На войне зело престрашней (рассказ). Роман Котов

Картина Андрея Ромасюкова "Казаки"

Михалыч поставил свою «восьмерку» у забора и зашёл не спеша в родной двор. Вечернее летнее солнце быстро садилось за холмом, играя своими теплыми лучами в листьях зеленого винограда, свисающего над воротами. В задумчивости он постоял с минуту, смотря на зреющие ягоды, подумал, что неплохо будет поставить вино в этом году, если будет время. Подышал забытым уже воздухом родного двора, а затем решительно шагнул к хате. На мгновенье ему почудилось что-то, какое-то знакомое ощущение, будто он уже видел этот момент раньше во сне. Взглянув на дверь (она по обыкновению в эту пору не была заперта – за домом смотрела соседка, да и грабить в нем после пяти лет войны было уже решительно нечего – мышь и та померла бы с голоду), Михалыч дернул на себя ручку, шагнул внутрь и обомлел. Всё было как всегда, только на месте где обычно он любил отдыхать – у стола, полу-опираясь на спинку высокого дивана, сидел незнакомый казак в форме старого образца.

– Здорово дневали – поприветствовал его гость задумчиво.

– Здоровее видали – только и вымолвил в ответ недоуменно Михалыч, смотря на высокого худощавого казачину лет сорока с шашкой, при папахе, в старом казачьем чекмене, перепоясанного крепкими плечевыми ремнями и с башлыком за спиной.

– Каким ветром в наших краях? – всё ещё не понимая, кто это и что он здесь делает, поинтересовался Михалыч.

– Да вот, от погони уходил, шел в родные края, а оказался у тебя. Отдохну маленько, хозяин, коли не прогонишь?

– Да отдыхай, кто же против – всё ещё не понимая в чем дело, протянул Михалыч.

– Степан Петров – протянул руку гость, смотря хозяину прямо в глаза, словно стараясь разглядеть там что-то важное для себя.

– Мищенко Сергей Михалыч, в ответ протянул хозяин руку гостю. Можно просто – Михалыч.

– Слушай, Михалыч – гость при этих словах замялся. Такое дело, – мне поговорить бы. Да помянуть хлопцев – сказал Петров, кивнув на стоящую на столе «чекушку» – маленькую запечатанную квадратную бутылочку.

– Да, это можно – выдохнул в свою очередь Михалыч, подумавший было, не подстава ли всё это, и не пора ли доставать пистолет. Впрочем, что-то подсказывало ему – гость не врет, ему действительно очень нужен этот разговор. Глаза Степана – печальные, но совсем не злые, вопрошающие, не предвещали опасности.

– Не сомневайся, хорошая – словно угадывая мысли, протянул гость, показывая на бутылочку с гербом. – Казенная, из старых запасов, ещё довоенная. Хранил на день победный, да вот не вышло.

– Ну что же, коль надо помянуть, помянем хлопцев. Принимай и мои гостинцы. – С этими словами Михалыч поставил на стол рюкзак (обычный армейский «сидор»), растянул узел и достал оттуда пару рыбных консервов, буханку свежего черного хлеба, пачку макарон (их отставил в сторону) и помятые галеты, оставшиеся от сухпайка.

– Погоди, сейчас за зеленью схожу – с этими словами он вышел во двор, прошелся по заросшему порядком огороду (соседка, хоть и смотрела за хозяйством, была в годах сама, и едва успевала справляться со своим садом). Вытянул из земли пару больших луковиц, нарвал укропа и петрушки, сполоснул всё это на улице под водой из железного дождевого рукомойника и вернулся домой.

Гость тем временем успел нарезать хлеб, открыть консервы, достать из серванта пару рюмок, и распечатать бутылку.

– Помолимся? – вопросительно протянул Михалыч.

Гость кивнул, молча стянул свою папаху и широко перекрестился. Казаки пропели «Отче наш», «Богородице», хозяин благословил стол, и взял в руки бутылку. Удивила красивая печать в виде гербового орла на стекле.

– Где он такую достал – мелькнуло в голове у Сергея, впрочем, война давно отучила его удивляться по настоящему. Жизнь порой преподносила и не такие сюрпризы.

– Со знакомством – протянул Михалыч, протягивая рюмку к гостю и чокаясь.

– Будем, коль живы – протянул тот в ответ и хлопнул маленькую не морщась.

– Вот так напиток, подумал про себя хозяин. Вроде обычная, а легка. По правде говоря, Михалыч водки особо не пил, предпочитая домашние вина, особенно кубанские. Впрочем, и гостю отказывать не стал, понимая, что случай тут явно особый.

– Ну что за беда привела, поделись – сказал он вслух, хрустнув луком и отламывая хлеб от ломтика в задумчивости.

