Владимир Крупин
г.Москва

Их по-всякому считают: кто по три года, кто по семь, кто вообще по двенадцать. Я всяко примерялся - не подхожу. В начале у меня был главный период, определивший всю жизнь, это младенчество, детство и отрочество. Здесь основание всего: характера, привычек, убеждений. Это счастье семьи, верность дружбе, безкорыстие, это родители, школа, книги, братья и сёстры, друзья. И главное ощущение в период атеизма: мама: «Чтобы я о Боге ничего плохого не слышала! о Боге плохо говорить нельзя!»

На сайте День литературы только что выставлены, видимо специально, две противоречащие друг другу работы. Одна обеляющая Ленина, поющая ему осанны. Он и такой великий, и мудрый такой, и с царизмом покончил и империю нового типа создал. А уж как дети его любили. Прямо такой душка. Другая: Ленин - враг России, желал ей поражения в войне с Германией, богоборец.

Доехали по асфальту только до поворота. Свернули на просёлок, сразу сели. Машину еле вытащили. Ещё одну, повышенной проходимости, на трассе тормознули, перегрузили вещи и… тоже сели. Опять вытаскивали. Больше на колёса не надеялись, всё навьючили на себя: еду и питьё, лопаты, топоры и поплелись знакомой дорогой.

Сидит в буфете за кулисами ещё не старый, очень знаменитый актёр. С ним за столиком четыре женщины: первая жена, вторая, та, с которой сейчас живёт и четвёртая, любовница, с которой сегодня ночевал. И все жёны эту любовницу допрашивают. Спал он с ней, не спал, это никого не интересует, всех их (а они все Лёню любят) волнует его здоровье. Ему плохо. Держится за сердце, за желудок, за печень, за голову.

Никто никогда явно не отрицал необходимости участия священнослужителей в делах школы, однако почти весь XIX век шло их вытеснение из школьных стен. Надо сказать, что русскую школу создало духовенство. Именно оно добилось Высочайшего (то есть царского) повеления «О заведении при церквах и монастырях школ». Это 1836 год. К 1864 г., то есть меньше чем за 30 лет, число школ выросло до 22 тысяч. А к 1881 г. упало до 4 тысяч. Произошло то, что вскоре после отмены крепостного права духовенство было отстранено от надзора за школами. К концу века число школ возросло до 40 тысяч, но это уже были школы в основном земские.

«Мне всё дано было Творцом без всяких проволочек: и мать с отцом, и дом с крыльцом, и складыванье строчек», - повторю я вслед за поэтом. А ещё судьба сподобила меня увидеть в детстве и отрочестве три фильма, которые стали основой моего характера, определили на всю жизнь моё поведение, это, по порядку: «Повесть о настоящем человеке» (Россия), «Прелюдия славы» (Франция) и «Возраст любви» (Аргентина).

Постоянно вспоминаю художника Владислава Рожнева. Талантливейший, незауряднейший человек. А так как мы оба вятские, то, естественно, были друзьями. Искусствоведьмы, как он обзывал критикесс живописи, называли его русским Магритом. И так можно сказать. Но это очень заужено для Владика. Он был истинно русский, которому всё удавалось: пейзаж, портрет, жанр, он всё делал медленно, годами, но всё запоминалось.

Рука дрожит, сильно дрожит, даже трясётся. Но, чтоб ни на кого не думали, когда меня обнаружат, надо записать.

Молодому редактору дали для редактирования рукопись стихов поэтессы. А он уже видел её публикации в периодике. Не столько даже на публикации обратил внимание, сколько на фотографию авторши этой – такая красавица!

Братья-крестоходцы! Все дни Великорецкого Крестного хода я мысленно, как уже много лет и так, видимо, уже останется до скончания моего века, шёл с вами. Нынче много было и видео и аудиоматериалов плюс постоянные разговоры по телефону.

«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере, Святителя Николая Чудотворца и всех святых, помилуй мя, грешнаго», – почти автоматически прошептывал Николай Иванович, а сам занимался двумя делами: писал памятки, или, как их называли старухи, «пометки», о здравии об упокоении, – первое, и второе: думал, как жить дальше. Они с Верой были в самом прямом смысле изгнаны из квартиры, приютились в общежитии, но и тут приходили от коменданта, велели забирать вещи и уходить.

«Июльская спэка», повесть Димитрия Юдкина настолько проста и доходчива, что совсем не замечаешь, что это литературное произведение. Ты с первых строк входишь в жизнь сегодняшнего Донбасса и живёшь в ней вместе с героями.

Ранней осенью в монастыре отпевали хорошего человека. Сладкий кадильный дым, умилительные слова молитв, согласное пение хора снимали скорбь, умиротворяли.

Я еле-еле успел на пригородную электричку. Вскочил в хвостовой вагон, вошел внутрь и услышал:

— Дорогие граждане, братья и сестры, обращаюсь к вам, полный инвалид, мои руки не работают, мои ноги не ходят, глазами вижу половину белого света…

Чем сильнее иностранец изучает Россию, тем сильнее влюбляется в нее. В России есть магнитная притягательность женственности, вековая мудрость, добрый юмор и спокойное терпение. Особенно любят Россию те, кто занимается русским языком, — филологи и переводчики. Мне везло на переводчиков, хотя даже лучшие из них часто ставили меня в тупик своими вопросами.

Пора выговориться, пора, а то могу не успеть. Въехал уже во времена старения. И когда проскочил райское младенчество, счастливое детство, тревожное отрочество, дерзкую юность, взросление, когда? Жизнь пролетела. Похоронил родителей, многих родных и близких, стало вокруг пусто и понял, что мир вытесняет меня, моё земное время кончается. Его и не запасёшь, над ним мы не властны.

Все против школьного учителя, все. Говорит он ученикам о порядочности – телевизор славит подлецов. Говорит он о чистоте и целомудрии – телевизор издевается над девственностью и учит спариваться. Говорит учитель об истории Отечества как о школе жизни – телевизор поливает историю грязью. Все святое, возвышенное покрывается хрюканьем и гоготом телевизионной бесовщины.

Слышу жалобы на изоляцию. А я, может, от того её легко переношу, что часто в жизни жил в одиночестве. Ну, не часто, но бывало. Для меня не стены, не потолок тяжелы, простора нет для взгляда. Небо закрыто, вот печаль. Взгляд упирается в близкие стены соседних домов. А ещё один дом, который во дворе, уже долгие годы глухо закрыт чёрной тканью. Дом хотят сносить. Что-то, конечно, гостиницу или какую торговую громадину собираются строить. Но что-то заело.

В этом году была такая длинная и такая теплая осень, что, казалось, и зима не наступит. Нет, наступила. Уже и приходила несколько раз, были даже метели, заморозки, но все потом таяло, хлюпало под ногами. Московские мостовые были как лотки с грязной снежной жижей. Воздух города и без того тяжелый прессовался еще и выхлопными газами, которых зимой становилось больше. Моторы, остывшие за ночь, подолгу грели. Также много выхлопа копилось на перекрестках у светофоров.