Как-то в одной библиотеке, вечером, часов этак в шесть, заспорили персонажи русской классической литературы. Еще когда библиотекарша была на месте, они с интересом посматривали на нее со своих полок — ждали. Библиотекарша напоследок поговорила с кем-то по телефону… Говорила она странно, персонажи слушали и не понимали. Удивлялись.
— Да нет, — говорила библиотекарша, — я думаю, это пшено. Он же козел… Пойдем лучше потопчемся. А? Нет, ну он же козел. Мы потопчемся, так? Потом пойдем к Владику… Я знаю, что он баран, но у него «Грюндик» — посидим… Тюлень тоже придет, потом этот будет… филин-то… Да я знаю, что они все козлы, но надо же как-то расстрелять время! Ну, ну… слушаю…
— Ничего не понимаю, — тихо сказал некто в цилиндре — не то Онегин, не то Чацкий — своему соседу, тяжелому помещику, похоже, Обломову.
Обломов улыбнулся:
— В зоопарк собираются.
— Почему все козлы-то?
— Ну… видно, ирония. Хорошенькая. А?
Господин в цилиндре поморщился:
— Вульгаритэ.
— Вам все француженок подавай, — с неодобрением сказал Обломов. — А мне глянется. С ножками — это они неплохо придумали. А?
— Очень уж… того… — встрял в разговор господин пришибленного вида, явно чеховский персонаж. — Очень уж коротко. Зачем так?
Обломов тихо засмеялся:
— А чего ты смотришь туда? Ты возьми да не смотри.
— Да мне что, в сущности? — смутился чеховский персонаж. — Пожалуйста. Почему только с ног начали?
— Что? — не понял Обломов.
— Возрождаться-то.
— А откуда же возрождаются? — спросил довольный Обломов. — С ног, братец, и начинают.
— Вы не меняетесь, — со скрытым презрением заметил Пришибленный.
Обломов опять тихо засмеялся.
— Том! Том! Слушай сюда! — кричала в трубку библиотекарша.
— Слушай сюда! Он же козел!
— У кого машина? У него? Нет, серьезно? — Библиотекарша надолго умолкла — слушала.
— А каких наук? — спросила — она тихо. — Да? Тогда я сама козел…
Библиотекарша очень расстроилась… Положила трубку, посидела просто так, потом встала и ушла. И закрыла библиотеку на замок.
Тут персонажи соскочили со своих полок, задвигали стульями…
— В темпе, в темпе! — покрикивал некто канцелярского облика, лысый. — Продолжим. Кто еще хочет сказать об Иване-дураке? Просьба: не повторяться. И — короче. Сегодня мы должны принять решение. Кто?
— Позвольте? — это спрашивала Бедная Лиза.
— Давай, Лиза, — сказал Лысый.
— Я сама тоже из крестьян, — начала Бедная Лиза, — вы все знаете, какая я бедная…
— Знаем, знаем! — зашумели все. — Давай короче!
— Мне стыдно, — горячо продолжала Бедная Лиза, — что Иван-дурак находится вместе с нами. Сколько можно?! До каких пор он будет позорить наши ряды?
— Выгнать! — крикнули с места.
— Тихо! — строго сказал Лысый конторский, — Что ты предлагаешь, Лиза?
— Пускай достанет справку, что он умный, — сказала Лиза.
Тут все одобрительно зашумели.
— Правильно!
— Пускай достанет! Или пускай убирается!…
— Какие вы, однако, прыткие, — сказал огромный Илья Муромец. Он сидел на своей полке — не мог встать. — Разорались. Где он ее достанет? Легко сказать…
— У Мудреца. — Лысый, который вел собрание, сердито стукнул ладонью по столу. — Илья, я тебе слова не давал!
— А я тебя не спрашивал. И спрашивать не собираюсь. Закрой хлебало, а то враз заставлю чернила пить. И промокашкой закусывать. Крыса конторская.
— Ну, начинается!.. — недовольно сказал Обломов. — Илья, тебе бы только лаяться. А чем плохое предложение: пускай достанет справку. Мне тоже неловко рядом с дураком сидеть. От него портянками пахнет… Да и никому, я думаю, не…
— Цыть! — громыхнул Илья. — Неловко ему. А палицей по башке хошь? Достану!
Тут какой-то, явно лишний, заметил:
— Междоусобица.