– Да как у всех. Красные пришли, дом сожгли, мои-то домашние раньше уехали, отправил в Крым к брату, он у меня там на поселении давно, сам я думал к робятам пробираться дальше, а тут облава – спокойно словно о каком-то будничном деле, начал гость. – Я бежать, оторвался от них, как вырвался, не помню уже, в забытьи был, сам не свой, молился только чтобы Господь из этой напасти вывел. Как только котомку с бутылкой этой не разбил, не знаю, в кармане была. Ты не подумай, я не из выпивох, просто пока плутал, съел всё что было, только она и осталась – гость при этих словах улыбнулся. Решил куда-то к знакомым местам пробираться. Вышел к станице, смотрю – вроде тихо, народу мало, да краснюков нет. Зашел в твой двор, дверь в хату не заперта была, выдохнул, дай думаю пересижу немного, хозяев дождусь, а ночью дальше пойду. Посидел, отдохнул, с мыслями собираться стал, осмотрелся... А тут и ты. Вот и решил – поговорим хоть, дело проясним. Смотрю я – всё чудное, всё не как было. Вроде вижу, донецкие места, наши, а всё не то. Я ж с этого округа, всё тут знаю с детства, и повоевать успел тут в восемнадцатом, с местными бандами, а как красные попёрли с севера, бои сильные были, накрыли нас, полк окружили, стал назад пробираться.

– Чудно говоришь, Степан. А чего ко мне пошел то? – всё ещё не понимая о чем это гость, протянул Михалыч.

– Да говорю ж тебе, станица знакомая, да и дом твой – как мой вроде, такая же хата, только крыша другая, да железяки ржавые какие-то во дворе не знакомые. А как зашел – удивился. Всё похоже навродь как у нас, только шкап не такой и диван, да с другой стороны от икон коробка какая-то непонятная темная.

Михалыч улыбнулся, смотря туда, куда показал гость. В углу тускнел старый телевизор, жаль было выкинуть, работал ещё, а когда был свет, показывал несколько местных каналов и украинские. Компьютер Сергей давно отдал своему молодому племяннику, на боевых он был ему не нужен, а дома Михалыч бывал в последние годы не часто.

– Ну и чтож тут удивительного – протянул хозяин, смотря с улыбкой на гостя.

– А то удивительно, что смотрю, на стене у тебя календарь большой висит под иконами, такой как у меня был, только столбцы другие да буквы как у большевиков принято, а как дату глянул – обомлел. 2014 год! Это ж сто лет как Великая Война началась!

– Погоди, какая «великая»? – не понял по началу Михалыч. В четырнадцатом у нас тут всё началось, ну «русская весна» эта, потом укропы попёрли, «АТО» объявили, так до сих пор и воюем, шестой год уж пошел!

– Так то и оно, что война в четырнадцатом с германцами началась, я на льготе был, да добровольцем сразу вызвался. А в семнадцатом осенью, как фронт разваливаться стал, мы домой пошли, а тут и красные подоспели, да наша казуня – кто во что горазд, за ими тоже потянулися некоторые, ну «мироновцы» эти, может, слыхал?

– Не, что-то не припомню. «Вагнеровцы» были, ну те, что наших братов зачищали, гады. Дремовские были ещё – севернее нас, на луганщине, а потом как Батю убили эти, ну «диверсанты» гэбэшные, его ребят в пехоту перевели, под общую гребенку, в «бригады» эти.

– Ты погоди, про свое, дай самому разобраться, не досказал ещё.

Казаки налили по второй, помолчали немного, и гость предложил:

– Давай за всё наше братство выпьем. Казачьему роду – нет переводу! А то совсем мало стало нас, с такой жизни то.

– Давай. Чтобы мы жили и России служили, а враги Святой Руси исчезли! – сказал Михалыч. Чокнулись, выпили, закусив ломтями серого хлеба с рыбой, зажевали укропом и луком.

– У нас в полку урядник был, навродь тебя. Похоже говорил – вспомнил что-то Семен. Так вот – вновь начал он. Гляжу я на твой календарь и всё понять не могу – как так. Сто лет кануло, а я живой остался. Смотрю вокруг, а и правда – не мое время то. На стенах у тебя кое-где фотокарточки в рамках, да в шкапе вот в этом стоят за стеклом – кивнул он на сервант сбоку. Смотрю на них, ты тут вроде – протянул гость, показывая на снимок.

– Да, это мы с ребятами в Мариновке, в сентябре четырнадцатого. Самые бои. Там меня первый раз зацепило.

