"Революция 1917 года как цивилизационная агрессия Запада" (часть первая). В.Ю. Даренский, канд. филос. наук, г.Луганск

Самым непосредственным результатом революции 1917 года была братоубийственная гражданская война, в результате которой погибло по различным подсчетам, от 12 до 20 миллионов человек и было уничтожено или вывезено за границу не менее половины национального богатства – столько же, сколько и в период Великой Отечественной войны в результате внешней агрессии. Если же к этим жертвам добавить еще и последующие жертвы от голода в ходе коллективизации и продразверсток, а также массовые жертвы репрессий, то общие жертвы революции 1917 года практически равняются жертвам гитлеровской агрессии. Очевидно, что даже если бы эта революция действительно преследовала бы какие-то благие цели, то цена их достижения была столь чудовищной, что даже самые «райские» цели не смогли бы их оправдать. Однако на самом деле, и подлинные, но тщательно скрываемые цели организаторов этой революции были столь же чудовищными, как и размеры ее жертв. Подлинной целью революции 1917 года было уничтожение России как таковой – превращение ее в конгломерат мелких государств, нищих экономических колоний Запада. Только благодаря сталинскому перевороту внутри большевистской партии, благодаря которому возродилась нормальная российская государственность, этого не произошло.

Революции происходили во многих странах, но только для России Революция стала фактом не только историческим, но метафизическим – то есть таким, который ставит под вопрос само ее бытие в качестве России и приобретает эсхатологический смысл. Только русская (хотя и эмпирически, и метафизически она антирусская) Революция – это не просто сокрушение государства и целой цивилизации, это – событие, несущее в себе явный символ и прообраз апокалипсиса и Страшного Суда. Ибо здесь сокрушается не только государство и цивилизация, но сам богоустановленный порядок земного человеческого бытия, причем сокрушается сознательно богоборческими силами, столь же сознательно служащими и врагу рода человеческого в различных его обличьях.

Из всех других «национальных» (а на самом деле антинациональных) революций одна лишь Французская революция 1789 года несла в себе столь же явный метафизический смысл сокрушения богоустановленного порядка, и это сразу было ясно понято ее действующими противниками, начиная с Ф. Шатобриана. Реакция на эту революцию породила все благороднейшие течения европейской мысли и культуры XIX-XX веков – от романтиков до традиционалистов; а когда ныне эта реакция иссякла, смерть европейской культуры можно фиксировать как медицинский факт.

Но даже и этот богоборческий бунт, подлинным «духовным отцом» которого следует считать отнюдь не только наивного эгоиста Ж.-Ж. Руссо, но и откровенного идеолога оскотинивания человека маркиза де Сада, – даже и эта катастрофа, в конце концов, убившая Европу, не идет в сравнение с тем образом конца мiра сего, который являет 1917 год. И дело не только в несопоставимости жертв, но в первую очередь в том, что в отличие от папистской Франции, без которой большая История еще, по сути, не изменилась бы, здесь было сокрушено Православное Царство – катехон, «удерживающий», отнятие которого, как говорит Св. Писание, открывает уже прямой и бесповоротный путь к этому концу.

Поэтому говоря о Революции 1917 года, в какие бы исторические детали мы ни углублялись, мы всегда говорим библейским языком, мы говорим о катастрофе всемирно-исторического масштаба, из которой уже нет возврата. Теперь 1917 год – это всегда наше неизбывное «настоящее время», то «последнее время», о котором говорит апостол, но уже явленное наглядно и страшно, во всей его немыслимой лжи, подлости и самовосхвалении.

Парадокс Революции 1917 как неизбывного, еще длящегося настоящего первым сформулировал В.В. Кожинов, который писал: «мы еще по сути дела не можем смотреть на Рево­люцию из будущего; она в той или иной степени остается непреодолен­ным настоящим, которое властно порождает стремление не столько по­знавать, сколько действовать… по отноше­нию к XX веку естественный для историка взгляд на прошлое из буду­щего вряд ли осуществим в наше время, и историография, так сказать, обречена смотреть на Революцию ее глазами (вернее, глазами той или иной действовавшей в ней политической силы)»; вместо этого «есть основания попытаться взглянуть на нее из предшествовавшего ей прошлого»[1].