— А? — не понял Конторский.
— Междоусобица, — сказал Лишний. — Пропадем.
— Кто пропадет? — Илья тоже не видел опасности, о какой говорил Лишний. — Сиди тут, гусарчик! А то достану тоже разок…
— Требую удовлетворения! — вскочил Лишний.
— Да сядь! — сказал Конторский. — Какое удовлетворение?
— Требую удовлетворения: этот сидень карачаровский меня оскорбил.
— Сядь, — сказал и Обломов. — Чего с Иваном-то делать?
Все задумались.
Иван-дурак сидел в углу, делал что-то такое из полы своего армяка, вроде ухо.
— Думайте, думайте, — сказал он. — Умники нашлись… Доктора.
— Не груби, Иван, — сказал Конторский. — О нем же думают, понимаешь, и он же еще сидит грубит. Как ты насчет справки? Может, сходишь возьмешь?
— Где?
— У Мудреца… Надо же что-то делать. Я тоже склоняюсь…
— А я не склоняюсь! — бухнул опять Илья. — Склоняется он. Ну и склоняйся сколько влезет. Не ходи, Ванька. Чушь какую-то выдумали — справку… Кто это со справкой выскочил? Лизка? Ты чего, девка?!
— А ничего — воскликнула Бедная Лиза. — Если ты сидишь, то и все должны сидеть? Не пройдет у вас, дядя Илья, эта сидячая агитация! Я присоединяюсь к требованию ведущего: надо что-то делать. — И она еще раз сказала звонко и убедительно: — Надо что-то делать!
Все задумались. А Илья нахмурился.
— Какая-то «сидячая агитация», — проворчал он. — Выдумывает чего ни попадя. Какая агитация?
— Да такая самая! — вскинулся на него Обломов. — Сидячая, тебе сказали. «Ка-ка-ая». Помолчи, пожалуйста. Надо, конечно, что-то делать, друзья. Надо только понять: что делать-то?
— И все же я требую удовлетворения! — вспомнил свою обиду Лишний. — Я вызываю этого горлопана (к Илье) на дуэль.
— Сядь! — крикнул Конторский на Лишнего. — Дело делать или дуэлями заниматься? Хватит дурака валять. И так уж ухлопали сколько… Дело надо делать, а не бегать по лесам с пистолетами. Тут все взволновались, зашумели одобрительно.
— Я бы вообще запретил эти дуэли! — крикнул бледный Ленский.
— Трус, — сказал ему Онегин.
— Кто трус?
— Ты трус.
— А ты — лодырь. Шулер. Развратник. Циник.
— А пошли на Волгу! — крикнул вдруг какой-то гулевой атаман. — Сарынь на кичку!
— Сядь! — обозлился Конторский. — А то я те покажу «сарынь». Задвину за шкаф вон — поорешь там. Еще раз спрашиваю: что будем делать?
— Иди ко мне. Атаман, — позвал Илья казака. — Чего-то скажу.
— Предупреждаю, — сказал Конторский, — если затеете какую-нибудь свару… вам головы не сносить. Тоже мне, понимаешь, самородки.
— Сказать ничего нельзя! — горько возмутился Илья. — Чего вы?! Собаки какие-то, истинный бог: как ни скажешь — все не так.
— Только не делайте, пожалуйста, вид, — с презрением молвил Онегин, обращаясь к Илье и к казаку, — что только вы одни из народа. Мы тоже — народ.
— Счас они будут рубахи на груди рвать, — молвил некий мелкий персонаж вроде гоголевского Акакия Акакиевича. — Рукава будут жевать…
— Да зачем же мне рукава жевать? — искренне спросил казачий атаман. — Я тебя на одну ладошку посажу, а другой прихлопну.
— Все — междоусобица, — грустно сказал Лишний. — Ничего теперь вообще не сделаем. Вдобавок еще и пропадем.
— Айда на Волгу! — кликнул опять Атаман. — Хоть погуляем.
— Сиди, — сердито сказал Обломов. — Гуляка… Все бы гулять, все бы им гулять! Дело надо делать, а не гулять.
