ТИХАЯ СМЕРТЬ. (О положении казачества в последние десятилетия советской власти). Валерий ШАМБАРОВ

После войны в Советском Союзе казачество котировалось очень высоко. О казаках снимали фильмы, писали книги и песни, создавались казачьи ансамбли. Интерес к казачьей тематике вроде бы сохранялся и в 1950-е годы, осуществилась вторая, самая известная экранизация “Тихого Дона”. Постановку консультировал сам Шолохов. Когда ему показали кинопробы разных артистов на главную роль Мелехова, он вдруг сказал: “А я только одного казака видел” – отметив малоизвестного актера Петр Глебов. Прозорливости писателя можно только подивиться – Глебов действительно был казаком, прямым потомком героя 1812 г. Орлова-Денисова.

Но подобные произведения появлялись уже по инерции. К власти пришел Хрущев, бывший троцкист, один из главных палачей 1930-х. А в качестве ближайших советников рядом с ним очутились деятели довольно примечательные. «Серый кардинал» Суслов. Ярый враг Церкви, в 1930-х близкий друг семьи цареубийцы Юровского. Идеолог Куусинен – выходец из международной масонской социал-демократии. Микоян – возглавлявший при Сталине внешнюю торговлю и на этом посту унаследовавший связи Троцкого и Каменева с западными банкирами. Партийная пропаганда дружно восхваляла «оттепель». А Хрущев на этом фоне развернул крутые реформы, и все они, по странной закономерности, оказывались провальными, расшатывая фундамент Советской державы. Они оборачивались и ударами по казачеству.

Было провозглашено освоение целины. Туда были брошены все средства, техника – прекращая государственную поддержку станиц, хуторов. В казахские степи погнали молодежь, лучшие кадры механизаторов, трактористов, шоферов, зоотехников: десятки и сотни тысяч людей, в том числе с Дона, Кубани, Терека. Это напоминало массовую депортацию, но как бы “почетную”, с музыкой и бравурными лозунгами.

В 1956 г. последовало осуждение «культа личности», и были реабилитированы палачи, истреблявшие русский народ, проводившие геноцид казаков – Якир, Тухачевский, Смилга, Петровский, Голощекин и др. Были реабилитированы и народы, депортированные при Сталине за восстания во время войны, сотрудничество с нацистами. 7 февраля 1957 г. была восстановлена Чечено-Ингушская республика. В ее состав вернули казачьи станицы, но теперь без всякой «автономии», которую они имели до войны. Мало того, от Ставропольского края отчленили 4 района терского левобережья, которые раньше в Чечню не входили. Их тоже присоединили к воссозданной автономной республике! А восточная оконечность терских земель – Кизлярский район, оказалась отрезанной от Ставропольского края, и ее отдали Дагестану.

Чеченцы возвращались из ссылки, но власти препятствовали им селиться в горах, направляли на казачьи земли. Уже к 1959 г. в Наурском районе чеченцы составили 7,3 %, в Шелковском 5,7 %. В дальнейшем эти цифры росли. Осуществлялись и другие кампании. В Дагестане и других районах Кавказа - по переселению горцев на равнину. В Казахстане – по переводу казахов на оседлое поселение. И снова тех и других «осаживали» в места проживания казаков. В рамках выдвижения “национальных кадров” представители “титульных” народов получали ключевые посты в администрации, партийных органах, системе образования. А казачье население превращалось во “второсортное”.

Грянула и “вторая коллективизация”. Колхозникам запретили иметь приусадебные хозяйства, каждое фруктовое дерево облагали налогами, личный скот предписывалось «продать государству». Были ликвидированы машинно-тракторные станции – от колхозов требовалось выкупить сельхозтехнику у государства. Но скот тут же забивали в «мясных лихорадках» - когда Хрущев приказал за 3 года втрое увеличить производство мяса. Техника портилась и выходила из строя, поскольку у колхозов не было подходящих условий для ее ремонта, хранения. Колхозы разорялись [153].