Взглянуть «из прошлого» – это означает понять Революцию русским православным разумом, как событие библейского масштаба, связанное с грядущим приходом Антихриста как явленный прообраз этого прихода и страшного Суда над мiром апостасии, отпавшим от Христа. Только такой библейский взгляд на Революцию очами духовного разума является единственно метафизически адекватным, любые другие построения по сравнению с ним будут лишь произвольными наукообразными идеологическими спекуляциями.

Революция как неизбывное настоящее означает также и то, что такие же катастрофы повторяются в русской истории. Вот, например, как один современный автор пишет о событиях 1991 года: «Мы рухнули лишь из-за продажности и разъязвленности правящих верхов. Причина нашей национальной катастрофы нематериальна. Она коренится в утрате Духа, здоровой ие­рархии и наследия предков»[2]. Если не знать, о каких событиях это написано, можно подумать, что о 1917 годе – и действительно, к событиям 1917 эта формулировка тоже полностью подходит.

Только исходя из этого, можно адекватно ответить на принципиальный вопрос: «Революция в России: есть ли предпосылки, реальны ли угрозы?». Суть ответа состоит в том, что «революционная ситуация» в России всегда является не аномалией, а «нормальным» состоянием, тем историческим a priori, в котором Россия будет существовать всегда. И эта «революционность», к сожалению, совершенно не зависит от того, «хорошо» или «плохо» в России обстоят дела – она зависит исключительно от «внешнего» фактора. Она определяется тем, что против России всегда будут направлены все антихристианские силы мiра сего. Естественно, главная стратегия их лжи всегда состояла и будет состоять в том, чтобы изобразить революционную катастрофу – уничтожение Государства Российского – как якобы результат «внутренних противоречий». «Внутренние противоречия» всегда есть в любом обществе, но они сами по себе никогда не приводят к революции, если не будут искусственно усилены и обострены силами извне. Особенно это касается России, которая будучи мобилизационным обществом, то есть постоянно выдерживающим подрывную деятельность Запада практически на протяжении всей своей истории, имеет особый «запас прочности» по отношению к любым, сколь угодно острым «противоречиям». Но в 1917 году не хватило даже его… Главной и, по сути, единственной причиной революционной катастрофы 1917 года была мощнейшая и на редкость коварная цивилизационная агрессия Запада, а «внутренние» предпосылки стали лишь ее вторичными «инструментами».

Как в советской, так и в западной историографии традиционно в качестве причины событий 1917 года в России называется экономический и политический «кризис», ее «отсталость» и т.п. Очевидно, что при большом желании признаки «кризиса» и «отсталости» можно найти в любой стране в любое время. Чтобы внести ясность в этот вопрос следует обратиться к конкретным данным. В частности, стоит вспомнить работу русского ученого, эмигранта «первой волны» Бориса Бразоля, который составил интереснейшие выкладки по всем отраслям государственной и хозяйственной жизни самодержавной России накануне 1917 года. Б. Бразоль приводит ряд экспертных оценок того времени, которые затем подтверждает конкретной статистикой экономического развития России того периода. Он приводит слова известного британского экономиста Edmond Thery, который утверждал: «Если у больших европейских наций события меж­ду 1912 и 1950 годами будут протекать так же, как они развивались между 1900 и 1912 годами, то к середине настоящего века Россия станет выше всех в Европе как в отношении политическом, так и в области финан­сово-экономической». В свою очередь, министр земледелия В. Кривошеин заявил немецкому профессору Зеерингу, приеха­вшему в 1912 году в Москву во главе комиссии, кото­рой было поручено ознакомиться с результатами Столыпинской аграрной реформы: «России необходимо 30 лет спокойствия, чтобы сделаться наиболее богатой и процветающей страной во всем мире»[3]. На чем были основаны эти утверждения?

