бы постановление о пресловутых «единых базовых ценностях» трех мировых монотеистических религий, Православия, мусульманства и талмудического иудаизма, принятое на XV Всемирном русском народном Соборе 25 мая 2011 года. Для простых постсоветских граждан, естественно, не понятно, но для иерархов-то очевидно, что нет и не может быть никаких общих «базовых ценностей» у православных с теми, чьи духовные предки на все оставшиеся века во всеуслышание заявили: «Кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27:25). Да и Сам ведь Христос не раз сказал о Самом Себе: «Я есмь путь, истина и жизнь» (Ин. 14:6). Значит, все, так называемые, «общие базовые ценности» вне Христа – только беспутная и лживая погибель, и – ничего более!

Так вот и входит в Церковь настоящая всамделишная мамона или, говоря высоким Библейским штилем, так образуется «мерзость запустения на святом месте» (Мф. 24:15). Но эта картина сращивания иудео-масонской клики с Православным епископатом остается всегда за кадром. И никакому Звягинцеву даже в голову не взбредет показать её в своем фильме. Да и кто бы, в конце концов, дал ему денег на это разоблачение? Потому что такое сращиванье и есть по большому счету настоящий Левиафан, и именно он, а не кто другой, распределяет фонды, звания и награды в современном мире. Этот, реальный Левиафан и осыпал нашего кино-мессию множественными призами на всех мыслимых фестивалях. Потому что ему приятно, что нашелся-таки талант, к тому же ещё и русский, который почти задаром так лихо отвлек внимание от его погибельного влияния на умы и сердца землян и перевел стрелки всей мировой тусовки на очередного русского мэра-«стрелочника».

Наши ж недальновидные кинозрители тоже весьма порадовались; как-никак, и у нас, оказывается, вновь завелась империя, пускай хоть и снова - зла, а всё ж таки наша, русская!

Надеюсь, теперь-то вы понимаете, что сегодня Левиафан затаился отнюдь не в далекой северной глуши, и даже не в смычке Кремля с Патриархией. Они только «мальчики для битья», - дымовая завеса для идеологического сокрытия настоящих мест обитания всемирного морского (выходящего из пучины народов) чудовища, манипулирующего людьми, странами и культурами. Затаившись в грязи Мирового Рынка и в густой паутине Банков, Левиафан живет, жиреет и процветает, с легкостью подминая себе под брюхо «свободное» от Христа, а значит и от духовной стойкости, ослепленное гедонизмом, разнесчастное человечество.

«Можешь ли ты удою вытащить левиафана и верёвкою схватить за язык его? вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его? будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы? станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих? будут ли продавать его товарищи ловли, разделят ли его между Хананейскими купцами? можешь ли пронзить кожу его копьём и голову его рыбачьею острогою? Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперёд не будешь.

Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем? Кто предварил Меня, чтобы Мне воздавать ему? под всем небом всё Моё. Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их. Кто может открыть верх одежды его, кто подойдёт к двойным челюстям его? Кто может отворить двери лица его? круг зубов его – ужас; крепкие щиты его – великолепие; они скреплены как бы твёрдою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются. От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Мясистые части тела его сплочены между собою твёрдо, не дрогнут. Сердце его твёрдо, как камень, и жёстко, как нижний жернов. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копьё, ни дротик, ни латы. Железо он считает за солому, медь – за гнилое дерево. Дождь лука не обратит его в бегство; пращные камни обращаются для него в плеву. Булава считается у него за соломину; свисту дротика он смеётся. Под ним острые камни, и он на острых камнях лежит в грязи. Он кипятит пучину, как котёл, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему; он сотворён бесстрашным; на всё высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости» (Иов. 40:20–27; 41:1-26)...

Я надеюсь, в столь кропотливом и поэтическом описании Левиафана Вы без труда узнали духовный портрет того самого симпатичного Денежного Человека из предыдущего фильма Звягинцева «Елена»?

Не узнали?

Ну, что ж, не странно….

И Звягинцев не узнал.

