Игорь Гревцев. Переосмысление классики. Николай Васильевич Гоголь: «Мертвые души»

У каждого писателя есть одно произведение, которое является главным делом его жизни, в которое он вложил весь творческий жар своей души и в котором высказал миру то сокровенное, что только он один и мог сказать. Таким произведением для Гоголя стала его поэма «Мёртвые души». Ещё в 1836 году он писал Жуковскому: «Если совершу это творение так, как нужно его совершить, то… какой огромный, какой оригинальный сюжет! Какая разнообразная куча! Вся Русь явится в нём! Это будет первая моя порядочная вещь, которая вынесет моё имя».

Ещё не приступая к работе над поэмой, Гоголь уже предчувствовал её значение и предназначение. Он, действительно, создал уникальное для своего времени произведение – уникальное и по замыслу, и по необычности сюжета, и по воздействию на сознание всего русского народа во всех последующих поколениях.

В чём же мистическая сила этого произведения, названного самим автором поэмой? Почему вся Русь явилась в нём? На первый взгляд может показаться, что сюжет не даёт основания для звания «поэма». Главный герой – аферист; помещики и чиновники, с которыми он общается, больше похожи на карикатуры, чем на реально существующих людей; представители простого народа, коими являются двое слуг Чичикова, какие-то малопривлекательные и безликие.

Но даже в этих персонажах, карикатурных и духовно неряшливых, пульсирует непонятная, но мощная, чисто русская энергия жизни, какой не встретишь ни в одном заморском персонаже. По прочтении поэмы в душе остаётся неистребимая вера в Россию, в её высшее предназначение. Отчего так? Всё просто. Гоголь, как всякий гений, видел глубже и дальше своих современников. Описывая неприглядные реалии своей эпохи, он понимал, что русский народ, растлеваемый уже наполовину разложившимся от безбожия дворянством, постепенно превращается в народонаселение, безразличное ко всему, кроме своих материальных потребностей. Но за грязной завесой народонаселения он чувствовал историческую плоть народа – ту вечную, живую сущность, которая называется Святая Русь. Она всегда жила и всегда будет жить в земле Русской, невидимо, подспудно, и в то же время ощутимо действенно и непрерывно. Это какая-то энергия святости, которая не имеет названия, но в самые исторически трудные времена может проснуться в любом, даже в самом подлом русском человеке и толкнуть его на совершение великого подвига. Эта энергия выводила русичей на лёд Чудского озера и на Куликово поле; понуждала их ко всенародному посту и молитвенному бдению, когда костлявая рука смертельной опасности сжимала горло государства. Эта энергия заставляла отупевших от страха и безнадёги мещан и крестьян вдруг становиться воинами и бить сильнейшего врага, или превращаться в отважных землепроходцев и осваивать суровые, неведомые края. Эта святая энергия и есть Народная душа, которая не умирает даже тогда, когда народ превращается в народонаселение. В этой ситуации он может пребывать долго, но до первой серьёзной встряски, в результате которой просыпается и снова начинает свой исторический, Богом ему предназначенный, путь.

Какими бы неприятными ни были персонажи «Мёртвых душ», но они живут и действуют на Русской земле, и когда Гоголь отводит взгляд писателя от них и переводит его на окружающую природу, на русскую ширь и на русский исконный уклад, читатель с восторгом начинает понимать: да! перед ним, действительно, поэма, воспевающее нечто огромное даже в своей низменности, не обузданное никакими постромками, вечно устремлённое вперёд и вверх.

Писатель новой формации, нежели Грибоедов, Пушкин, Лермонтов

Гоголь начинал восходить к вершинам своего мастерства в то время, когда ещё были живы Пушкин и Лермонтов, когда память о трагически погибшем Грибоедове ещё остро пульсировала в сердцах его друзей и знакомых. Но Гоголь уже был писателем другой формации и другой эпохи. Его творчество явилось той пограничной чертой, за которую не переступали персонажи первых трёх гениев. Всё совершалось в мистической последовательности. Грибоедов, Пушкин, Лермонтов вывели образы представителей высшего света, аристократов, от рождения призванных к управлению Российским государством. По своему высокому положению в обществе они обязаны были стать хранителями Трона, устроителями Отечества, воспитателями своего народа, дабы вести его к процветанию и благоденствию. Не стали! С юности, а то и с раннего детства отравленные революционными (а проще сказать – растленными) идеями Запада, подхваченными от французских учителей, они отвергли исконные национальные традиции, отказались от веры предков, от православия, на котором веками зиждилось всё русское бытиё, и, в результате, сами перестали быть русскими по духу.