Хрущев взял курс на «мирное соревнование» с западными державами, налаживал «дружбу» с ними. В одностороннем порядке провел массовые сокращения вооруженных сил. Резались на металлолом орудия, самолеты, боевые корабли. Но в первую очередь, конечно же, была ликвидирована кавалерия, как отжившая свой век. Погибли и великолепные коневодческие хозяйства, поставлявшие лошадей для кавалерии, объявлялось, что они больше не нужны. Вместо этого казачьи колхозы нацеливались на массовое выращивание кукурузы, возведенной в культ.

Поднялась и новая волна гонений на Церковь. Если за несколько военных и послевоенных лет в СССР открылось свыше 14 тыс. только новых приходов, то при Хрущеве их осталось всего 7.523! [153] Снова начались преследования верующих, священников. Снова закрывались и рушились храмы – в том числе в казачьих станицах. В антирелигиозных кампаниях 1920-х самыми стойкими оказались старообрядческие общины, они ведь могли обходиться без священников. Сейчас добрались и до них, объявляли «сектантами», закрывали молитвенные дома. Этими погромами заинтересовались искусствоведы и этнографы. Из гребенских станиц целыми грузовиками вывозились драгоценные иконы XVII – XVIII вв, древние церковные книги, рукописи. Их свозили в запасники Грозненского музея, хранилища Грозненского университета. В 1990-х все погибло [14].

Ну а тем временем сельскохозяйственные реформы провалились. На целине погубили пастбища, но почва быстро истощилась. Капризная кукуруза не давала урожаев. Хозяйство колхозов поломали. Страна очутилась на грани голода. В 1962 г. взбунтовался Новочеркасск, забастовало 7 тыс. рабочих из-за роста цен, снижения тарифных расценок, нехватки продуктов. Подавили их жестоко: 26 убитых, 87 раненых. 7 «зачинщиков» казнили, 105 осудили на большие сроки заключения. Центр донского казачества еще и “почистили” – участников забастовки и тех, кого признали «ненадежными», выселяли в Сибирь или другие места.

Но в этот период и из станиц, с хуторов казаки начали уезжать. В колхозах стало тяжело – тем более с запретом приусадебных хозяйств. Станичники, особенно молодежь, перебирались в города, на большие стройки. Там заработки были выше, открывались какие-то перспективы. Кстати, само слово «казак» снова исчезло из обихода. Без всяких запретов – просто соответствующей регулировкой органов печати, радио, телевидения.

Перестановками административных, педагогических, культурных кадров. Казаков – куда-нибудь на целину, а к казакам – со стороны, каких-нибудь выдвиженцев «оттепели». Но и казачью форму в это время носить перестали. Опять без запретов. Она уходила в прошлое со старшим поколением. Молодым ее купить было негде, шить дорого – и зачем? По всей стране внедрялись другие моды, приходящие из-за рубежа. Ходить по станице в чекмене, в фуражке, шароварах с лампасами, казалось просто смешным. Вот так и осуществилось «расказачивание». Без геноцида. Люди оставались, но казачье сознание у них стиралось, в потоках миграций они перемешивались с прочим советским населением.

По хрущевским амнистиям выходили на свободу те, кто отсидел в лагерях и остался жив. Но и они уже не помышляли о казачьей организации, рассеивались кто куда. Среди них были казаки из «красновцев» и «шкуринцев». Были и такие, кто на службу к нацистам не пошел, но все равно при вступлении Красной армии в Восточную Европу был арестован как «белогвардеец». Кубанского авиатора генерала В.М. Ткачева взяли в Югославии и дали 10 лет. Освобожденный в 1954 г., он доживал век в Краснодаре, работал в артели инвалидов-переплетчиков. Получал мизерную зарплату и грошовую пенсию по инвалидности. Написал книги “Русский сокол” о Нестерове и “Крылья Родины” – она осталась неизданной, при содействии кубанского писателя Степанова и журналиста Андрианова публиковались лишь отрывки. Успел отсидеть и предводитель Вешенского востания Павел Кудинов. Получив свободу в 1955 г., он вернулся в Болгарию, где жил до ареста. Обращался к Шолохову с наивной просьбой, нельзя ли выхлопотать ему российскую пенсию как полному Георгиевскому кавалеру.