А ведь это именно он; и его невидимыми, титаническими усилиями за последние двадцать с немногим лет полностью уничтожены промышленность и сельское хозяйство на территории бывшего СССР; совокупно больше, чем на 20 миллионов подсокращено количество русских – основных носителей Православия на планете; постепенно, но неуклонно добивается образование, здравоохранение, все виды искусств, культура; исподволь, с помощью телешоу, размывается понимание в сознании молодежи, что хорошо, что – дурно; и шаг за шагом проходит сращиванье внешне цветущей РПЦ с непримиримым духовным своим противником – с талмудическим иудаизмом. Что, в свою очередь, ведет нас к внутреннему перерождению, и из народа когда-то Божьего, а там уж из «пламенных атеистов» мы мало помалу преображаемся в ещё одну тепло-хладную нацию европейцев, которых плавно и безболезненно сливают в одну мировую топь с затаившимся в её бездне настоящим Левиафаном-дьяволом, «человекоубийцею искони» (Ин. 8;44).

А как же спайка Церкви и Государства, - спросите Вы меня, - о которой так много и так пространно печалится наш доморощенный кино-мессия?!

Ну, если Государь станет поистине православным христианином и сможет своей самовластной дланью оградить наш народ и реальную РПЦ от сладкоголосых деньгодержателей - «освободителей»… от Христа, то почему бы и нет?!

Больше того, скажу Вам словами старца Зосимы из романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы»: «Сие и буди, буди!».

И вот только теперь, когда мы, в общем-то, разобрались с главной подменой Звягинцева, можно говорить, собственно о фильме, о всех его психологических неувязках и передергиваниях, потому что они являются прямым и неизбежным следствием положенной в основание кинодрамы насквозь лживой фикс-идеи автора.

Итак, Мэр.

Несмотря на огромный список всевозможных должностных злоупотреблений, совершенных им ранее, где-то за кадром фильма, то, каким он представлен нам в кино-притче Андрея Звягинцева, на поверку оказался живым и, я бы даже сказал, вполне симпатичным малым – эдаким «раскрепостившимся в рамках дозволенного» современным демократом-начальником. В единственном «деле», в котором мы, зрители, наблюдаем его воочию, - в процессе отъема дома у главного Героя фильма, у Николая, - Мэр проявляет себя, как человек, безусловно, трусливый и беспринципный; но при этом, что самое любопытное, на свой извращенный провинциальным властным ресурсом манер, - где-то и… совестливый. А иначе, зачем бы, кажется, приезжать ему к незнакомому человеку после победного отсуживая его «частной собственности» на городском суде? Да ещё в пьяном виде, ночью, устраивая дебош, так сказать, на пустом месте? Не иначе, как к застекленной двери веранды заранее обреченного «бунтаря» его привело живое, вполне человеческое чувство неловкости за произведенное над «лузером» беззаконие? Та самая, не до конца ещё сожженная в нём совесть, которая тормошит любого, не вполне «упокоившегося во зле» преступника и вынуждает его оправдываться. В данном, конкретном случае - так глупо и, я бы даже сказал, по-детски куражиться над незадачливым постсоветским «лохом» - столь симпатичным мэру, уж не напоминанием ли о нём самом времен предвыборных баталий? Такая «глупая» с виду сцена, да ещё вкупе с тем фактом, что НЕ ЗА КАКИЕ ДЕНЬГИ не изъять дома у Николая Мэр НЕ МОЖЕТ, – об этом он, кстати сказать, так вот и брякает Адвокату, находясь под первым впечатлением, казалось бы, совершенно убийственных для него возможных разоблачений, - наводит на новые размышления. И тогда ночной приезд Мэра Города к Николаю выглядит, как подсознательная попытка последнего духовно «побрататься» с товарищем по несчастью, объяснить своему не в меру разгорячившемуся визави, что они оба – всего лишь ЖЕРТВЫ сложившихся обстоятельств. Или, если Вам больше нравится терминология Андрея Звягинцева, - «системы».

Правда, в подобном случае весь ворох бывших мэровых злоупотреблений ставится под большой вопрос. Возможно, они лишь список спускавшихся ему сверху тайных приказов и предписаний, которых он в принципе, в силу своего положения в гос.иерархии, просто НЕ МОГ НЕ СДЕЛАТЬ? И тогда настоящий Левиафан теряется явно выше и за спиной у мэра.

Мэр же - всего лишь марионетка в чьих-то довольно жестких, но невидимых нам руках.