Грибоедов, Пушкин и Лермонтов полностью и в деталях описали ту страшную болезнь, что поразила мозг нации – её элиту, её аристократию. Они подтвердили народную мудрость, что рыба гниёт с головы. А вслед за высшей знатью стало разлагаться дворянство среднее, а за ним и низшее, т. е. представители той элитной прослойки, которая непосредственно соприкасалась с простым народом. И нет ничего удивительного в том, что заразой безбожия и, стало быть, безразличием к своей исторической судьбе постепенно заразился весь русский народ.

Гоголь первый из писателей 19-го века начал раскрывать тему мелкопоместного дворянства и губернского чиновничества. Главных героев своей поэмы «Мёртвые души» он выводит яркими и запоминающимися, но столь карикатурными личностями, что диву даёшься: неужто были на Руси такие помещики? А какие такие? Что в них необычного? А необычное в них то, что они какие-то однобокие, каждый наделён лишь одним, но до предела развитым пороком. Разве так бывает в жизни? Да, не бывает. Но это осознанный литературный приём.

Гоголь произвёл своего рода спектральный анализ соборной личности мелкопоместного дворянства своей эпохи, именно, того дворянства, которое, забыв о Боге и своём высоком предназначении, стало погружаться в пучину греховной жизни и безответственного отношения к своим подопечным – крепостным крестьянам. Все основные грехи, свойственные русским помещикам в силу их русской ментальности, писатель вычленил и разложил по отдельным полочкам, и каждый из них рассмотрел с особой тщательностью, как добросовестный исследователь. Даже, более того, он препарировал эти грехи, чтобы понять их сущность и происхождение. Вот почему любой из персонажей-помещиков оказался носителем только одного порока: Манилов – бесплодная мечтательность; Ноздрёв – безудержное пьянство; Собакевич – яростное чревоугодие; Плюшкин – гипертрофированная скупость.

Только помещица Коробочка выбивается из общего ряда своей живой многогранностью и бытовой естественностью. Но о ней отдельный разговор. Как, впрочем, и о главном герое поэмы, Чичикове, который так же изображён не схематично, а как реальный человек, наделённый и отрицательными и положительными чертами характера. Пока же приступим к анализу образной линии Манилов-Ноздрёв-Собакевич-Плюшкин. Выясним, случайно ли Гоголь вывел их в такой последовательности и существует ли логическая связь между грехами, которые олицетворены этими четырьмя персонажами.

Помещики «Мёртвых душ»

Приступая к данной теме, следует отметить следующее: Гоголь сумел обосновано и исчерпывающе выразить то, о чём лишь намекнули в своих произведениях Грибоедов, Пушкин и Лермонтов, а именно, степень воздействия элитной части общества на весь народ в целом. Если проще сказать: каков помещик – таковы и его крестьяне. Недаром в то время говорили о землевладельце: «У него столько-то душ крепостных». Вот ключевое слово – «душа». Помещик нёс ответственность перед государством за плоть крепостного, а перед Богом – за его душу. И если барин был растлен, то одновременно растлевались и души вверенных ему крестьян. А так как 19-век привёл к началу 20-го века с его революциями и гражданской войной, с его взрывами церквей и духовным одичание народа, то, надо полагать, виноваты в этом и помещики, жившие во времена Гоголя. К сожалению, их оказалось большинство по сравнению с теми, кто сохранил в себе дух православия и с честью нёс звание дворянина. Бациллу революции в русский мир принесло, именно, это большинство, сняв с себя, а заодно и с народа, духовную защиту, коей являлась для всех вера предков, вера Православная.

Ведь что поражает современного верующего человека при прочтении «Мёртвых душ», так это ощущение того, что произведение создавалось в стране, в которой практически отсутствовало понятие о Боге. Ни в общении между персонажами, ни в описании их образа жизни нет даже и намёка на их религиозность или принадлежность к Православной Церкви. И нет сомнения, что так оно и было на самом деле. Гений не может лгать. Гоголь лишь правдиво изобразил реалии своей эпохи и той социальной среды, к которой принадлежал сам. Уже в первой половине 19-го века русский народ стал терять Бога, подстрекаемый к этому представителями российского высшего общества, которые в первую голову обязаны были заботиться о духовном и нравственном состоянии народа.

Давайте на конкретных примерах из «Мёртвых душ» рассмотрим, как внутренний мир помещика влиял на формирование душ его крестьян.

Манилов

Пойдём по порядку. Вот Манилов. Личность броская и одновременно безликая. Безликая в своей неспособности к какому-либо живому, конкретному действию, пусть даже глупому, неоправданному или безумному. Вся его жизнь расходуется на строительство воздушных замков, т.е. на пустые бесплодные мечтания, которые умирают, не успев зародиться. Кажется, сама атмосфера вокруг Манилова пропитана тлетворным смрадом невоплощённых фантазий, гниющих на самом дне пустынной души.

