"Береника". Тимофей Крючков

Мой врожденный антисемитизм отступает, когда я смотрю на нее. Он становится чем-то бессознательным и тонет в бездне того бессознательного же, что пробуждается во мне, когда я смотрю…на нее. Я перестаю существовать и превращаюсь в желание смотреть на нее. И потерявшийся тогда во мне, лишенный мысли и идей антисемитизм становится реликтовым страхом, тонким нежным ужасом, физиологической невинностью, которые не позволяют мне притронуться к ней, хотя я знаю, что она этого хочет даже больше меня. Это восточная кровь. Она мучает женщину сильнее вина и запахов. Я знаю ее чувства наверняка – она притащила мне в подарок рыжеватый шарф, цена которого близка к половине наших жалований. Такие подарки делают только женихам. Но я слышал ее голос последний раз больше года назад. И весь год она ни чем не обнаружила своего интереса ко мне. Любопытно, а что мешает ей самой прикоснуться…

Она развязано разлеглась на диване, как у себя дома, поглаживая одеяло из мягкой козлиной шкуры, и вела с матерью разговор о достоинствах этой алтайской причуды. В моем доме ей можно все. Это понимают все, хотя мы даже не пересекаемся с ней взглядом. Ее изящно-непристойная поза означала, что она и сама это знает, но никогда, ни единым жестом не переступит границы. Праздник кончался. Девушка не удержалась и дала себе волю в еде. Теперь ей тяжело. Потому она и лежит на диване, на одной половинке попы, показывая округлый животик из под низко сидящих на бедрах брюк. В ней есть склонность к полноте – я помню это еще по школе и первому курсу…. Как-то простоял под окнами ее работы больше часа… под проливным дождем. Она вышла, провела взглядом по моему мокрому свитеру, молча, прошла мимо и села на заднее сидение в какую-то машину. Потом было замужество, снова надменные пустые взгляды. Потом - развод. Ее взгляд становился мягче. Теперь мы остались одни.

Надежда - ее так зовут - совсем перевалилась на спину, закинула изящную полную руку под голову, обнажив подмышку с тенью пробритых волосков, и низким, немного хриплым…нет, он, скорее, бархатистый…голосом рассказывала странную историю о поисках подарка для некоего знакомого. Она повернулась ко мне профилем, и я любовался легким немного изогнутым римским носом, живописно прорезанным ухом.

- Представляете, на прилавке лежал ремень...причем, это мужской ремень… с пряжкой в виде огромной серебряной мухи. Я не могла поверить, что это мужской аксессуар. Переспрашивала у продавца. «Да, – говорят, - мужской». Он даже на мужскую сторону застегивается. Купила, но подарить не решилась. И вот, что я подумала: я выйду за того, кто осмелится носить такую вещь. Ношу пока сама, - грустно усмехнулась она.

Пожалуй, я бы смог…. Я бы посмел. Я теперь многое смею. Но это еще не все – он слишком короток и не застегнется на моем брюхе.