Однако стоит отметить совпадение. В одно и то же время казачество угасало не только в Советском Союзе, но и в эмиграции. Ведь до войны она жила надеждами на возрождение прежней России, а теперь надежды развеялись – и пошла быстрая ассимиляция. Хотя казаки были людьми энергичными, инициативными. У них не стало службы на благо Отечеству, но они реализовывали свой потенциал в других сферах. Видный исследователь казачьего зарубежья К.Н. Хохульников называет в своих работах 130 замечательных поэтов, нескольких писателей, прославившиеся хоровые коллективы, 10 знаменитых оперных певцов, 4 хореографов, 13 художников и скульпторов, известных спортсменов, ученых из казаков [149]. Увы, их таланты оказались отданы не своему, а чужим народам и странам. Сохранялись станицы во Франции, Канаде, США, Англии, Австралии и других государствах. Но они стали просто землячествами, группировались вокруг своих церквей или малотиражных казачьих газет, а казаки следующих поколений становились обычными французами, бельгийцами, американцами, канадцами, разве что помнящими о своем казачьем происхождении.

Но о казачестве вдруг вспомнили страны НАТО – те же самые, которые совсем недавно выдавали казаков Сталину. Они отнюдь не спешили идти навстречу мирным инициативам Хрущева. Наоборот, расширение сотрудничества с СССР использовалось для внедрения разрушительных влияний. Разворачивались подрывные операции, закладывались мины для обвала Советской державы. Одной из таких мин стало принятие в 1959 г. в США закона о “порабощенных нациях” – согласно коему “русский коммунизм” поработил народы “Казакии” и “Идель-Урала”. Вот тут уж под эгидой западных спецслужб появились «казачьи», разработки, издания, раскручивающие все те же теории сепаратизма. Кого-то из казачьих эмигрантов привлекли к сотрудничеству. Но опять же, они были уже иностранцами – чье казачье происхождение вдруг пригодилось.

Самая большая зарубежная колония казаков, станицы забайкальцев в Маньчжурии, просуществовала до победы китайской революции. Потом Мао Цзэ-дун начал свою коллективизацию с «раскулачиванием». А в Советском Союзе, наоборот, провозглашалась «оттепель», объявлялись амнистии. С 1954 г. казаки стали возвращаться на родину. Последняя партия, около 30 тыс., вернулась из Китая в 1960 г. [125] Их охотно брали колхозы и совхозы как редких работников – трудолюбивых, не ворующих и не спившихся. Но расселяли их небольшими группами по Сибири, Казахстану, Средней Азии, и о сохранении казачьих особенностей уже речи не было.

Но и Турция взяла курс на национальную и религиозную нивелироваку населения. Это совпало с очередным “потепленем” в отношениях с СССР, и после переговоров состоялось переселение некрасовцев. Часть из них перебралась в Болгарию, Румынию, в 1962 г. 999 человек с острова Майнос прибыли в Россию. По данному поводу была поднята пропагандистская шумиха – дескать, “царизм” их изгнал, а советская власть приняла. Некрасовцев поселили в ставропольских селах Новокумское и Бургун-Маджары. Но главные их святыни и утварь двух старообрядческих церквей, турки не вернули. А хрущевское правительство не настаивало…

Главный защитник казачества, Шолохов, еще находился на вершине своей славы. Его «Тихий Дон» был переведен и на европейские, и на восточные языки. Еще с 1950-х годов раздавались голоса видных европейских литераторов о присуждении ему Нобелевской премии. Шведская Академия наук долго уклонялась (поскольку Нобелевская премия давно стала инструментом политических игр). Но в 1964 г. Жак Поль Сартр даже отказался от Нобелевской премии – указав, что ее достоин Шолохов. В 1965 г. Михаил Александрович все-таки стал Нобелевским лауреатом. Это вызвало истерический вой и советских диссидентов, и зарубежных антисоветских организаций, протестовавших против награждения «сталиниста». Тут же по западным СМИ были запущены потоки грязи о «плагиате».