Кстати, то же самое можно сказать и о втором сочлене Звягинского Левиафана – местном Епископе, духовном наставнике Мэра Города. Ведь зачем-то он принуждает своё «духовное дитятко» идти на очередное преступление. Но если задаться вопросом: а ради чего, собственно? Ради строительства храма… в совершенно безлюдном месте? Где доходов, в общем-то, не предвидится. Даже в отдаленном будущем! Архиерей – что, малоумный, - и не понимает этого?

Судя по фильму, Владыка вполне вменяем. Больше того, - прагмат! Но если он строит храм на совершенно НЕПОДХОДЯЩЕМ МЕСТЕ, да и ещё и вынуждает Мэра любыми доступными тому средствами стереть в порошок маленького русского человека в глухой северной провинции, - слух о чем, БЕЗУСЛОВНО, разойдется по ВСЕМУ ГОРОДУ(!), - то он тоже всего лишь жертва сложившихся обстоятельств! И тогда не понятно только, так кто же, в конце концов, и за какие мирские блага незаметно, но столь бесконечно властно принуждает Епископа вместе с Мэром к этой «безумной» стройке? Кто дергает их за ниточки?!

Всё это, к сожалению, остается за кадром фильма.

Но уж коль скоро даже один из ныне действующих Митрополитов[8] РПЦ поспешил покаяться через Интернет, что такие, мол, волчьи сговоры духовной и светской властей случаются, то приходится констатировать как непреложный факт современной рыночной действительности: мамона нас помаленьку борет. Но, ежели продаются даже Владыки, да ещё в паре со всенародно избранными Мэрами Городов, и больше того, - в трио с, в общем-то, «неподкупным», - если верить его словам, - и исключительно искренним Кинорежиссером «Левиафана», то тогда… закулисье это, а, точнее, того невидимого Пройдоху, который срежиссировал подобную ситуацию, а потом дал ещё и деньги на воспроизводство её в кино с единственной целью: отвратить потенциального российского прихожанина от Церкви и породить бесконечную вражду между духовной и светской властями в России – можно и впрямь назвать настоящим Левиафаном!

Беда заключается только в том, что все эти мои догадки так и остались за кадром фильма.

В той же небрежно-шаржированой киношке, которую мы увидели, - всё оказалось намного площе, грубее и… без-образнее.

Приведу пару конкретных примеров.

Адвокат.

Бывший армейский друг Николая, а ныне столичный плут, видимо, получивший платное заочное образование, нагло и бесцеремонно пытается взять мэра города, говоря сленгом мест не столь отдаленных, на понт. Причем, почему-то совсем не боится, что его труп случайно не всплывет где-нибудь в бурной северной речке немного вниз по течению от места действия фильма. Что это, элементарная проф.непригодность армейского друга, как адвоката, плюс совершенно фантастическая хамская нахрапистость москвича, так ни разу в жизни и не нарывавшегося на серьезного оппонента? Либо же это блеф заранее обреченного инфантила, который из-за любви к товарищу рискует лезть в пасть ко льву, в надежде, что тот испугается его хамства и не клацнет разок зубами? Но, если он так любит «несчастного Николая», то почему же тогда так легко и просто ныряет в постель к его молодой супруге? История очень смутная и явно не относящаяся к простым русским парням-провинциалам. Уж, скорее, этот пустой адюльтер – затесался в киношку к Звягинцеву из бесчисленных американских блок-бастеров, которыми ныне так загажен наш кинорынок: либо же – это перенос бесконечных богемных тусовок наших нынешних «новых русских» кино-интеллектуалов на простую почву. В любом случае – эта любовь «на крови» товарища, да ещё на весеннем ледку камней, во время «охоты» на берегу Белого моря, - мерзость похлеще любой Мэровской, и всякий возможный Левиафан с его прописными ужасами административно-карательного характера всё-таки ещё сдерживающий «бич Божий» по сравнению с подобной «свободой» плоти, все-предательства и распущенности.

О молодой супруге героя фильма я уж и не говорю.

Безусловно, это та же самая гедонистка-Дочь Большого Денежного Человека из предыдущего фильма Звягинцева «Елена». Недаром её и играет та же актриса. Одно не понятно только, как такая отпетая гедонистка могла оказаться в глухой северной провинции? Ведь этот характер списан явно из жительницы какой-нибудь Старо-Арбатской улочки или из обитательницы элитного подмосковного коттеджа. Во всяком случае, даже младенцу ясно, что дальше Садового кольца подобную любительницу секса с кем угодно и где не попадя не возможно себе представить в принципе.