В описании Маниловки Гоголь очень хорошо передаёт это ощущение: «Деревня Маниловка немногих могла заманить своим местоположением. Дом господский стоял одинокий на юру, то есть на возвышении, открытый всем ветрам, каким только вдумается подуть… У подошвы этого возвышения, и частью по самому скату, темнели вдоль и поперёк серенькие бревенчатые избы».

Манилов даже не удосужился найти удобное место для собственной усадьбы, а припечатал дом, где придётся. И вслед за ним и его крепостные обустроились кое-как, неуютно, нерационально, вдоль и поперёк. А что за дело барину-мечтателю до реальной жизни вверенных ему крестьян, когда он занят мыслями «о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было жить с другом на берегу какой-нибудь реки, потом через эту реку начал строиться у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером, что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах».

Как же поразительно этот вымышленный мир Манилова напоминает нам современный виртуальный мир интернет-сети и компьютерных игр, в котором безвозвратно потерялись многие наши современники, став бесполезным балластом в жизни народа.

Но вернёмся к описанию Маниловки. Это, как следует из контекста, деревня, а не село. То есть, храма там нет. Русский помещик, с детства крещённый в православии, поставленный Богом и Царём надзирать над живыми душами вверенных ему крестьян, не позаботился об их духовном просвещении. Сам потерявший в душе Бога, потопив свою веру в болоте пустопорожних мечтаний, он и своих крепостных понудил к тому же, и мы убедимся в этом чуть позже.

Безблагодатность, уныние и какая-то неопределённость царят над Маниловкой, в которой не возносится к Богу соборная молитва, как это было принято на Руси испокон веку. Описывая внешнее проявление природы, Гоголь даёт чёткое представление о внутреннем состоянии насельников деревни, которая по всем параметрам должно быть селом, т. е. иметь храм: «Даже сама природа весьма кстати прислужилась: день был не то ясный, не то мрачный, а какого-то светло-серого цвета, какой бывает только на старых мундирах гарнизонных солдат, этого, впрочем, мирного войска, но отчасти нетрезвого по воскресным дням».

«Гарнизонные солдаты» – что-то среднее между войском и гражданским населением: ещё не это, но уже не то. Удивительно точное сравнение для Маниловки. И это не случайно. Дело здесь не в погоде, а в той бездуховной, разлагающей всё на своём пути мутной энергии, что исходила от хозяина поместья. Далее Гоголь рисует словесный портрет самого Манилова, и почти теми же мазками: та же неопределённость.

«Один Бог разве мог сказать, какой был характер Манилова. Есть род людей, известных под именем: люди так себе, ни то ни сё; ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, по словам пословицы. Может быть, к ним следует примкнуть и Манилова… В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: «какой приятный и добрый человек!» В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: «чёрт знает что такое!» — и отойдёшь подальше; если же не отойдёшь, почувствуешь скуку смертельную. От него не дождёшься никакого живого или хоть заносчивого слова, какое можешь услышать от всякого, если коснёшься задирающего его предмета… словом, у всякого есть своё, но у Манилова ничего не было».

Убить в себе личность, не есть ли восстание против Бога, Который Сам явил Себя человеку как Первоверховная Личность? В безличности проявляется пустота души. И вот эта пустота, порождённая отсутствием каких бы то ни было духовных устремлений, сделала Манилова неспособным к какой-либо благотворной деятельности и превратила в некий бесполезный нарост на теле собственного хозяйства, которым «нельзя сказать, чтобы он занимался, он даже никогда не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собой».

Но помещик потому и освобождался от тяжёлого физического труда, что в его обязанности входит блюсти вверенные под его начало земли и крестьян. И, прежде всего, он за крестьян отвечал перед Богом и государством. Ведь крестьяне – это и кормильцы страны, и потенциальные её солдаты в случае войны. Манилов же, духовно разлагаясь сам, только способствовал разложению своих подопечных.

«Когда приходил к нему мужик и, почёсывая рукою затылок, говорил: «Барин, позволь отлучиться на работу, подать заработать». – «Ступай», – говорил он, куря трубку, и ему даже в голову не приходило, что мужик шёл пьянствовать».