Например, за последние десять лет до Первой мировой войны в России повышение государственных доходов над расходами выразилось в сумме 2 400 000 000 рублей. Эта цифра является тем более внушительной, что в царст­вование императора Николая II были понижены же­лезнодорожные тарифы и отменены выкупные плате­жи за земли, отошедшие в 1861 году к крестьянам от их бывших помещиков. В России налоги до первой мировой войны были самыми низкими в мире. Прямые налоги в России было почти в четыре раза меньше, чем во Франции, более чем в 4 раза меньше, чем в Германии, и в 8,5 ра­за меньше, чем в Англии. Косвенные же налоги в России было в сред­нем вдвое меньше, чем в Австрии, Германии и Англии. В период между 1890 и 1913 годами русская промы­шленность увеличила свою производительность в 4 раза – тогда темпы ее развития даже превышали темпы сталинской индустриализации 1930-х годов. Ее доход не только почти сравнялся с поступлениями, получавшимися от земледелия, а товары покрывали ⁴/₅ внутреннего спроса на промышленные из­делия. Такого высокого уровня «импортозамещения» в России никогда не было до сих пор.

Накануне революции русское сельское хозяйство переживало небывалый рост и расцвет. В течение двух десятилетий, пред­шествовавших войне 1914-1918 гг., сбор урожая хле­бов удвоился. В 1913 году в России урожай главных злаков был на 30 % выше такового же Аргентины, Кана­ды и Соединенных Штатов, вместе взятых! В частно­сти, сбор ржи в 1894 году дал 2 миллиарда пудов, а в 1913 году – уже 4 миллиарда пудов. В царствование императора Николая II Россия бы­ла главной кормилицей Западной Европы. При этом обращает на себя особое внимание феноменальный рост вывоза земледельческих продуктов из России в Англию (зерна и муки): в 1908 г. было вывезено 858 279 009 фунтов, а в 1910 г. – уже 2 820 049 000. К 2014 году Россия давала 50 % мирового экспорта яиц, была первой в мире по экспорту сливочного масла, льна и лошадей. С 1900 г. по 1914 г. в России потребление сахара на каждого жителя повысилось с 4 до 9 кило­граммов в год. Потребление чая в 1890 году составляло 40 миллионов ки­лограммов, а уже в 1913 году – 75 миллионов кило­граммов. Накануне войны 1914 г. России производила 80 % мировой добычи льна. Такого стремительного и колоссального роста материального благополучия в то время не знала ни одна страна в мире – второе место по темпам этого роста занимали тогда США, но они серьезно отставали по многим показателям.

В России в период всего с 1880 по 1917 год было построено 58 251 км. железных дорог, что дает средний годовой прирост в 1575 км. Для сравнения: в СССР такими темпами железные дороги строились только всего несколько лет после Великой Отечественной войны. В 1916 году, т. е. в самый разгар войны, было построено более 2000 верст железных дорог, которые соединили Северный Ледовитый океан (порт Романовск) с центром России.

Именно в императорской России еще в XVIII веке, в царствование императрицы Екатерины II вообще впервые в мире были изданы законы об условиях труда: был запрещен ночной труд женщин и детей, на заводах был установлен 10-часовой рабочий день и т.д. И весьма показательно, что кодекс императрицы Екатерины, отпечатанный в России для заграницы на французском и латинском языках, был запрещен для обнародования во Франции и Англии как «крамольный». В царствование императора Николая II, до созыва 1-й Государственной Думы, были изданы специаль­ные законы для обеспечения безопасности рабочих и со­циального страхования, которое было установлено уже в 1912 году. По тому времени императорское социальное и рабочее зако­нодательство, по оценке экспертов, было самым прогрессивным в мире (это к вопросу об «эксплуатации рабочих»). Г.Тафт, президента Соединенных Штатов, за два года до 1-й мировой войны публично заявил в присутствии нескольких русских высокопоставленных лиц: «Ваш император создал такое совершенное рабочее законодательство, каким ни одно демократическое государство похва­статься не может».