Впрочем, эти все «мелочи» Звягинской художественной палитры меркнут по сравнению с главным его мазком: с явной аллюзией на ветхозаветного праведника – Многострадального Иова, ради воссияния правды и праведности которого режиссер и нагреб-то всю эту кучу малу порочно-блудливых жен, армейских друзей-предателей, властолюбиво-продажных владык и мэров.

Мало того, что современный Иов в прочтении А.П. Звягинцева почти беспробудный пьяница[9] и законченный матерщинник[10], он ещё и в церковь ни разу в жизни не заходил. Вера, как любят повторять наши «новые русские» кино-интеллектуалы, - всецело у них в душе. И заключается она, надо думать, в каких-то смутных предощущениях, в невысказанных желаниях, в выходящих за рамки обычного состояниях, короче, - в той внутрисердечной мути, из которой проистекают всяческие мечты, грезы, фантазии, дьявольские соблазны, и выходят потом на волю «злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство»[11].

Боюсь, что даже во времена первой русской либерально-демократической революции в России (1917 г.) ни одному декаденствующему писателю даже в голову не могло взбрести возвести в ранг библейского Праведника - явного духовного нигилиста, и я бы даже сказал, – духовного беспризорника, практически - бомжа. В те ещё времена в герои произведения мог выбиться «Мелкий бес», «Иуда Искариот», сам дьявол в образе человека («Мастер и Маргарита»), но так, чтобы перепутать Небо и Преисподнюю, до этого что-то не доходило. Слишком близко стояла ещё Россия от Евангельской системы духовных координат. И поэтому в перевертышную эпоху могли возвеличить антигероя, явного представителя стана Каинова, отцеубийцу (Павлик Морозов) или вечного бунтаря (Прометей, Данко). Но для того, чтобы стало возможным под знаком библейской праведности возвести в герои произведения явного атеиста, на самом простецком душевно-духовном уровне не способного отличить левой руки от правой, нужно было три поколения к ряду выкорчевывать из людей элементарные евангельские понятия. И только потом уже попытаться втемяшить нам, простофилям, духовные координаты оборотнической «религии», - торгашески-каинской или антихристианской.

Николай, как заявлено это в фильме, бывший бунтарь-одиночка, возможно, даже - антисоветчик. За годы «шоковой терапии» и рыночной демократии жизнь его несколько «обломала». И теперь он обычный автомеханик, немного, правда, ещё строптивый, нервический и прямой, но внутренне уже сломленный и разуверившийся в себе, а так же в возможностях социального переустройства жизни.

По-хорошему этому человеку как раз и пришла пора завернуть ненароком в храм, чтобы познакомиться там с Евангелием, и от полностью изжитых «атеистических ценностей» и внутренне не работающей уже системы социально-политических мировоззренческих координат перейти, наконец, к нутряному, дедовскому, православному взгляду, как на себя, грешного, так и на окружающую его действительность. Казалось бы, всё и вся, - и попущенный Богом проигрыш на суде, и измена любимой жены и друга, - подталкивают его именно к этой внутренней переоценке ценностей. Больше того, Николай «случайно» встречается в магазине с местным сочувствующим ему священником. Однако на злобный окрик в конец расчавленного житейскими невзгодами бывшего «бунтаря», батюшка, к сожалению, отвечает в духе старшего друга Иова, библейского Вилдата Савхеянина: по сравнению с Богом « человек – червяк» (Иов 25:6); вот и знай своё место, терпи, смиряйся, молчи и не выступай.

Судя по этому эпизоду, ни сам Николай, ни встретившийся ему священник, а значит и сам режиссер картины историю с настоящим библейским Иовом так до конца и не дочитали. (Или не понял самого главного в дерзких речах пророка). В любом случае притча о современном Иове без того ещё, ветхозаветного «благовестия до Христа» так и провисла в воздухе на самом убогом уровне постхристианского плоскомыслия. Заткнул, мол, батюшка Николая, отмахнулся от человека, как от червя безродного; и оба они, что самое интересное, даже бывший бунтарь и тот(!) разошлись удовлетворенными.

Уж не знаю, как Вам, дорогой читатель, но мне этот диалог в продмаге показался довольно симптоматичным. И поведал он больше не о реалиях нашей «проклятой территории», о чем так печалится режиссер картины, но, скорее уж, - о внутреннем содержании души самого художника, о том крайне зашоренном мировидении, которым он так упорно, от фильма к фильму, пытается нас «зомбировать».