— А-а-а, — вдруг зловеще тихо протянул Атаман, — вот кохо я искал-то всю жизню Вот кохо мне надоть-то… — И потащил из ножен саблю. — Вот кому я счас кровя-то пущу… Все повскакали с мест…
Акакий Акакиевич птицей взлетел па свою полку, Бедная Лиза присела в ужасе и закрылась сарафаном… Онегин судорожно заряжал со ствола дуэльный пистолет, а Илья Муромец смеялся и говорил: — О-о, забегали?! Забегали, черти драповые?! Забегали! Обломов загородился от казака стулом и кричал ему, надрываясь: — Да ты спроси историков литературы! Ты спроси!.. Я же хороший был! Я только лодырь беспросветный… Но я же безвредный! — А вот похлядим, — говорил Казак, — похляди-им, какой ты хороший: хороших моя сабля не секеть. Конторский сунулся было к Казаку, тот замахнулся на него, и Конторский отскочил. — Бей, казаче! — гаркнул Илья. — Цеди кровь поганую! И бог знает, что тут было бы, если бы не Акакий Акакиевич. Посреди всеобщей сумятицы он вдруг вскочил и крикнул: — Закрыто на учет! И все замерли… Опомнились. Казак спрятал саблю. Обломов вытер лицо платком, Лиза встала и стыдливо оправила сарафан. — Азия, — тихо и горько сказал Конторский. — Разве можно тут что-нибудь сделать! Спасибо, Акакий. Мне как-то в голову не пришло — закрыть на учет. — Илья, у тя вина нету? — спросил Казак Муромца. — Откуда? — откликнулся тот. — Я же не пью. — Тяжко на душе, — молвил Казак. — Маяться буду… — А нечего тут… размахался, понимаешь, — сказал Конторский. — Продолжим. Лиза, ты чего-то хотела сказать… — Я предлагаю отправить Ивана-дурака к Мудрецу за справкой, — сказала Лиза звонко и убежденно. — Если он к третьим петухам не принесет справку, пускай… я не знаю… пускай убирается от нас. — Куда же ему? — спросил Илья грустно. — Пускай идет в букинистический! — жестко отрезала Лиза. — О-о, не крутенько ли? — усомнился кто-то. — Не крутенько, — тоже жестко сказал Конторский. — Нисколько. Только так. Иван… — Аиньки! — откликнулся Иван. И встал. — Иди. Иван посмотрел на Илью. Илья нагнул голову и промолчал. И Казак тоже промолчал, только мучительно сморщился и поискал глазами на полках и на столе, — все, видно, искал вино. — Иди, Ванька, — тихо сказал Илья. — Ничего не сделаешь. Надо идти. Вишь, какие они все… ученые. Иди и помни: в огне тебе не гореть, в воде не тонуть… За остальное не ручаюсь. — Хошь мою саблю? — предложил Казак Ивану. — Зачем она мне? — откликнулся тот. — Иван, — заговорил Илья, — иди смело — я буду про тебя думать. Где тебя пристигнет беда… Где тебя задумают погубить, я крикну: «Ванька, смотри! « — Как ты узнаешь, шо ехо пристихла беда? — спросил Казак. — Я узнаю. Сердцем учую. А ты мой голос услышишь. Иван вышел на середину библиотеки, поклонился всем поясным поклоном… Подтянул потуже армячишко и пошел к двери. — Не поминайте лихом, если где пропаду, — сказал с порога. — Господь с тобой, — молвил Обломов. — Может, не пропадешь. — Придешь со справкой, Иван, — взволнованно сказала Лиза, — я за тебя замуж выйду. — На кой ты мне черт нужна, — грубо сказал Иван. — Я лучше царевну какую-нибудь стрену… — Не надо, Иван, — махнул рукой Илья, — не связывайся. Все они… не лучше этой вот. — Показал на Лизу. — На кой ляд тебе эта справка?! Чего ты заегозила-то? Куда вот парню… на ночь глядя! А и даст ли он ее справку-то, ваш Мудрец? Тоже небось сидит там… — Без справки нельзя, дядя Илья, — решительно сказала Лиза. — А тебе, Иван, я припомню, что отказался от меня. Ох, я те припомню! — Иди, иди, Иван, — сказал Конторский. — Время позднее — тебе успеть надо. — Прощайте, — сказал Иван. И вышел. * * * * И пошел он куда глаза глядят. Темно было… Шел он, шел — пришел к лесу. А куда дальше идти, вовсе не знает. Сел на