А вот как описывает Гоголь развращение тех, кто стоял между барином и крепостными, и от кого зависело материальное благополучие, как самого помещика, так и тех же крепостных. Речь идёт о приказчиках. Эти люди были поставлены следить за тем, чтобы воля хозяина поместья строго исполнялась всеми его подчинёнными. Но, если не было никакой хозяйской воли, если барин по своей лени или развращённости всё пускал на самотёк, что оставалось делать приказчику? Так же катиться по наклонной плоскости в духовную пропасть, т.е. вслед за барином предаваться лени, безответственности и, более того, совершать различные беззакония. И мы убеждаемся в этом, познакомившись с приказчиком Манилова:

«Приказчик явился. Это был человек лет под сорок, бривший бороду, ходивший в сюртуке и, по-видимому, проводивший очень покойную жизнь, потому что лицо его глядело какою-то пухлою полнотою, а желтоватый цвет лица и маленькие глазки показывали, что он знал слишком хорошо, что такое пуховики и перины. Можно было видеть тотчас, что он совершил своё поприще, как совершают его все господские приказчики: был прежде просто грамотным мальчишкой в доме, потом женился на какой-нибудь Агашке-ключнице, барыниной фаворитке, сделался сам ключником, а там и приказчиком; водился и кумился с теми, которые на деревне были побогаче, подбавлял на тягла победнее, проснувшись в девятом часу утра, поджидал самовара и пил чай».

(Здесь следует дать сноску. Тягло – крестьянская семья, в то время составляющая хозяйственную единицу. Раскладка податей и повинностей производилась по «тяглам». «Подбавлял на тягла победнее» – это означает, что приказчик налагал лишние подати и повинности на бедные крестьянские семьи.)

И кто виновен в том, что умный и грамотный крестьянский мальчик, за свои способности принятый в барский дом, вырастает ленивой и бездушной скотиной, которая без зазрения совести эксплуатирует своих же односельчан, тех, с кем детстве играл в лапту, а возможно, и родственников? Конечно же, виновен помещик. В данном случае – Манилов. И таких Маниловых, судя по замечанию Гоголя, что его приказчик «совершил своё поприще, как совершают его все господские приказчики», было в России в то время уже достаточно много. Процесс разложения медленно, но неуклонно становился необратимым.

Манилов, дворянин, бывший офицер Императорской армии (как следует из контекста поэмы), оставляет службу, выходит в отставку, уезжает в своё родовое имение и… абсолютно ничего не делает. Праздная, совершенно безответственная и при этом материально обеспеченная жизнь иссушает душу человека и превращает её в перегоревшую головешку, способную лишь тлеть бесплодными мечтаниями и неосуществимыми проектами. Это те же самые наркотические грёзы, только без применения наркотиков. А результат один и тот же.

Не напоминают ли нам Маниловы начала 19-го века нашу нынешнюю «золотую молодёжь», детей олигархов и высокопоставленных чиновников, которые считают себя «сливками общества», пользуются всеми его благами и привилегиями, и при этом ничего не вкладывают в развитие этого общества?

Ноздрёв

Следующий – Ноздрёв. Полная противоположность Манилову в темпераменте и поступках, и, в то же время, зеркальное его отражение на духовном уровне, где левое становится правым и наоборот. То же полное отсутствие Бога в душе и каких-либо духовных идеалов. То же бесцельное прожигание жизни, только в другом ракурсе. Причем, и тот, и другой изначально наделены были от природы неплохими задатками. Если бы Манилов и Ноздрёв имели в себе чувство социальной ответственности, которое рождается на определённой идеологической основе, лучшая из которых есть религиозность, то первый мог бы стать изрядным благоустроителем и украсителем своей земли, т. к. обладал мощным воображением; а второй – крепким и весьма продуктивным хозяином, т. к. отличался неуёмной энергией, напористостью и умением воздействовать на людей в нужном для себя ключе.

Но нет, не случилось так. Без Бога, как гласит народная мудрость, не до порога. Пустая душа рождает из себя лишь пустоту, заполненную пустыми мечтаниями или безудержной гульбой, что и то, и другое есть суета сует, и ничего более.

С Маниловым мы разобрались. Но, что из себя представляет Ноздрёв? Натура противоречивая, сложная в своём внешнем проявлении и по-русски широкая, несмотря на всю низменность её потребностей. Ноздрёвы характерны именно только в среде русского народа, когда русский человек теряет Бога, т. е. вырывается из той духовной узды, которая единственная может направить его силушку в нужное, созидательное русло. Без неё он – дрянь и сплошное непотребство, а с нею – пример всему человечеству, эталон величия духа и самоотверженности.

Давайте посмотрим, во что может превратиться русский человек, потерявший Бога, но наделённый от природы колоссальной энергией и не слишком стеснённый в материальных средствах. Вот несколько выдержек из поэмы, рисующих его образ:

«Лицо Ноздрёва, верно, уже сколько-нибудь знакомо читателю. Таких людей приходилось всякому встречать немало. Они называются разбитными малыми, слывут ещё в детстве и в школе за хороших товарищей и при всём том бывают весьма больно поколачиваемы… Дружбу заведут, кажется, навек; но всегда почти так случается, что подружившийся подерётся с ним того же вечера на дружеской пирушке… И что всего страннее, что может только на одной Руси и случится, он через несколько времени уже встречался опять с теми приятелями, которые его тузили, и встречался как ни в чём не бывало, и он, как говорится, ничего, и они ничего.