На самом деле, в нашем сегодняшнем постсоветском социуме, пока ещё полностью не «зачищенном» под золото-тельцовую гребенку, встречаются люди довольно разные: от абсолютных банковских негодяев, готовых за недоплаченный рубль кредита вышибить из жилища соблазненного им же «лоха», до искренних бессеребрянников, подвижников и святых, отдающих все силы своей души на служение Богу и ближнему. Поэтому найти достойного антагониста «киношному» Архиерею – подельнику и собрату киношного же Левиафана в нашей сегодняшней православной среде дело довольно легкое. Достаточно зайти в любой неброский провинциальный храм и поговорить с первым, попавшимся на глаза священником. И я уверен, что если бы режиссер картины перед тем, как засесть за притчу о современном Иове, скромно проделал это, то он, безусловно, встретил бы в храме такого батюшку, который довольно легко и просто объяснил бы ему, что отмахиваться от попавшего в беду человека, как это сделал его, Звягинцева, «антагонист» Епископа, - дело, мягко говоря, не доброе. А выставлять такого священника, как альтернативу бесстыжему и нахрапистому кино-Владыке – значит расписаться в полной своей человеческой, а значит и художественной бездушности. Или, если хотите, - в откровенном антитеизме. Потому что киношный Владыка и его же киношный антагонист, обычный мирской священник, повстречавшийся Николаю в скромной северной лавке, – даже на самом примитивном житейском уровне, в общем-то, – ОДНО И ТО ЖЕ ЛИЦО. Оба они – бездушные эгоисты и ничего доброго, по-настоящему милосердного или, как в старину говаривали, - жалостливого в душе своей не имут. Вот я и говорю, что такое одномерное, больше того, - абсолютно безлюбое «отражение» якобы «нашей сегодняшней действительности» наводит на самом деле на размышления о «душе» самого художника. Ведь по большому счету, то, что мы взрастили в самих себе, то мы и замечаем в окружающих нас людях. А что потеряли в самих себе за долгие годы скитаний в «стране далече» или же «выбиваний» на кино- или другой на какой олимп, и чего, естественно, уже в себе не имеем, - к примеру: элементарной любви к ближнему и терпеливого сочувствующего отношения к слабому и запутавшемуся в себе, - того и не замечаем….

Это азы духовной жизни.

Страшно то, что люди с мировоззрением Вилдада Савхеянина: «человек – червь» и живет он в космической пустоте и в почти запредельном холоде одиночества и безбытности, в котором едва-едва мерцает в сознании далекое и, скорее уж, философское, чем своё, нутряное, - «бог», - становятся типичными представителями сегодняшней культурной элиты нации. А она-то, эта элита, в общем-то, и определяет наши сегодняшние художественные пристрастия, она нам навязывает своё одномерное мнение о действительности, она посмеивается над теми, кто пока не лишился живого чувства «хождения перед Богом» и оттого не почувствовал космического холода одиночества и безбытности, задувающего из пустоты пораженного космическим эгоизмом сердца. Каким-то престранным образом наши сегодняшние образованные круги общества вновь, как и после 1917 года, провалились в абсолютно постхристианское состояние внутренней обреченности на погибель и ад при жизни. Отсюда и их хваленая, над всем и над вся надмевающаяся ирония, отсюда и их ни во что не верящий вселенский постмодернизм. Отсюда и воспевание бессмыслицы нашей жизни как последнего достижения информативно-торговой цивилизации. И поэтому, прежде всего для них(!), для этих циников и неверов, я и хочу напомнить ответ ветхозаветного Иова своему другу, - Вилдаду Савхеянину.

Когда Вилдат, в пароксизме псевдосмирения, унизил человека до червяка и червя, Иов не стал защищать человека. Смысл его речи заключался совсем в ином: Бог не таков, чтобы человек был червяк. Иов в своем ответе Вилдаду Савхеянину говорит о Премудрости Божией и поднимается до пророчества о Мессии[12]. По смыслу последний его ответ старшему из друзей звучит так:

Человек червь? – Бог вочеловечится.

И в этом пророчестве – весь Иов.