пенек, закручинился. — Бедная моя головушка, — сказал, — пропадешь ты. Где этот Мудрец? Хоть бы помог кто. Но никто ему не помог. Посидел-посидел Иван, пошел дальше. Шел, шел, видит — огонек светится. Подходит ближе — стоит избушка на курьих ножках, а вокруг кирпич навален, шифер, пиломатериалы всякие. — Есть тут кто-нибудь? — крикнул Иван. Вышла на крыльцо Баба-Яга… Посмотрела на Ивана спрашивает: — Кто ты такой? И куда идешь? — Иван-дурак, иду к Мудрецу за справкой, — ответил Иван. — А где его найти, не знаю. — Зачем тебе справка-то? — Тоже не знаю… Послали. — A-a… — молвила Баба-Яга. — Ну заходи, заходи… Отдохни с дороги Есть небось хочешь? — Да не отказался бы… — Заходи. Зашел Иван в избушку. Избушка как избушка, ничего такого. Большая печка, стол, две кровати… — Кто с тобой еще живет? — спросил Иван. — Дочь. Иван, — заговорила Яга, — а ты как дурак-то — совсем, что ли, дурак? — Как это? — не понял Иван. — Ну, полный дурак или это тебя сгоряча так окрестили? Бывает, досада возьмет — крикнешь: у, дурак! Я вон на дочь иной раз как заору: у, дура та'кая1 А какая же она дура? Она у меня вон какая умная. Может, и с тобой такая история; привыкли люди; дурак и дурак, а ты вовсе не дурак, а только… бесхитростный. А? — Не пойму, ты куда клонишь-то? — Да я же по глазам вижу: никакой ты не дурак, ты просто бесхитростный. Я как только тебя увидала, сразу подумала: «Ох, и талантливый парень! „ У тебя же на лбу написано: «талант“. Ты хоть сам-то догадываешься про свои таланты? Или ты полностью поверил, что ты — дурак? — Ничего я не поверил! — сердито сказал Иван. — Как это я про себя поверю, что я — дурак? — А я тебе чего говорю? Вот люди, а!.. Ты строительством когда-нибудь занимался? — Ну, как?.. С отцом, с братьями теремки рубили… А тебе зачем? — Понимаешь, хочу коттеджик себе построить… Материалы завезли, а строить некому. Не возьмешься? — Мне же справку надо добывать… — Да зачем она тебе? — воскликнула Баба-Яга. — Построишь коттеджик… его увидют — ко мне гости всякие приезжают — увидют — сразу: кто делал? Кто делал — Иван делал… Чуешь? Слава пойдет по всему лесу. — А как же справка? — опять спросил Иван. — Меня же назад без справки-то не пустют. — Ну и что? — Как же? Куда же я? — Истопником будешь при коттеджике… Когда будешь строить, запланируй себе комнатку в подвале… Тепло, тихо, никакой заботушки. Гости наверху заскучали — куда? — пошли к Ивану: истории разные слушать. А ты им ври побольше… Разные случаи рассказывай. Я об тебе заботиться буду. Я буду тебя звать — Иванушка… — Карга старая, — сказал Иван. — Ишь ты, какой невод завела! Иванушкой она звать будет. А я на тебя буду горб гнуть? А ху-ху не хо-хо, бабуленька? — А-а, — зловеще протянула Баба-Яга, — теперь я поняла, с кем имею дело; симулянт, проходимец… тип. Мы таких — знаешь, что делаем? — зажариваем. Ну-ка, кто там?! — И Яга трижды хлопнула в ладоши. — Стража! Взять этого дурака, связать — мы его будем немножко жарить. Стражники, четыре здоровых лба, схватили Ивана, связали и положили на лавку. — Последний раз спрашиваю, — еще попыталась Баба-Яга, — будешь коттеджик строить? — Будь ты проклята! — сказал гордо связанный Иван. — Чучело огородное… У тебя в носу волосы растут. — В печь его! — заорала Яга. И затопала ногами. — Мерзавец! Хам! — От хамки слышу! — тоже заорал Иван. — Ехидна! У тебя не только в носу, у тебя на языке шерсть растет!.. Дармоедка! — В огонь! — вовсе зашлась Яга. — В ого-онь!.. Ивана сгребли и стали толкать в печь, в огонь. — Ох, брил я тебя на завалинке! — запел Иван. — Подарила ты мене чулки-валенки!.. Оп-тирдарпупия! Мне в огне не гореть, карга! Так что я иду смело! Только Ивана затолкали в печь, на