Антихристы ему видны насквозь –
У генерала глаз намётан!
Он чётко видит кривь и кось,
В зрачках матёрого сексота.
Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!
Ночь пасхальная, святая…
Звезды. Колокола речь.
Благость, всюду разлитая.
Крестный ход. Мерцанье свеч.
Сажусь на коня вороного —
Проносится тысяча лет.
Копыт не догонят подковы,
Луна не настигнет рассвет.
В этот век, когда наш быт расстроен,
Ты схватился с многоликим злом,
Ты владел нерукопашным боем,
Ты сражался духом и стихом.
Я товарища хороню.
Эту тайну я хмуро храню.
Для других он еще живой.
Для других он еще с женой
Гляжу спокойно в даль веков,
Без сожаленья и боязни —
Что для меня мятеж рабов,
Насилья, стоны, кровь и казни
Я дни уверенно листаю,
Идя по жизни широко,
Но всё никак не перестану
Дивиться с русских мужиков…
Входите все. Во внутренних покоях
Завета нет, хоть тайна здесь лежит.
Старинных книг на древних аналоях
Смущает вас оцепеневший вид.
Есть горячее солнце, наивные дети,
Драгоценная радость мелодий и книг.
Если нет — то ведь были, ведь были на свете
И Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ...
Храни, Господь, всех тех, кто дорог мне!
Кого, не ожидая поцелуя,
Так нежно и так трепетно люблю я,
О ком молюсь в полночной тишине.
Если душа моя пухнет от голода,
В дни, когда совесть уснёт,
Я пробираюсь на свалку за городом,
Где меня ждёт вороньё.
Я гневаюсь на вас и горестно браню,
Что десять лет певучему коню,
Узда алмазная, из золота копыта,
Попона же созвучьями расшита
Литературно-исторический вечер «Воскресающая Русь» состоялся в Москве
Уже на стенах Вавилона
Проявлены письмена
И в ритмах людского стона
Гремит на полях Война.
По всей России «сарынь на кичку»,
В разгуле бунта, толпа ревела.
Нас было мало на перекличке,
Когда собрались под стягом белым.
Среди мертворождённых книг
И пагубного знания
Вдруг материк Любви возник
Священного Писания.
Я устал от всего, дорогая:
От того, что мне в душу плюют,
От того, что за дело лягают,
От того, что без дела клюют.
На мне стоит клеймо поэта,
А у поэта на Руси —
Так довелось — недолги лета.
Мне тридцать. Господи, спаси!
Ты научила меня любить
Не только себя – весь мир,
А без тебя этот мир мог быть
Безвиден и наг, и сир.