– О как. Недалеко от дома, стало быть. А меня в Галиции, в Карпатах, осенью четырнадцатого в наступлении первый раз ранило. Ну так вот – снова вернулся из воспоминаний Степан. Гляжу на карточку цветную, да понять не могу – форма не как у нас, странная какая-то, навродь как у тебя сейчас – кивнул головой он на Михалыча, облаченного в выгоревшую на солнце «горку». Да и надпись не такая, хохлацкая «Маринiвка» – чего бы это у нас на Дону надписи не по-русски появились? Отродясь такого не было! А потом смотрю другие снимки, так там ещё непонятней – техника какая-то, такую и не видал никогда, хотя на Великой войне всякое видать доводилось, и танки и артиллерию, и еропланы, но такого не было. А потом по комнате прошелся, на книжную полку твою поглядел, полистал. От тут я больше всего диву дался!

– Понравилась книга какая? – уточнил Михалыч.

– Ага. История «украiнского вийска». Стал листать, батюшки – так это ж те падлюки, предатели-иуды, что русских людей вешать помогали в Галиции, до нашего прихода. Там австрияки лагеря сделали, ну где наших убивали да мучили. А помогали эти – «сичовы стрельци», подстилки австрийские. Что своих соседей да друзей бывших на виселицу за мешок картошки отправляли. Полистал, места то знакомые, бывать приходилось. А потом дальше гляжу – про какую-то другую войну идет речь, опять там немцы да советы. Смотрю, а даты то – ох, дела. На двадцать лет вперед. Листаю книжицу эту, листаю, а на обложке внутри дата – 1992 год! Ох, думаю, ничего себе! То ж сто лет как мой младшой братишка на свет родился! Э думаю, хороши дела, Степан Николаевич, куды тебя угораздило…

– Да уж, угораздило, так угораздило. Из огня да в полымя – задумчиво произнес Михалыч.

– Это ж как так? Смотрю и у вас тут война какая-то. С кем говоришь, воюют казаки? И куда красные делись? – с удивлением протянул гость.

– А такая война, что сами с собой воюем. Галицийские те, про которых ты говорил, при власти теперь, частью. Гонят на нас таких же русачков с Киева да с Харькова, малороссов-хохлов с Полтавы да Кривого рога, да с Запорожья братов наших, как те, что на Кубани да на Кавказе обжились. А они и рады дураки переть, им в уши нажужжали что тут «московские оккупанты» от них отделить часть Украины решили.

– Это с каких это пор наши земли Войска Донского в какую-то Украину с…ую засунули!? – рявкнул гость, от удивления хлопнув ладонью по столу.

– Так краснюки и постарались. Сразу как гражданская война закончилась, они наш край в Донецкую область переименовали, а ту – в состав новой «советской Украйины» пристягнули. По началу-то поболе было, потом часть обратно в Россию вернули в «Ростовскую область». А в девяносто втором году, про который ты тут вспоминал, их самих – краснюков пинком под зад выкинули. Мишка-горбатый с «президентов» слетел (ну это вроде как советские партийные шишки, что раньше были), заместо него Борька-алкаш пришел, а у нас тут Кравчук да Кучма, два г…ка пара. Дальше – больше, после них Витя-рябой был, да Юлька Капительман недолго, та всё газ воровала ловко, её посадили было, как бандиты из наших местных власть взяли. Янык такой был, из банды Алика Грека. Тоже президентом стал. А потом и его скинули, снова Юлю освободили, новая банда власть взяла, Вальцмана.

– Во дела! Это чтож за власть такая, что в ей сплошь воры да разбойники? – вновь удивился гость.

– Да такая ж власть, как и при тех советах. Ну что «народными комиссарами» себя называли.

– А… я то думаю! Это та голыдьба да каторжники, что в ворованных у богатых людей машинах разъезжали, да народ по станицам стреляли?

– Они самыя – в тон гостю ответил Михалыч, так же незаметно перешедший на родной говор.

– Помнится-то в наши годы над ними ещё такие-сякие Бронштейны да Бланки стояли. Ну те что с местечек. А у вас как?

– Да так же. Что ни президент, так при нем вся власть у них! Ширма эти «резиденты» сплошная. Одна видимость. Что Ющенко был, что Янык, что Порох – одна видимость.

– Понятно… знакомо дело, протянул в задумчивости гость. Ну ты скажи, а казачки то, куда смотрели!? Али всех большевики порезали? – недоумевал Степан, покачивая головой и незаметно сам для себя, в волнении поглаживая усы.

