Главная » Поэзия

Все чаще эти объявленья:
Однополчане и семья
Вновь выражают сожаленья…
«Сегодня ты, а завтра я!»

Всю жизнь торопиться, томиться, и вот –
добраться до края земли,
где медленный снег о разлуке поет,
и музыка меркнет вдали.

А мы с тобою за ценой не постоим,
Когда чужим рискуем – не своим.
Готовы всех прохвостов одарить.
Кто в нас плюёт – почнём благодарить.

Тяжёлые красные грозди

Созревшей до срока рябины

Ломали древесные кости,

Сгибали древесные спины.

Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.

Включай пропеллер майский жук,

Пришла пора жужжать по-Царски!

Настал черёд чертить свой круг,

Назло рабам химер хазарских.

Как просто объявить себя святым,

Тряпицу вывесив, как флаг, на жерди

Над глинобитный домиком своим,

И размышлять о жизни и о смерти

Они глумятся над тобою,
Они, о родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом черных хат…

Я с утра от дождя задыхался –

От стучащих по сердцу дробин,

И в душе моей страх колыхался,

Как медуза во мраке глубин.

Как же можно теперь смириться
С тем что стонет моя земля?
Завладели нерусские лица
Ночью тёмною октября,

До войны на письменном столе Владимира Луговского (он жил в Лаврушинском переулке, в том самом доме, который громила булгаковская Маргарита) стояла фотография молодой Ахматовой.

Здесь тихо и светло. Смотри, я подойду
И в этих камышах увижу всё, что мило.
Осиротел мой пруд. Но сердце не остыло.
В нем всё отражено - и возвращений жду.

Мне мама говорила: «Будь хорошим,

О собственной удаче не радей,

Люби людей, а не собак иль кошек,

Люби людей, всегда люби людей…»

Не суди нас слишком строго.
Лучше милостивым будь.
Мы найдем свою дорогу,
Нашу узкую тропу.

Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.

Никогда я не буду любимым,

Если сам не смогу полюбить!

Мне об этом сказала рябина,

Когда вздумал её я срубить.

Я помню сожжённые сёла

И после победного дня

Пустую

Холодную школу,

Он шёл по ковровой тропинке,
Улыбку скрывал – и не мог…
Но вздрогнули мы: на ботинке
На левом, развязан шнурок.