Знаете ли вы, что такое "одиночество души" и "зло, наведенное на вашу жизнь"? В богоспасаемом древнем граде Брянске множество славных храмов и обителей, в них же святынь зело суть. Среди них сияет красотой и древностью монастырь Горно-Никольский. Зовется он так потому, что стоит высоко на холме над поймой Десны. Недалеко от дома Паустовского.
Я там бывал. Там чтимый образ святителя Николая. Каждая икона в храме сердобольно сопровождена листочком с тропарем и небольшой молитовкой, а часто и мощевичком. И вообще, как-то все необычно. И люди там загадочные. Брянск – город пустынный, там все как-то будто бы уже однажды происходило, а все улицы – карабкующиеся по лесистым горам сходящиеся и расходящиеся тропы.
Ну так вот. На аналое лежит икона Богородицы "Умягчения злых сердец", а в киот вставлена невзрачная "записка" с молитвой: "О, Госпоже-Владычице, излей великую милость твою на меня, дав мне силу избавиться от тяжкой ноши одиночества души. Освободи меня от всякого злаго проклятия, от воздействия нечистых духов, от зла, наведенного на мою жизнь. Аминь". И почему-то эта не весть откуда выписанная молитва так мне запала в сердце, что я непременно захотел туда еще раз прийти в другой раз, когда приеду еще. Уж сколько времени прошло, прежде, чем я появился снова в Брянске. Недели? Месяцы? Не помню. Не много и не мало. Но я пришел. Душа просила еще раз прочесть это, ей казалось, что в этом есть смысл.
Я зашел в храм. Литургия давно закончилась, если и была в тот день. В храме никого, кроме свечницы и неслышно беседовавшего с ней у ящика священника. Мне до них дела не было, я пошел сразу к аналою, вдруг икона с молитвой и так там – ведь в день первого посещения не было никакого праздника, ради которого можно было ее особо вынести. Значит, такой у них обычай. Но не успел я сделать и пары шагов, как священник громко окликнул меня, будто мы с ним знакомы:
– Ну-ка, пойди сюда! Ты что же не ходишь? Ты не болел? Что-то тебя долго не было. Дома-то все в порядке?
Хоть поведение его было смутительно, но сам вопрос мог считаться для того года невинным – едва отменили "карантин", когда народ прятался по домам от незримо губительных сил, распростронявшихся моровым поветрием. И все бы было понятно, если бы не небольшая деталь: ни разу до того я этого человека не видал. Но вежливо подошел, раз позвали, и...
– Отче, дома все слава Богу. Спасибо. Но , простите, вы вероятно обознались.
– Как это? – священник еще сохранял спокойствие, хотя радость встречи с его лица уже утекала, – что значит "обознался"?
– Как что? – теперь уже я недоумевал, – я не понимаю, про что вы.
– Ты шутишь что ли?
– Вовсе нет.
– Но как же так? Как такое может быть? Ты же... – и тут он назвал меня именем, ко мне отношения не имеющим, и что я живу где-то по адресу, какого я и знать-то не мог. Наверное, он меня не раз и исповедывал на этом самом месте.
– Да нет же, отче. Я же говорю, что я вообще не брянский, – я объяснил откуда я и как зовут итд. Зачем-то. Это не было важно.
Он начал недоверчиво переглядываться со свечницей, ища у нее поддержки. Я уж и не знал, что же ему еще сказать. Но он как-то и сам после еще пары уже робких попыток вывести меня на чистую воду, смирился. Хотя... Видимо от неловкости добавил:
– А вы точно не...
И он точно не валял Ваньку.
Все выяснилось, но неловкость не ушла, и видимо он не посчитал достаточным от себя простых извинений, а добавил, как бы продолжая знакомство, приводя меня в еще больший трепет:
– Вы же, – он уже перешел на вы, – что-то конкретное здесь ищете?
В общем, так же оно и было. Я не стал врать на ровном месте, сказал, что именно ищу, и при каких обстоятельствах это было. Тем более, что на аналое "Умягчения злых сердец" больше не лежало.
– Ах, конечно, я знаю, о чем вы. Сей момент!
Он умчался куда-то из храма, отсутствовал довольно долго, а вернулся действительно с иконой, но совсем другой, не той, что я запомнил, и, разумеется, без памятного листочка. Выложил ее на клиросный аналой и сказал: "Вот, пожалуйста". Привередничать я не стал. Но он снова меня удивил:
– Я вижу, вы разочарованы. Позвольте, я вам как компенсацию покажу и другие наши святыни из алтаря.
Просто тихо исчезнуть я уже не мог. Он стал выносить бесчисленные мощевики и иконы, торжественно появляясь на солее с крестом в другой руке, и даже облачившись в епитрахиль с поручами, прочитывая всякий раз то молитвы, то тропари святым, частицы мощей которых были в реликвариях. Не все, конечно. Наверное, это было не очень долго, но в тот момент мне казалось иначе, и я боялся опоздать – уже не вспомню, то ли по делам, то ли – уже на поезд. И не помню, когда все это завершилось.
Уже уехав, я начал понимать, что в этом городе где-то жил мой двойник, и теперь Бог зачем-то обличил это внешнее сходство с незнакомцем, которого я не видел и слава Богу и не увижу никогда. Хотя совершенно не обязательно мы были и похожи-то. Может, он даже и помер, еще до того, как я сам появился в этом невинном городке...и забавный игумен это, возможно, знал... если вообще не отпевал его.