– Нет, не всех. Да только казачки наши смотрели больше в свой карман, как побольше туда барышей положить. Семеро с ложкой, да один с сошкой. Дожили до стыдобы – кто во что горазд, кто воровать, а кто в «бизнес», в дельцы подался. Понабрали в войско каких-то ряженых скоморохов, стариков слушать перестали, на одного казака пять «атаманов», дело делать не хотят – только деньги подавай да вино. А про православие и вовсе забыли, так для вида только в храме со свечкой постоять, а как вопросы решать – так всё больше по уголовным понятиям, чем по совести. Ну а нормальные казаки, видя это, уж и руки было опустили. Устали бороться с дуростью. А тут и война подоспела, и понеслась нелегкая.

– Да вижу я, что не ладно живете. Станица, а стада коров вечером не видать, чтоб пастухи домой гнали – махнул гость в сторону окна, откуда доносилось только кваканье жаб да стрекотание сверчков. Поля заросли бурьяном, смотрю и у тебя хозяин, то же в огороде порядка нет.

– Не до жиру, быть бы живу. Я ж пять лет подряд на позициях, брат. Дома то бываю кое-как. Спасибо Никитична – соседка, доглядела, стоит ещё хата. Семью к родне в Россию вывез, на Кубань, ещё в четырнадцатом. Так и живем.

– Что же, выходит, пропадает казачество? – с болью спросил гость, сжав кулаки.

– Погоди нас хоронить, Степа – улыбнулся Михалыч. То ж не первый раз такое разорение, сам знаешь. За грехи наши и послал Господь. Да видать всё нам мало, никак в ум не войдем!

– Это да. По своей жизни знаю. Был Царь – была и Россия, было казачество. Жили не тужили, Царю да Богу служили! А как пошла революция эта поганая, так и народ стал сам не свой – что корова с привязи сорвалась, дурная, будто белены объелась. Всех кого может – забодает, и сама удавится от своей дурости без пастуха. Только и надежда что на Бога чтоб вразумил народ.

– Отцы наши говорили, что за предательство да убийство Царя, что попустили жидам то, Господь накажет Русь на сто лет с небольшим. Кто про двадцать четвертый год твердит, кто ещё как. Только смотрю с такой жизнью не дотянуть нам долго так. Карточки эти кругом, спутники, да химией посыпают как тараканов. Что-то решать пора – тихо сказал хозяин.

– Да что тут решишь, Михалыч – задумчиво протянул Степан. Каяться надо всем, да Бога просить слезно, чтоб вернул нам Царя. Иначе погибель всему миру, не только казачеству.

– Это ты верно заметил, брат – хмыкнул хозяин в ответ. Ладно, давай по последней, помянем погибших наших, и ваших, всех воинов. А там и отдыхать станем.

Казаки наполнили рюмки, за окнами хаты легла темная южная ночь, сильно стрекотали сверчки, где-то вдалеке протяжно ухала канонада, луна, вышедшая из-за туч бросала свои блеклые лучи на крыши домов, дворы, спящие сады и улицы.

– Упокой Господи души убиенных раб твоих – всех воинов православных, за веру Христову живот свой положивших, и сотвори им вечную память! – на распев протянул Степан, перекрестился, выдохнул и выпил.

– Вечная память, произнес Михалыч, хлопнул и поставил пустую рюмку на стол.

– Давай что ли песню споем – предложил хозяин, взглянув на собеседника.

– Давай – выдохнул Степан и переспросил – какую хочешь, брат?

– «Вот пуля просвистела» – уточнил хозяин. Люблю её с детства, батька пел с друзьями, больно она про нас, про наше время. Знаешь такую?

– Как не знать. Хорошая песня, добрая, боевая, у нас робяты пели – ответил гость и начал затягивать:

«Вот пуля просвистела в грудь попала мне,

Спасся я в степи на лихом коне.

Но шашкою меня комиссар достал.

Покачнулся я и с коня упал».

Ночь опустилась на полуживую станицу, где в одной из хат звучала на два голоса песня, хорошо знакомая всем и так подходившая к этой тревожной поре. Шёл сто пятый год Войны…

P.S. «Во дни праздника Святыя иконы сия прииде до дар святых яко царь, двухкрат имя его, до дар святых … взыде на престол имаше родивый благословенный по войне зело престрашней».

Святой Авель прорицатель, пророчество на полях иконы Рождества Пресвятой Богородицы

«В России будет восстановлена Монархия, Самодержавная власть. Господь предызбрал будущего Царя. Это будет человек пламенной веры, гениального ума и железной воли. Он прежде всего, наведет порядок в Церкви Православной… Произойдет то, чего никто не ожидает. Россия воскреснет из мертвых, и весь мир удивится. Православие в ней (России) возродится и восторжествует. Но того православия, что прежде было, уже не будет. Самим Богом будет поставлен сильный Царь на Престоле».

Святитель Феофан Полтавский, 1930 год.

Р.К. 12-19 июля 2019 год.