Переведя на простой понятный для всех язык, можно сказать, что уже после этого откровения даже не иудея Иова(!), любой из его друзей мог бы сам про себя промыслить: если Бог вочеловечится ради спасения тех из нас, кто свободно пойдет за Ним узким тернистым путем христовым вплоть до самой смерти, то ученики и последователи Спасителя уж точно не червяки. Что подтверждает и апостол Павел: «Господь славы» вочеловечился «к славе нашей» (Кор. 2:7,8). Следовательно, ощущают в себе пустоту червя и даже не помышляют спорить с друзьями Иова исключительно те из нас, кто выбрал свободу вне Христа и широкий просторный тракт вне Его неотмирных заповедей.

К сожалению, многие наши современные художники, пишущие или снимающие на модную ныне религиозную тему, частенько забывают о том, что произведение искусства – это всегда обнажение души автора, в каком-то смысле его прямая или только подспудная, до времени скрытая от самого творца его же невольная исповедь. Вот почему даже в Библейской истории, скажем, о том же Иове, всякий интерпретатор, пересказывающий её, видит в ней только те пласты духовно-нравственных обобщений, которые сам способен вместить в себя в силу своего личного духовно-душевного опыта. Всякая же идея, превышающая уровень понимания интерпретатора, попросту ускользает от его взгляда. Поэтому главной задачей любого художника, особенно тех из нас, кто берется писать или снимать на религиозную тему, является – повышение душевно-духовного уровня внутренней жизни самого снимающего или пишущего. Иначе – случаются и будут случаться «ляпы» и пострашнее Звягинских.

Так, к примеру, такой ныне модный современный Питерский кинорежиссер, как Константин Лопушанский, считающий себя православным автором, в своем обширном интервью Интернет-порталу «Православие. Ru.» [13].отвечая на вопрос интервьюера о том, как бы он хотел подготовить церковную аудиторию к просмотру своего кино, в частности отвечает:

– Я бы не настраивался на то, что зрители найдут концепцию религиозного представления адекватную собственной, посмотрев мои фильмы. Потому что произведение искусства всегда шире, оно есть отражение и осмысление жизни. Религиозная концепция в нем, даже если она присуща автору (а если человек религиозный, то эта концепция является основополагающей), есть только одна из ипостасей, одна из составляющих того мира, который рисует художник (здесь и далее выделено - И.Ж.). Он обязан быть глубоким в понимании этого мира, таким, каков он есть на самом деле. Понимая это, нужно просто с открытой душой и чистым сердцем прийти и через эмоции принять кино как повод к размышлению о себе и об окружающем мире. А выводы, конечно, каждый делает в соответствии со своим мировоззрением. Главное – быть честным перед самим собой.

Оказывается, что искусство всегда шире религиозной концепции самого автора. Более того, религиозная концепция самого автора всего лишь ОДНА ИЗ ИПОСТАСЕЙ того мира, который рисует художник. Но тогда возникает закономерный вопрос: из каких таких Выше-РЕЛИГИОЗНЫХ СФЕР художник должен смотреть на жизнь, чтобы быть ГЛУБОКИМ и показать МИР ТАКИМ, КАКОВ ОН ЕСТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ? Автор подобной белиберды даже не разумеет того непреложного факта, что он сам себя как художника ставит значительно «выше» себя же, как религиозно-мыслящего человека. И в результате приходит к ещё советской атеистической «религиозности», которую он якобы пережил: он ставит ИДОЛ ТВОРЧЕСТВА И ХУДОЖЕСТВА - ВЫШЕ и ПРАВДИВЕЕ САМОГО БОГА! Но если Бог – «есмь сущий» и без Христа, как единственно верной тропинки к Истине, прийти к Спасению не возможно, то тогда более широкое и глубокое, чем православно-христианское, понимание жизни предполагает выход в пустоту беспутной и лживой погибельности. А правдивый показ нашей сегодняшней действительности заведомо предполагает восприятие её как пустой бессмыслицы копошащихся на навозной куче червей и может быть адекватно передан только с точки зрения человека-антитеиста!

И в этой невольно высказанной К. Лопушанским художественной позиции и заключается едва не вся наша нынешняя «религиозность» и «православность» интеллигенции.

А это уж – явный знак беды!