Ноздрёв был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории».

На минутку отвлечёмся. В приведённом отрывке Гоголь явно любуется своим героем. Любуется сквозь горечь и сожаление, как бы говоря: «Эх, такую бы удаль да на дело пустить!»

А далее Гоголь уже не щадит Ноздрёва, откровенно вскрывая его гнилую сущность: «… или проврётся самым жестоким образом, так что, наконец, самому сделается совестно. И наврёт совершенно без всякой нужды… Есть люди, имеющие страстишку нагадить ближнему, иногда вовсе без всякой причины… Такую же странную страсть имел и Ноздрёв. Чем кто ближе с ним сходился, тому он скорее всего насаливал… это происходило просто от какой-то неугомонной юркости и бойкости характера… Вот каким был Ноздрёв!»

И в отношении столь странной и безолаберно-многогранной личности Гоголь оказался провидцем: с каждым годом, с каждым десятилетием Ноздрёвых среди русского народа во всех его социальных слоях становилось всё больше и больше по мере того, как народ, влекомый обезбоженным дворянством, сам всё дальше и дальше отходил от Бога. И когда исполнилась критическая масса Ноздрёвых в обществе, произошёл страшный взрыв – революция. А потом Ноздрёвы переродились в Булгаковских Шариковых и в безродных комиссаров в «чёрных кожаных тужурках», которые так насолили всем и каждому, что Россия до сих пор не может отплеваться от этой соли.

Впрочем, Ноздрёвых сегодня стало ещё больше, и число их будет только расти, если русский народ в большинстве своём не обратится к Богу и не вернёт Его в свою душу. Гоголь пророчески предупреждал нас об этом, хотя напрямую и не называл причину «ноздрёвщины».

«Может быть, назовут его характером избитым, станут говорить, что нет теперь Ноздрёвых. Увы! Несправедливы будут те, которые станут говорить так. Ноздрёв долго ещё не выведется из мира. Он везде между нами и, может быть, только ходит в другом кафтане; но легкомысленно-непроницательны люди, и человек в другом кафтане кажется им другим человеком».

Сегодня нам нужно беречься Ноздрёвых особенно, ибо кафтаны их практически ничем не отличаются от наших. Да практически сейчас в каждом из нас тайно живёт Ноздрёв: циничный, лживый, беспринципный, назойливый, когда касается его потребностей и нечувствительный к чужим страданиям. Потому, что Ноздрёв на Руси всегда появляется там, где нет в душе места Богу.

Правда следует отдать должное Ноздрёву: несмотря на своё беспробудное пьянство, хозяин он был более-менее исправный. Благодаря своей напористости, крестьян он не распускал: всё у него работало. Чтобы показать эту хозяйственную жилку Ноздрёва, Гоголь проводит Чичикова по всей его деревне. Тут и мужики, которые производят в господском доме ремонт; тут и не пустующие конюшни; и псарня, полная разномастных собак; и водяная мельница, и кузница; и поле со «взборонёнными нивами».

Пусть хозяйство Ноздрёва и не процветающее, но, в отличие от Маниловского, исправно действующее, ибо находится под надзором хозяина. Для чего же Гоголь показал его читателю столь подробно, ведь в случае с другими помещиками ничего подобного не происходит? Конечно, Ноздрёв хвастун, и в данном случае не преминул прихвастнуть перед своим гостем, т. е. Чичиковым, своими иллюзорными хозяйственными достижениями, тем самым подтвердив одну из характеристик, данных ему Гоголем. И всё-таки, мне кажется, что писатель использовал этот эпизод для более важного обличения, а именно: результаты труда крепостных крестьян шли не на расширение и укрепление помещичьего хозяйства, неотъемлемой часть которого являлись и крестьянские дворы, а на удовлетворение омерзительных и низменных страстей их барина. Поэтому немудрено, что и часть стойл в конюшне пустовало; и на мельнице «недоставало порхлицы» – специального железа, в которое вделывается камень (примечание Гоголя); и поле «во многих местах состояло из кочек». Развратный дух хозяина распространялся и на его хозяйство.