дворе зазвенели бубенцы, заржали кони. — Дочка едет! — обрадовалась Баба-Яга и выглянула в окно. — У-у, да с женихом вместе! То-то будет им чем поужинать. Стражники тоже обрадовались, запрыгали, захлопали в ладоши. — Змей Горыныч едет, Змей Горыныч едет! — закричали они. — Эх, погуляем-то! Эх, и попьем же! Вошла в избушку дочка Бабы-Яги, тоже сильно страшная, с усами. — Фу-фу-фу, — сказала она. — Русским духом пахнет. Кто тут? — Ужин, — сказала Баба-Яга. И засмеялась хрипло: — Ха-ха-ха!.. — Чего ты? — рассердилась дочка. — Ржет, как эта… Я спрашиваю: кто тут? — Ивана жарим. — Да ну? — приятно изумилась дочка. — Ах, какой сюрприз! — Представляешь, не хочет, чтобы в лесу было красиво, — не хочет строить коттеджик, паразит. Дочка заглянула в печку… А оттуда вдруг — не то плач, не то хохот. — Ой, не могу-у!.. — стонал Иван. — Не от огня помру — от смеха!.. — Чего это? — зло спросила дочка Бабы-Яги. И Яга тоже подошла к печке. — Чего он? — Хохочет?.. — Чего ты, эй? — Ой, помру от смеха! — орал Иван. — Ой, не выживу я!.. — Вот идиот-то, — сказала дочка. — Чего ты? — Да усы-то!.. Усы-то… Ой, господи, ну бывает же такое в природе! Да как же ты с мужем-то будешь спать? Ты же замуж выходишь… — Как все… А чего? — не поняла дочка. Не поняла, но встревожилась. — Да усы-то! — Ну и что? Они мне не мешают, наоборот, я лучше чую. — Да тебе-то не мешают… А мужу-то? Когда замуж-то выйдешь… — А чего мужу? Куда ты гнешь, дурак? Чего тебе мой будущий муж? — вовсе встревожилась дочка. — Да как же? Он тебя поцелует в темноте-то, а сам подумает: «Черт те что: солдат не солдат и баба не баба». И разлюбит. Да нешто можно бабе с усами! Ну, эти ведьмы!.. Ни хрена не понимают. Ведь не будет он с тобой жить, с усатой. А то еще возьмет да голову откусит со зла, знаю я этих Горынычей. Баба-Яга и дочка призадумались. — Ну-ка, вылазь, — велела дочь. Иван-дурак скоро вылез, отряхнулся. — Хорошо погрелся… — А чего ты нам советуешь? — спросила Баба-Яга. — С усами-то. — Чего, чего… Свести надо усы, если хочете семейную жизнь наладить. — Да как свести-то, как? — Я скажу как, а вы меня опять в печь кинете. — Не кинем, Ванюшка, — заговорила ласково дочь Бабы-Яги. — Отпустим тебя на все четыре стороны, скажи только, как от усов избавиться. Тут наш Иван пошел тянуть резину и торговаться, как делают нынешние слесари-сантехники. — Это не просто, — заговорил он, — это надо состав делать… — Ну и делай! — Делай, делай… А когда же я к Мудрецу-то попаду? Мне же к третьим петухам надо назад вернуться… — Давай так, — заволновалась Баба-Яга, — слушай сюда! Давай так: ты сводишь усы, я даю тебе свою метлу, и ты в один миг будешь у Мудреца. Иван призадумался. — Быстрей! — заторопилась усатая дочь. — А то Го-рыныч войдет. Тут и Иван заволновался: — Слушайте, он же войдет и… — Ну? — Войдет и с ходу сожрет меня. — Он может, — сказала дочь. — Чего бы такое придумать? — Я скажу, что ты мой племянник, — нашлась Баба-Яга. — Понял? — Давайте, — понял Иван. — Теперь так: мой состав-то не сразу действует… — Как это? — насторожилась дочь. — Мы его счас наведем и наложим на лицо маску… Так? Я лечу на метле к Мудрецу, ты пока лежишь с маской… — А обманет? — заподозрила дочь. — Мам? — Пусть только попробует, — сказала Баба-Яга, — пусть только надует: навернется с поднебесья — мокрое место останется. — Ну, елки зеленые-то!.. — опять заволновался Иван; похоже, он и хотел надуть. — Ну что за народ! В чем дело? Хочешь с усами ходить? Ходи с усами, мне-то что! Им дело говорят, понимаешь, — нет, они начинают тут… Вы меня уважаете, нет? — При чем тут «уважаете»? Ты говори толком… — Нет, не могу, — продолжал Иван тараторить. — Не могу, честное слово! Сердце