В 1967 г. Шолохову было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Но он стал выразителем интересов не только казаков, а опорой всех патриотов. Видел опасность раскачки государства, решительно выступал против диссидентов Синявского и Даниэля, Солженицына, Сахарова. Он стал и защитником исподволь разрушаемой русской культуры. В 1972 г. на патриотических писателей обрушился глава отдела пропаганды ЦК А.Н. Яковлев – будущий «хромой бес» перестройки (уже в то время сотрудничавший с ЦРУ). Вступился Шолохов, и Брежнев прислушался к его мнению, Яковлева сняли с должности, отправили послом в Канаду.

Но Брежнев уже тяжело болел. За спиной генсека рулили Суслов и его ставленники – Пономарев, Андропов, Зимянин и др. В конце 1960-х – 1970-х гг. под флагом перевода сельского хозяйства на научную основу была запущена программа Заславской (выдвиженки Яковлева). Села, где было менее 1000 жителей признвались «неперспективными» и подлежали ликвидации. Программа в полной мере коснулась и многих казачьих хуторов, в них закрывали школы, клубы, медицинские пункты, отменяли автобусные маршруты к ним, отключали электричество. Казаки разъезжались по городам, хозяйства забрасывались, погибали.

В 1978 г. Шолохов снова бил тревогу, написал Брежневу о разрушении отечественной культуры. “Особенно яростно, активно ведет атаку на русскую культуру мировой сионизм, как зарубежный, так и внутренний. Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру…” Но здоровье Брежнева ухудшалось, и письмо до него даже не дошло. Его рассмотрели в Секретариате ЦК, где М.В. Зимянин отписал: “Изображать дело таким образом, что культура русского народа подвергается ныне особой опасности… означает определенную передержку по отношению к реальной картине. Возможно, т.Шолохов оказался в этом плане под каким-то отнюдь не позитивным влиянием. Стать на высказанную им точку зрения означало бы создавать представление об имеющемся якобы в стране некоем сионистском политическом течении или направлении… это не соответствует действительности”. А “выдвижение тезиса о русской культуре в качестве объекта особой защиты” было бы “чревато” по отношению к “культуре других народов”. Постановлялось: “Разъяснить т.Шолохову действительное положение дел с развитием культуры в стране”, и “никаких открытых дискуссий по поставленному им особо вопросу… не открывать” [106].

А Шолохов тоже был болен, перенес два инсульта, у него обнаружился рак, и его нейтрализовали в «золотой клетке». Окружили почетом, в 1980 г. присвоили вторую звезду Героя Социалистического Труда. Вешенскую превратили не в “показательную” станицу, а в показушную – возили к писателю иностранцев, парадные делегации. В 1984 г. Шолохов скончался. И погасла последняя искра казачества. Оно не было убито. Его рассеяли, лишили традиций, стирали историческую память, и его не стало. Собирая материалы для данной книги, я обратился к герою Афганистана, донскому казаку Ю. П. Генералову, попросил привести примеры действий казаков на той войне. Он ответил: “Да ведь мы тогда об этом не думали”. И я понял, что его ответ как раз и есть самый полный. Имеет ли смысл выискивать яркие дела казаков, если не было казачества?

Из книги В.Е. ШАМБАРОВА "КАЗАЧЕСТВО. Путь воинов Христовых".