Тлетворное же влияние Ноздрёва на его дворовых людей заключалось в том, что и они, простые русские крестьяне, по примеру своего взбалмошного постепенно превратились в шайку разбойников, для которых ничего не стоило избить, изувечить, выпороть розгами любого, на кого укажет господский перст. Ведь русский мужик искони привык подчиняться своему помещику потому, что так учила его Церковь. Но по наущению своего помещика уничижая помещика чужого, он научился презирать и своего. Не Ноздрёвы ли собственными руками разрушили стройную иерархическую конструкцию – Царь, дворяне, народ – на которой веками держалось бытие русской нации? Благодаря их безудержному разгулу и порочной беспринципности народ перестал уважать дворян, а через них и самого Царя. Иерархическая конструкция развалилась на куски, похоронив под своими обломками и «ноздрёвых», и всё дворянское сословие в целом, и чуть было не угробила весь русский народ.

Гоголь даёт очень точную образную оценку беснованию Ноздрёва, которое смертельно опасно как для него самого, так и для его подчинённых, в данном случае – крепостных крестьян. Это в эпизоде, когда Ноздрёв приказывает своим дворовым мужикам избить Чичикова.

«Бейте его! – кричал Ноздрёв, порываясь вперёд с черешневым чубуком, весь в жару, в поту, как будто подступал под непреступную крепость. – Бейте его! – кричал он таким же голосом, как во время великого приступа кричит своему взводу: «Ребята, вперёд!» – какой-нибудь отчаянный поручик, которого взбалмошная храбрость уже приобрела такую известность, что даётся нарочный приказ держать его за руки во время горячих дел. Но поручик уже почувствовал бранный задор, всё пошло кругом в голове его; перед ним носится Суворов, он лезет на великое дело. «Ребята, вперёд!» – кричит он, порываясь, не помышляя, что вредит уже обдуманному плану общего приступа, что миллионы ружейных дул выставились в амбразуры неприступных, уходящих в облака крепостных стен, что взлетит на воздух его бессильный взвод и что уже свищет роковая пуля, готовая захлопнуть его крикливую глотку».

Упаси, Бог, Россию в дальнейшем от таких поручиков-ноздрёвых, что в безумной широте души готовы погубить и себя, и своих людей, и любое благое начинание, для которого требуется холодный ум и светлая душа.

Собакевич

Следующий на очереди – Собакевич. Помещик крепкий, хозяйственный, расчётливый. От природы наделённый по-русски богатырской силушкой. Но как-то не по-русски внутренне скукоженный и приземлённый. Полная противоположность Манилову и Ноздрёву, которые в своих проявлениях выражают пусть бездуховную, но, всё-таки, жизненную энергию: один в бесплодных мечтаниях, другой в столь же бесплодном разгуле. Собакевич олицетворяет собой совершенно иную сторону характера русского человека, потерявшего Бога – неподвижность души, заскорузлость духа, если не полное его отсутствие, и, как следствие, проистекающее отсюда, крайнее чревоугодие, почти звериное наслаждение едой в качестве компенсации за потерю душевных устремлений. Когда душа заморена голодом, алкать начинает тело. Даже внешним обликом Собакевич больше похож на зверя, чем на человека.

«Когда Чичиков взглянул искоса на Собакевича, он ему показался весьма похожим на средней величины медведя. Для довершения сходства фрак на нём был совершенно медвежьего цвета, рукава длинны, панталоны длинны, ступнями ступал он и вкривь и вкось и наступал беспрестанно на чьи-то ноги. Цвет лица имел клееный, горячий, какой бывает на медном пятаке… Чичиков ещё раз взглянул на него искоса, когда проходили они в столовую: медведь! Совершенный медведь!»

И всё, что принадлежало Собакевичу, от барского дома до внутреннего его убранства, хозяйственных построек и мужицких изб, несло на себе отпечаток медвежьей сущности хозяина. Он выстраивал свой быт и образ жизни, абсолютно не обращая внимания на эстетику, а сообразуясь лишь с рациональными требованиями и надёжностью, как строят свои берлоги и норы дикие звери. Вот описание барской усадьбы, которое ярко характеризует Собакевича и его внутреннее состояние:

«Было заметно, что при постройке его (дома) зодчий беспрерывно боролся со вкусом хозяина. Зодчий был педант и хотел симметрии, а хозяин – удобства… Двор окружён был крепкою и непомерно толстою деревянной решёткой. Помещик, казалось, хлопотал много о прочности. На конюшни и сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые брёвна, определённые на вековое стояние. Деревянные избы мужиков тоже срублены были на диво: не было кирчёных стен, резных узоров и прочих затей, но всё было пригнано плотно и как следует… Словом, всё… было упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке».