Ведь именно потому, что для многих художников идол Искусства ТАК И ОСТАЛСЯ (как в свое время для А.А. Тарковского)[14] превыше Церкви, а творчество – выше жизни, основная масса наших сегодняшних «киношедевров» так беспросветно чернушна по идее и столь убога по содержанию. Что видим, то и поем, а видим только себя, любимых, где свет вне распятия своей самости на хрупком кресте христианских заповедей давно уже выродился во тьму, а мы, упоенные авторским самовыражением, так и бредём во мраке, по слепоте своей, признанной ныне духовной зрячестью, не замечая этого.

……………………………………………………………………………………….

Трудно писать об эпизодах, о которых в приличном обществе даже «глаголити» как-то совестно. И, тем не менее, уж коль режиссер картины сам толком не понимает, что он нам показал на самом деле, писать поневоле приходится….

Я имею ввиду, - ту самую постыдную сцену под лестницей, случившуюся в подвале, на глазах у подростка-сына, во время переезда героя фильма на новое место жительство. Трудно представить себе что-то более унизительное для «нового русского Иова», как это бурное проявление своей мужской полноценности, в результате которого впавший в отчаянье Николай пытается вернуть благорасположение изменившей ему жены. Лучше и точнее полной растерянности современного постсоветского мужчины в отношениях с женщиной не снимешь. С одной стороны, Николай, естественно, понимает, что никакой секс любви жены ему не вернет. Но, с другой, - коль столько об этом теперь говорят и пишут…. И вот он в отчаянье и в смятении, с затравленными глазами, набрасывается на свою слабую, чувствующую свою вину перед ним половину…. И она, в силу своей виновности, не в силах ему противится. Хотя, безусловно, интуитивно и понимает, что столь внезапный приступ сексуального возбуждения – всего только акт отчаянья и признания Николаем полной потери своего мужского, а значит и Человеческого достоинства. И ни к чему хорошему такая «любовь по-американски», естественно, привести не сможет. Одним словом, посредством секса, голого и брутального, даже без толики самоуважения и сочувствия друг к другу, перед Николаем и его молодой супругой распахивается бездна…

Все последующие события, - смерть жены героя, его вроде бы совершенно «не справедливый» и даже «случайный» привод в милицию, - всего только следствия развержения этой внутрисемейной бездны. Так что, если бы Режиссер картины стал развивать события, не спеша, следуя логике развития подсмотренных им характеров и связанных с ними судеб, а не увлекся, скомкав концовку фильма, гротесковым развенчанием того, что ему показалось Левиафаном, кинопроизведение по большому счету могло бы и состояться. Причем состояться в контексте ветхозаветной притчи, на самом высоком уровне евангельского миросозерцания и миропонимания. (Даже при всей той куче-малой вышеописанных мной «проколов» и явных бытовых и внутрисердечных неувязок и небрежностей).

……………………………………………………………………………………….

В одной из книг недавно почившего современного подвижника благочестия Паисия (Афонского) сам старец рассказал такой случай из своей исповеднической практики. Однажды к нему в каливу, келью на Афоне, пришел молодой человек лет двадцати пяти. И рассказал на исповеди удивительную историю. Оказывается, его, восемнадцатилетнего паренька, ни за что ни про что обвинили в несовершенном им преступлении и посадили на семь лет в тюрьму. Пока он там сидел, парень долго недоумевал и жалел себя, сетуя на несправедливое устройство жизни. Но потом как-то сообразил, что он за свои неполные восемнадцать лет совершил так много лживого и греховного, что вполне заслужил тот срок, который ему столь «несправедливо» дали. Поняв же это, он совершенно успокоился и даже стал благодарить Бога за то, что Тот Своим милостивым «несправедливым промыслом» спас его, полного сил и безумных порывов юности, от множества ещё более серьёзных преступлений, которые он мог и даже готов уже был совершить в те годы.

Пересказав этот случай, старец в восхищении подытожил:

- Представляете, какие ещё случаются благочестивые и богобоязненные молодые люди! Нет, пока таких детей Греческая Земля рождает, никакой антихрист[15] нам не страшен!

……………………………………………………………………………………….

Ох, как не хватает нам в наше смутное непростое время, когда все критерии истинности размыты, а рыночный Денежный Человек начинает единолично и властно назначать цену всему и всем, настоящего православного кинорежиссера или хотя бы фильма с подобным выше описанному миросозерцанием и мировидением!

И как недалек был Звягинцев от этого творческого прорыва!