лопнет. Ну что за народ! Да живи ты с усами, живи! Сколько влезет, столько и живи. Не женщина, а генерал-майор какой-то. Тьфу! А детишки народятся? Потянется сынок или дочка ручонкой: «Мама, а что это у тебя? « А подрастут? Подрастут, их на улице начнут дразнить: «Твоя мамка с усами, твоя мамка с усами! « Легко будет ребенку? Легко будет слушать такие слова? Ни у кого нету мамки с усами, а у него — с усами. Как он должен отвечать? Да никак он не сможет ответить, он зальется слезами и пойдет домой… к усатой мамке… — Хватит! — закричала дочь Бабы-Яги. — Наводи свой состав. Что тебе надо? — Пригоршню куриного помета, пригоршню теплого навоза и пригоршню мягкой глины — мы накладываем на лицо такую маску… — На все лицо? Как же я дышать-то буду? — Ну что за народ! — опять горько затараторил Иван. — Ну ничего невозможно… — Ладно! — рявкнула дочь. — Спросить ничего нельзя. — Нельзя! — тоже рявкнул Иван. — Когда мастер соображает, нельзя ничего спрашивать! Повторяю: навоз, глина, помет. Маска будет с дыркой — будешь дышать. Все. — Слышали? — сказала Яга стражникам. — Одна нога здесь, другая в сарае! Арш! Стражники побежали за навозом, глиной и пометом. А в это самое время в окно просунулись три головы Змея Горыныча… Уставились на Ивана. Все в избушке замерли. Горыныч долго-долго смотрел на Ивана. Потом спросил: — Кто это? — Это, Горыныч, племянник мой, Иванушка, — сказала Яга. — Иванушка, поздоровайся с дядей Горынычем. — Здравствуй, дядя Горыныч! — поздоровался Иван. — Ну, как дела? Горыныч внимательно смотрел на Ивана. Так долго и внимательно, что Иван занервничал. — Да ну что, елки зеленые? Что? Ну — племянник, ты же слышал! Пришел к тете Ежке. В гости. Что, гостей будем жрать? Давай, будем гостей жрать! А семью собираемся заводить — всех детишечек пожрем, да? Папа называется! Головы Горыныча посоветовались между собой. — По-моему, он хамит, — сказала одна. Вторая подумала и сказала: — Дурак, а нервный. А третья выразилась и вовсе кратко: — Лангет, — сказала она. — Я счас такой лангет покажу!.. — взорвался от страха Иван. — Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тетя, где моя волшебная сабля? — Иван вскочил с лавки и забегал по избушке — изображал, что ищет волшебную саблю. — Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! — Иван кричал на Горыныча, но не смотрел на него, — жутко было смотреть на эти три спокойные головы. — Такое счас устрою!.. — Он просто расхамился, — опять сказала первая голова. — Нервничает, — заметила вторая. — Боится. А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед Горынычем и сам тоже долго и внимательно смотрел на него. — Шпана, — сказал Иван. — Я тебя сам съем. Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца. — Ванька, смотри! — сказал Илья. — Да что «Ванька», что «Ванька»! — воскликнул Иван. — Чего ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет из себя… великую тварь строить, а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит! Надоело! — Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал дудочку и посвистел маленько. — Жри, — сказал он, отвлекаясь от дудочки. — Жрать будешь? Жри. Гад. Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с имя. Он меня, видите ли, пугать будет!.. Хрен тебе! — И Ванька опять засвистел в свою дудочку. — Горыныч, — сказала дочь, — плюнь, не обращай внимания. Не обижайся. — Но он же хамит, — возразила первая голова. — Как он разговаривает?! — Он с отчаяния. Он не ведает, что творит. — Я все ведаю, — встрял Иван, перестав дудеть. — Все я ведаю. Я вот сейчас подберу вам марш… для будущего батальона… — Ванюшка, — заговорила Баба-Яга кротко, — не хами, племяш. Зачем ты так?
|