Или вот описание внутреннего убранства дома Собакевича:

«Чичиков взглянул на стены и на висевшие на них картины. На картинах всё были молодцы, всё греческие полководцы… Все эти герои были с такими толстыми ляжками, что дрожь проходила по телу… Хозяин, будучи сам человек здоровый и крепкий, казалось, хотел, чтоб и комнату его украшали тоже люди крепкие и здоровые…

Чичиков ещё раз окинул комнату, и всё, что в ней было, – всё было прочно, неуклюже в высочайшей степени и имело какое-то странное сходство с самим хозяином дома… Словом, каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: «И я тоже Собакевич!» или: «И я тоже очень похож на Собакевича!»

Кажется, что плохого в такой основательности? Крепкий хозяин, крепкое хозяйство, зажиточные мужики, скорее всего, довольные своей жизнью. Но смущает именно вот эта неуклюжесть во всём, которую Гоголь отметил не однажды на протяжении описания быта Собакевича. Недаром писатель использовал именно это слово – неуклюжесть. А ведь внешние проявления, как правило, зависят от внутреннего состояния. Образ жизни Собакевича настолько дебёл и примитивен, что это явно свидетельствует об абсолютной приземлённости его души, которая проистекает из духовной пассивности, порождённой неверием и отсутствием мистицизма, т.е. общения с Богом.

Как и в первых двух случаях (с Маниловым и Ноздрёвым), мы не видим в Собакевиче никаких проявлений религиозности, как будто бы о Боге и понятия он не имеет. В его имении так же нет храма, во всяком случае, о нём не упоминается. Да и тот факт, что Гоголь поместья помещиков, посещаемые Чичиковым, упорно называет деревнями, говорит о многом. Ведь мы знаем, что деревней назывался населённый пункт, в котором не было храма, даже, если там и располагались сотни дворов. А если над десятком дворов возвышался купол церкви, то это уже было село.

В поместье же Собакевича, как и в поместьях Манилова и Ноздрёва, не было даже маленькой церквушки. И в доме его читатель не заметит ни одной иконы, хотя обилие портретов греческих полководцев Гоголь описал довольно подробно. И за обеденный стол Собакевич садится без обычной в то время молитвы, и из-за стола встаёт без неё. Одним словом, нет Бога в его жизни. Отсюда и жизненный принцип, провозглашённый на человеческом языке, но имеющий чисто животную основу:

«Толкуют: просвещенье, просвещенье, а это просвещенье – фук!.. У меня не так. У меня, когда свинина – всю свинью давай на стол, баранина – всего барана тащи, гусь – всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да очень в меру, как душа требует. – Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину бараньего бака к себе на тарелку, съел всё, обгрыз, обсосал до последней косточки».

Чревоугодие Собакевича – не просто его физиологическая страсть: это его кредо, его жизненная философия, его мировоззрение. При отсутствии Бога в душе божеством становится собственное чрево. Потребность пожирать всё и в большом количестве приводит Собакевича ко всеядности и неразборчивости в отношениях с людьми: для него нет нюансов, для него все одинаковы и все одинаково плохи. Потому, что, если оценивать окружающий мир критериями слепого желудка, а не зрячим сердцем, то в мире невозможно найти ни одного хорошего человека. Собакевич об этом и заявляет:

«Я их знаю всех; это всё мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один только есть порядочный человек: прокурор, да и тот, если сказать правду, свинья».

Собакевич, может быть, и прав, что все городские чиновники мошенники, но это не даёт ему повода всех ненавидеть. А уж коли все христопродавцы, то и он не менее других.

Вроде бы всё в Собакевиче прочно, как будто бы на века: и он сам, и его хозяйство. Но замкнутость на самом себе, на собственном мнении и на собственном благополучии внушает чувство ненадёжности и неведомой опасности: такой при случае в личных интересах обдерёт, как липку, не только ближнего своего, но и государство своё. А чего ожидать от мыслящего желудка, у которого душа – это пищевое содержимое его? Устами Чичиков Гоголь даёт уничтожающую характеристику Собакевичу, и, представив его на должности государственного чиновника, раскрывает всю его животную сущность:

«Эк, наградил-то тебя Бог! вот уж точно говорят, неладно скроен, да крепко сшит!.. Родился ты уж так медведем или омедведила тебя захолустная жизнь, хлебные посевы, возня с мужиками, и ты через них сделался то, что называют человек-кулак? Но нет: я думаю, ты всё был бы тот же, хотя бы даже воспитали тебя по моде, пустили бы в ход и жил бы ты в Петербурге, а не в захолустье… Да вот теперь у тебя под властью мужики: ты с ними в ладу и, конечно, их не обидишь, потому что они твои, тебе же будет хуже, а тогда бы у тебя были чиновники, которых бы ты сильно пощёлкивал, смекнувши, что они не твои же крепостные, или грабил бы ты казну! Нет, кто уж кулак, тому не разогнуться в ладонь! А разогни кулаку один или два пальца, выйдет ещё хуже. Попробуй он слегка верхушек какой-нибудь науки, даст он знать потом, занявши место повиднее, всем тем, которые в самом деле узнали какую-нибудь науку. Да ещё, пожалуй, скажет потом: «Дай-ка себя покажу!» Да такое выдумает мудрое постановление, что многим придётся солоно… Эх! Если бы все кулаки!..»