Признай его Николай, пускай лишь в последнем кадре, в общем-то, очевидное: что это он, мол, своим безверием и отчаяньем, полной потерей духовно-нравственных ориентиров, а там - и мужского достоинства, жалостью к самому себе и безжалостностью к супруге - довел её, слабую и растерянную, до самоубийства, то есть, - направь он хотя бы взгляд в сторону покаяния; и фильм, безусловно бы, состоялся!

А так…

Три поколения атеизма, вбитые в нас до этого, да ещё вечность антитеизма – любви к мирской славе и к западному комфорту, – возводимые в идеал в последнюю четверть века, как топором, отрубили Звягинцева от понимания умозрения праведного Иова. И от его никакими бедами непоколебимой веры в любовь к нам Живого Бога, а значит и в искру Божию, бесценную в Человеке!

Увы, но в эпоху, когда ценность людской монады определяется не неё внутренним содержанием: жизнью, согласно евангельским заповедям, но почти исключительно социально-рыночною ценою, говорить о бесценности искры Божией, заложенной Господом в Человека, становится всё проблематичней. Тут уж не хочешь, а поневоле вспомнишь евангельскую максиму: «Не можете служить и Богу и мамоне» (Лук. 16, 13.). А значит - одно из двух: впереди нас ждет либо узкий и очень прискорбный путь возвращения в лоно традиционного Православия с его бесценностью искры Божьей в каждом из чад Господних, и как следствие этой искры, - русская национально-православная государственность с её безусловной «симфонией» двух властей, самодержавно-царской и христианской. Либо, - мамона, деньги, рыночные критерии, слава мирская, мирской успех, европейский комфорт, правовое общество, гуманизм, экуменизм, потеря живой и горячей веры, а с ней, что вполне естественно, - и забвение искры Божией, человеческого достоинства, ну и в конце тоннеля: пустота безверия, бездна, ад.

И если вдруг победит последнее, то «звягинцевыми» у нас станут практически все художники. Особенно, в таком деньгозатратном искусстве, как кинематограф. Ведь молодым талантам, без помех соблазняемых ныне призраком мирской славы и западного комфорта, рано или поздно, а всё равно придется внутренне перестраиваться с Божьей волны - на волну желаний всевозможных деньгодержателей. И, чтобы потрафить им, будущим режиссерам (без настоящей национально-православной и государственной поддержки) обязательно придется разменять свой бесценный Божественный дар на западные фитюльки, вручаемые Левиафаном в обмен на живое чувство сопричастности жизни Богу, Искре Божией в самом себе, Семье, Родине и народу. Вот так и заходим мы помаленьку едва ли не всей страной в гнилой и погибельный морок всеобщего недоверия и недоброжелательности. И каждый собственными руками, - «абсолютно свободная» РПЦ со своей стороны, а внецерковное общество, постатеистическое искусство и либерально-демократическая общественность – со своей, - подготавливаем всеобщий душевно-духовный развал народа на множество мелких страт и независимых друг от друга, вечно враждующих сект и секточек.

Не пора ли уж образумиться?

И, взглянув подступающей изнутри нас беде в глаза, признаться самим себе: мы – русские, вымирающая ныне цивилизация. И если мы вовремя не покаемся и не вспомним о том, что без всеобщего возвращения в лоно Святой и Соборной Церкви - единственного удерживающего весь мир от погибельных пут мамоны, - мы растворимся среди народов и исчезнем с лица земли, как исчезали уже до этого другие изжившие себя нации, народы и государства. Хотим мы этого или нет, но, однажды взвалив на себе на рамена почти неподъемное иго благого Христова крестоношения, назвав себя Третьим Римом, Россия просто обречена крепиться против Левиафана, чудища, выходящего из глубин народов, конфессий и государств. Причем мы обязаны ратоборствовать с этим отмирным чудищем отнюдь не силой оружия или торговых сделок. (Такая борьба, как мы помним из книги Иова, в отношении к монстру духа, паразитирующему на слабостях «свободного от Христа» постхристианского человечества, бессмысленна и не эффективна). Мы должны возгореться верой и восстать против Левиафана, повсеместно тесня его путем внутреннего преображения в духе христовой любви и истины.

……………………………………………………………………………………….

«Россия восстанет так же, как она восставала и прежде. Восстанет, когда разгорится вера. Когда люди духовно восстанут, когда им снова будет дорога ясная, твердая вера в правду слов Спасителя: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам» (Мф.6;33)

(из пророчеств св. Иоанна (Максимовича)