Здесь Гоголь обрывает фразу. Но что он хотел сказать этим, что хотел пожелать? Чтобы все кулаки перевелись на земле Русской? Или чтобы кулаками они были не для себя только, не для собственной выгоды, но для пользы Отечества? Может быть. Остаётся только догадываться. Собакевич всех подряд чиновников уездного города называет мошенниками, но вот Гоголь мысленно возводит его на уровень вельможи и высокого государственного чиновника, и что мы видим? Не просто мошенника, грабящего казну, но душителя жизненной энергии государства, той энергии, которая и есть движущая сила народа.

Да, этот крепкий, по-русски мощно скроенный барин, о котором в поэме сказано: «скорее железо могло простудиться и кашлять, чем этот на диво сформованный помещик», – этот рачительный хозяин на деле сам оказывается мошенником, когда дело касается его личной выгоды, причем мошенником он представляется мелочным и оттого ещё более опасным, т. к. крупные мошенники, подобные Чичикову, способны затеять какую-либо масштабную аферу, которая при стечении обстоятельств и пользу обществу может принести немалую. Всякое было в истории Руси.

Как вши достают человека сильнее злой собаки, так мелкие мошенники хуже крупных: они незаметней и их больше, их труднее вывести. Против собаки достаточно палки, против вшей нужны куда как более сложные действия. А что Собакевич по сути своей мошенник, о том явно свидетельствует тот факт, что он даже не удивляется просьбе Чичикова продать ему «мертвые души»: коли тот хочет их приобрести, стало быть, они ему для чего-то нужны, а раз так, можно постараться сорвать за них максимальный куш.

Фактически, Собакевич осознанно (в отличие от других помещиков) входит в преступный сговор с Чичиковым, при этом ни секунды не колеблясь, т.к. запахло прибылью. Тут-то вся гнилость его натуры и проявилась. Он обвиняет всех в мошенничестве, но недаром народная мудрость гласит: «каждый судит других по себе». Вот и Собакевич не представляет, что кто-то может быть иным, чем он сам, и поступать по-иному, нежели он сам. И думает он так естественно, не анализируя своих мыслей, потому что естество его мошенническое. Даже такого мошенника, как Чичиков, он умудряется надуть при заключении сделки, пусть очень мелко, но осознанно, чтобы выручить себе в прибыток всего-то два целковых с полтиной. Помните, как Чичиков, просматривая список крестьян, полученный от Собакевича, споткнулся взглядом об одну строчку? «Это что за мужик? Елизавета Воробей. Фу ты пропасть: баба! Она как сюда затесалась? Подлец Собакевич, и здесь надул!..» Чичиков был прав: это была, точно, баба. Как она забралась туда, неизвестно, но так искусно была прописана, что издали можно было принять её за мужика, и даже имя оканчивалось на букву ъ, то есть не Елизавета, а Елизаветъ»

Маленькая деталь, но как характеризует Собакевича! Его телесное чревоугодие проистекает из душевного обжорства, когда человек готов и на гаденький обман, лишь бы урвать лишнюю копейку. Недаром Гоголь поставил на Собакевиче столь яркое клеймо: «Нет, кто уж кулак, тому не разогнуться в ладонь».

Надо думать, что крепостные Собакевича во всём подобны своему барину: крепкие в хозяйстве, да безразличные ко всему, что не касается личной выгоды. В произведении читатель не сталкивается ни одним из них вживе, а лишь кое-что узнаёт из замечаний самого Собакевича: «об одном было сказано: «Хороший столяр», к другому приписано: «дело смыслит и хмельного не берёт» и т. д. Да, все крестьяне крепкие, но ни одного Гоголь не выводит на страницы своей поэмы, как при встрече с другими помещиками, где на глаза Чичикову попадались то мужик, то баба, то дворовый человек. Как будто деревня Собакевича вся вымерла, и только срубленные на века из толстых брёвен избы стоят как могильные склепы. Мне кажется, это не случайно. Тем самым Гоголь подчеркнул, что все крестьяне Собакевича, и живые, и умершие – все они «мёртвые души», как и их барин, живущий только собственной утробой, необъятной и ненасытной.

(продолжение следует)